1.3. Трансгрессия как Untergang и энантиодромия

Трансгрессия составляет внутреннюю (в других случаях – внешнюю) необходимость изолированных моментов. Для фиксированной определенности трансгрессивный переход является предельной возможностью: «Наивысшая зрелость и наивысшая ступень, которых что-либо может достигнуть, это та, на которой начинается его гибель (sein Untergang)».[202] У Ницше трансгрессия выступает в качестве наивысшей возможности человека: «Великое в человеке то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель (ein ?bergang und ein Untergang)».[203]

«Untergang» означает не только гибель, крушение, но и закат. Последнее значение является исходным (в том числе и в этимологическом плане). В «Так говорил Заратустра» данное слово встречается уже в самом начале предисловия: «Ich mu?, gleich dir, untergehen, wie die Menschen es nennen, zu denen ich hinab will». «Also begann Zarathustras Untergang».[204] Закат не является гибелью в смысле тотального исчезновения. Это переход на другую стадию, который вместе с гибелью содержит в себе и новое начинание, новый восход, утреннюю зарю. Закат есть переход в противоположное. Преисполненный сверхчеловеческой мудростью, высшим светом сознания, Заратустра хочет сойти вниз к людям, хочет сам стать человеком («Zarathustra will wieder Mensch werden»).[205] Первой трансгрессией был уход в горы, выход за пределы человеческого. Но теперь этот путь пройден, и наступило время второй трансгрессии: трансгрессии сверхчеловеческого в направлении человеческого. Человеческое должно быть преобразовано сверхчеловеческим: от ослепительного света Заратустра спускается во мрак, чтобы преобразить его светом. Поэтому трансгрессия представляется здесь как закат и гибель, как Untergang. Достигнутая стадия должна быть преодолена, превзойдена; необходимо пожертвовать сформировавшейся определенностью ради возможности более высокой и полной определенности. Параллель с Христом здесь очевидна. Различие состоит в направленности трансгрессивного движения: Христос через гибель (Untergang) от человеческого поднимается к божественному и преобразует человеческое божественным началом. Заратустра от высшего нисходит к низшему. Его задача уже не состоит в том, чтобы возвысить имманентное до трансцендентного, – это уже было сделано. Его задача в том, чтобы стереть границу между имманентным и трансцендентным и дать человечеству мудрость Диониса, мудрость трансгрессии.

К. Г. Юнг в своих семинарах о Ницше интерпретирует это место из «Заратустры» как переход от сознания к коллективному бессознательному в целях порождения движения энантиодромии: «Он собирается создать энантиодромию, он собирается предоставить человечеству то, чего ему не достает, то, чего оно боится, презирает или ненавидит; то, что мудрые потеряли – их безумство, а бедные – свое богатство. Иными словами, он собирается предложить компенсацию».[206] Так раскрывается новый аспект трансгрессии – энан-тиодромия.

Гибели (Untergang) фиксированной определенности предшествует борьба изолированных моментов за утверждение и сохранение своего отъединенного существования. Утверждение одного момента приводит к ситуации, в которой другой момент будет выступать в качестве противоположности первому. Такая ситуация может быть охарактеризована как энантиодромия – термин Гераклита, который в XX столетии был использован К. Г. Юнгом для обозначения выступления психических противоположностей (когда односторонняя установка сознания порождает противоположную установку в бессознательном). [207]

В учении Гегеля энантиодромия связана с полаганием отдельных сторон целого в качестве сущности. Но поскольку отдельная сторона не является целым, а составляет только момент становления целого, возникает энантиодромия. Эту игру противоположных индивидуальностей Гегель обозначает термином «Verstellung» (перестановка): «Поведение сознания в этом развитии состоит в том, что оно утверждает некоторый момент и от него непосредственно переходит ко второму, снимая первый; но как только оно установило (aufgestellt hat) этот второй момент, оно его в свою очередь и переставляет (verstellt), и наоборот, выдает за сущность противоположное».[208]

На примере нравственного мира и нравственного действия Гегель показывает результат этого движения противоположностей. Поскольку ни одна из сторон не есть сущность целого в большей степени, чем другая, то единственным исходом такой борьбы может быть только гибель (Untergang) обеих сторон: «Движение нравственных сил друг против друга, как и движение индивидуальностей, утверждающих их в жизни и поступках, достигло своего истинного конца только в том, что обе стороны подвергаются одной и той же гибели (da? beide Seiten denselben Untergang erfahren). Ибо ни одна из этих сил не имеет никакого преимущества перед другой, чтобы быть более существенным моментом субстанции. Равная существенность и равнодушная устойчивость обеих друг возле друга есть их лишенное самости бытие. В действии они суть в качестве самодовлеющей сущности, но разной самодовлеющей сущности, что противоречит единству самости и составляет их бесправность и необходимую гибель (notwendigen Untergang ausmacht)».[209]

Так посредством энантиодромии происходит самоконституи-рование духа как тотальности самосознания. Утверждение в качестве сущности отдельных моментов и борьба этих моментов приводят к гибели, трансгрессии отдельных моментов и к утверждению в качестве сущности целого этих моментов – духа и самосознания. По отношению к моментам целое (дух) есть негативная сущность, так как он лишает моменты их самостоятельности. Дух, вернувшийся к себе из своего рассеяния на отдельные и противостоящие друг другу моменты, вобравший в себя эти моменты, есть самость (Selbst). Самость есть трансгрессивное единство изолированных моментов, претендовавших на статус сущности.

Самость (Selbst) является узловым концептом также и в учении Ницше, и в психологии Юнга. У Ницше самость тоже конституируется посредством трансгрессии рассеянных частей: «Мое Само (mein eigen Selbst) только возвращается ко мне, оно наконец приходит домой; возвращаются и все части его, бывшие долго на чужбине и рассеянные среди всех вещей и случайностей».[210] Для Ницше Selbst не есть «Я» ни в смысле картезианской традиции философии Нового времени, ни в смысле личности. Но самость у Ницше не является и духом, поскольку дух в его учении сам оказывается лишь одной из частей самости, тем, что незаконно претендует на статус сущности, тем, что хочет быть всем, в действительности являясь лишь моментом. Так Ницше выходит за пределы гегелевского понимания самости как духа и открывает новые перспективы философствования. Дух перестает быть пределом трансгрессивного движения и растворяется в более всеохватывающей самости. В этом плане юнговское понимание самости ближе учению Ницше, а не Гегеля. Самость у Юнга есть единство Я как персоны и бессознательного, единство, которое возникает в результате энантиодромии.[211]

Вместе с тем, несмотря на существенные различия, и для Гегеля, и для Ницше, и для Юнга самость есть не заранее установленная данность, но результат трансгрессивного движения, становления: «Истинное есть целое. Но целое есть только сущность, завершающаяся через свое развитие. Об абсолютном нужно сказать, что оно по существу есть результат, что оно лишь в конце есть то, что есть оно поистине; и в том-то и состоит его природа, что оно есть действительное, субъект или становление самим собою для себя».[212] Заранее самость присутствует только в качестве возможности и задачи, то есть в качестве того, чего еще нет, но что только может появиться. У Гегеля такая самость есть дух, уже реализовавшийся в Новое время, точнее в конце этой эпохи, в момент появления философии самого Гегеля. В своей «Феноменологии духа» он описывает уже завершенный процесс, ретроспективно прослеживает историю становления духа как самости. Ницше, напротив, говорит о том, что еще только должно наступить: он имеет в виду самость более высокого порядка, которая вберет в себя дух в качестве одного из собственных моментов.

Исходным пунктом этого процесса самостановления является отсутствие целостности, разорванность и односторонность: «Отдельный индивид есть несовершенный дух, некоторый конкретный образ, во всем наличном бытии которого доминирует одна определенность, а от других имеются только расплывчатые черты».[213] «Поистине, друзья мои, я брожу среди людей, как среди обломков и кусков человека! Для меня ужасное зрелище – видеть человека раскромсанным и разбросанным, как будто на поле кровопролитного боя и бойни».[214] Образование противоположностей, энантиодромия, завершается формированием самости как единства противоположных сторон, трансгрессивным отрицанием изолированных и рассеянных моментов самости. Человек, полагающий в качестве своей сущности лишь одну определенность и воплощающий только одну сторону возможной самости, поднимается до необходимости «стать всем»[215] – стать Богом или стать сверхчеловеком. И то и другое предполагает в качестве своего условия смерть Бога.