5.1. Низвержение платонизма: трансгрессивность смысла и события

«Какая философия не пыталась низвергнуть платонизм?», – говорит М. Фуко в своей статье, посвященной работам Делёза.[687]Исследователь А. А. Глухов отмечает: «Для философов, ориентировавшихся на Ницше, мысливших «после Ницше», т. е. для постницшеанцев, антиплатонизм – фундаментальная черта и задача мысли, в основе которой лежит особая логика – логика свободы. <…> Постницшеанскую волну представляют Мартин Хайдеггер, Лео Штраус, Ханна Арендт, Мишель Фуко, Жиль Делёз, Жак Деррида, а также многие другие».[688]

Платон ввел в философию фундаментальное разграничение мира идей и мира вещей. Или, по крайней мере, в этом направлении он был понят и воспринят последующей философской традицией. Преодоление платонизма может быть осуществлено посредством отказа от подобного метафизического дуализма. К этому призывает Ницше, когда говорит о необходимости устранения метафизической теории двух миров: «Мы упразднили истинный мир – какой же мир остался? Быть может, кажущийся?… Но нет! Вместе с истинным миром мы упразднили также и кажущийся!».[689] («Die wahre Welt haben wir abgeschafft: welche Welt blieb ?brig? die scheinbare vielleicht?… Aber nein! mit der wahren Welt haben wir auch die scheinbare abgeschafft!»).[690] Но возможен еще один путь: когда за платоновским дуализмом вскрывается другой дуализм, уже не определяющийся архитектоникой метафизической теории двух миров. На этот путь указывает Делёз: «Обладающие мерой вещи лежат ниже Идей; но нет ли ниже этих вещей еще какой-то безумной стихии, живущей и действующей на изнанке того порядка, который Идеи накладывают, а вещи получают?».[691] Вещи и идеи представляют собой единый порядок – это порядок метафизики, утверждающей тождество и фиксированную определенность в качестве фундаментальных характеристик бытия и сущего. Бытие, помысленное как Идея, есть источник этого порядка, а сущее как вещи – это продукты, копии и репрезентанты данного порядка. Но есть другой срез или план бытия, о котором сам Платон говорит неохотно, чаще всего в форме вопросов и сомнений («Так ли обстоит дело со становлением, как и с бытием, или иначе?»).[692] Этот план бытия, уклоняющийся от метафизического порядка, есть становление.[693] План становления трансгрессивен по отношению к метафизическому порядку тождеств и фиксированных определенностей: «Но когда существительные и прилагательные начинают плавиться, когда имена пауз и остановок сметаются глаголами чистого становления и соскальзывают на язык событий, всякое тождество из Я, Бога и мира исчезает».[694] Делёз берет три фундаментальные категории европейской метафизики: Я (субъект), Бог и мир. И. Кант подверг эти категории существенному переосмыслению: из сущностей и субстанций Я, Бог и мир преобразовались в его учении в идеи чистого разума. Но и идеи Канта остаются самотождественными и фиксированными определенностями – платоновский мир идей заменяется здесь областью трансцендентального субъекта, продуцирующего идеи чистого разума. Только трансгрессивный план становления способен нарушить этот метафизический порядок тождества и раскрыть иной срез бытия. Мы переходим к другому типу организации онтологической мысли – к онтологии трансгрессии.

Трансгрессивная онтология не является онтологией Идеи, Субъекта, Бога и мира, не является онтологией сущностей и субстанций. Согласно Делёзу, это онтология смысла и события.[695] Прежде всего, возникает вопрос, что же может представлять собой смысл в онтологическом плане, если мы намеренно отказываемся мыслить его в качестве идеи, в качестве сущности или продукта сознания? Делёз определяет смысл как тонкую пленку на границе слов и вещей: «смысл – это отнюдь не только лишь один из двух терминов дуальности, противопоставляющей вещи и предложения, существительные и глаголы, дессигнации и выражения;… он также является границей, чертой, сочленением различия между этими двумя терминами».[696] Итак, смысл не принадлежит ни области вещей, ни области предложений. Данный тезис означает, что смысл не может быть локализован ни в одном из терминов стандартных метафизических оппозиций: он не находится ни в мире вещей, ни в царстве идей, ни в сфере субстанций, ни в сфере акциденций, ни в феноменальном, ни в ноуменальном мире, ни в материи, ни в сознании. Смысл ускользает от структуры метафизического бинаризма, он возникает в зазоре между двумя крайними терминами, в некоем третьем измерении. Но это третье измерение не может быть определено как некая трансцендентная (или трансцендентальная) область, оно является лишь границей, которая артикулирует различие между тем, что она сама не есть. Смысл есть граница и различие.

Для прояснения и иллюстрации этого основного положения Делёзовской «Логики смысла» возьмем оппозицию означаемого и означающего. Если попытаться локализовать смысл в означаемом (понятие или денотат), то смысл неизбежно окажется несамодостаточным и требующим восполнения. Само по себе означаемое есть нечто невыраженное и как таковое нуждающееся в чем-то другом, а именно в означающем. Чистое означаемое, означаемое само по себе еще не есть смысл, поскольку смысл – это всегда нечто выраженное. Означаемое скорее ожидает становления или события смысла. Но, точно так же и с другой стороны, смысл не локализуется и в означающем самом по себе. Означающее – это пустая оболочка, которая должна быть заполнена означаемым. Если бы мы мыслили в гегелевской парадигме, то сказали бы, что смысл – в тождестве двух крайних терминов (означаемого и означающего). Однако, согласно логике Гегеля, данное единство образовывало бы новый крайний термин, который требовал бы своего снятия в тождестве более высокого порядка. Таким путем мы бы вновь пришли к тотальности Идеи, и задача преодоления платонизма не была бы решена. Поэтому, если мы действительно хотим раскрыть новые горизонты онтологической мысли, от парадигмы тождества нам необходимо перейти к парадигме различия. И если смысл не локализуется ни в одном из терминов оппозиции, ни в тождестве этих терминов, то остается лишь граница. Граница – это та черта между означающим и означаемым, которую Ф. де Соссюр прочертил в своей схеме языкового знака.[697]

По поводу онтологического статуса границы необходимо сделать одно значимое уточнение. У Делёза граница не является чем-то предданным и неизменным. Граница как область смысла – это не первоначало, но то, что всегда возникает, порождается и смещается: «смысл… производится: он никогда не изначален, но всегда нечто причиненное, порожденное».[698] Смысл – не сущность, но событие: всегда вновь осуществляющееся различие, прочерчивание границы, которая разделяет и одновременно артикулирует крайние термины. Смысл-событие не является чем-то фиксированным и определенным-ограниченным, он есть само движение различия, прочерчивание границы. Как таковой смысл – всегда ни то, ни другое: ни вещь, ни предложение; ни феномен, ни ноумен и т. д. Смысл рождается «между», в зазоре, образованном крайними терминами, в точках сингулярности, в зонах перехода: «Это – поворотные пункты, точки сгибов и т. д.; узкие места, узлы, очаги и центры; точки плавления, конденсации и кипения и т. д.; точки слез и смеха, болезни и здоровья, надежды и уныния, точки чувствительности».[699]

Таким образом, смысл как событие есть по существу трансгрессивный феномен: «смысл характеризуется как раз тем, что у него нет какого-либо направления или «здравого смысла» и что он всегда расходится в двух направления сразу».[700] Конечно, существуют «здравый смысл» и «общий смысл»,[701] которые не обнаруживают трансгрессивного расхождения по двум направлениям сразу. Но эти феномены не являются событием рождения смысла, а представляют собой организацию, заданную систему фиксированных и ограниченных смыслов. По отношению к «здравому смыслу» и «общему смыслу» смысл-событие выступает в качестве парадокса и нонсенса. Он осуществляет трансгрессию направления, установленного в качестве единственно возможного пути образования смысла, расплавляет фиксированные тождества и идентичности. Трансгрессия позволяет смыслу высвободиться из тисков здравого и общего смысла, освободиться от тирании Идеи и «восстановить свое текучее движение на границах слов и вещей».[702]