Неупрощенный материализм

Неупрощенный материализм

Работы Дэвидсона по философии действия легли в основу его знаменитых рассуждений об аномальном монизме («Ментальные события»).

Аномальный монизм основывается на двух тезисах. Первый заключается в том, что каждое ментальное событие идентично некому физическому событию. Второй заключается в том, что не существует строгих законов, связывающих физические и ментальные события, — «психофизических законов», как называл их Дэвидсон. Второй принцип подразумевает, что не существует однозначного типового соответствия между ментальными и физическими событиями, то есть что характер ментального события не определяет и не определяется характером события физического. Это утверждение являет собой разительный контраст традиционному взгляду, согласно которому, поскольку ментальное событие не является ничем помимо и кроме физического феномена, то события ментального рода попросту являются событиями физического рода. В этом отношении Дэвидсон стоит на позициях неупрощенного материализма: материализма (субстанционального монизма, а не дуализма), ибо считает, что существуют только материальные тела, и материализма неупрощенного, ибо считает, что ментальные факты несводимы к фактам физическим. Этот аргумент имеет три основных предварительных условия:

   1. Принцип помологического характера причинности: если два события находятся в причинной связи друг с другом, то существуют их описания, согласно которым эти события подчиняются строгому закону.

   2. Принцип каузального взаимодействия: каждое ментальное событие стоит в причинном отношении с каким-то физическим событием, которое не является ментальным событием.

   3. Аномальность ментального: не существует строгих психофизических законов.

Строгим законом мы называем такой закон, который «невозможно улучшить в том, что касается его точности и полноты» («Эссе о действиях и событиях»). Например, законы физики по своей целенаправленности являются строгими законами, формирующими закрытую полную систему в своей области, и точны, насколько это возможно. Если мы примем, что событие является физическим тогда и только тогда, когда оно подчинено строгому закону, и что существуют просто ментальные и физические события, то отсюда (учитывая 1-3) следует, что каждое ментальное событие идентично некоторому физическому событию, несмотря даже на то, что ни один тип ментального события не идентичен какому бы то ни было типу физического события. Ибо если каждое ментальное событие причинно взаимодействует с неким физическим событием (2), то каждое ментальное событие связано с физическим событием строгим законом (1). Но закон не может быть психофизическим законом (3). Следовательно, каждое ментальное событие имеет описание, согласно которому оно подчиняется строгому физическому закону, а следовательно, является событием физическим.

Решающим допущением является третье: аномальность ментального. Аргументация этого положения у Дэвидсона загадочна, трудна и запутанна. Главная мысль заключается в том, что для того, чтобы два описания подходили под определение закона, они должны соответствовать друг другу. Предположим (вслед за Нельсоном Гудманом), мы задаем прилагательное «grue» как определение любого предмета, который, если его наблюдают до полуночи, является зеленым, а если его не наблюдают до полуночи, является синим. Рассмотрим теперь два обобщения, вытекающие из этого наблюдения: все изумруды зеленые; все изумруды grue. Оба утверждения соответствуют всем нашим данным, но мы думаем, что только первое подтверждается реальными случаями и случаями, спроецированными в будущее. Но дело обстоит так не просто потому, что grue — это предикат, не подходящий для строгого закона. Если мы, например, введем слово «emerire» и скажем, что этим словом можно обозначить изумруд, если наблюдать его до полуночи, и сапфир в любое другое время суток, то мы увидим, что высказывание «все emerires являются grue» так же подкрепляется рассуждениями и так же легко может быть спроецировано на будущее, как и высказывания «все изумруды зеленые» и «все сапфиры синие». В этом случае возникает вопрос о том, когда пары этих предикатов могут стать выражением закона и, более того, строгого закона. Многие простые грубые законы (например: окно разбивается, если в него бросить камень), как известно, допускают исключения, и их часто называют законами ceteris paribus (при прочих равных условиях). Для того чтобы превратить такие грубые законы в строгие, сделать их более точными, нам часто приходится обращаться к словарю физики. Физические понятия — это семейство понятий, обладающих набором неких конституциональных признаков — признаков, которые, грубо говоря, подсказывают нам, почему определенное явление попадает в категорию явлений физических и поэтому фиксируется как предмет физики. Дэвидсон считает, что строгие законы должны черпать свои понятия из семейства понятий, обладающих такими конституциональными признаками.

После принятия этого предварительного допущения доказательство зависит только от одного дополнительного требования, а именно — что конституциональные признаки, позволяющие применение психологических понятий, фундаментально отличаются от конституциональных признаков, позволяющих применение физических понятий. Это так, ибо приписывание психологического отношения действующему индивиду (деятелю) требует, чтобы деятель был в достаточной степени рационален в своем мышлении и поведении (что является второй составляющей принципа благотворительности). Это непосредственно относится к деятелям, способным осуществлять поведение, мотивированное тем, что представляется рациональным — в той или иной степени — самому деятелю. Хоть это и не означает, что деятель должен быть совершенно рациональным, это все же означает, что понимание поступков деятелей как таковых требует обнаружения в их действиях паттерна отношений, свидетельствующих о том, что деятель поступает так из определенных разумных побуждений, и что приписывание любой характеристики его действию (по убеждению, желанию или намерению) требует включения его в паттерн других отношений, имеющих логические связи и роли, благодаря чему поведение может быть отнесено к какому-либо умопостигаемому образцу. Это, однако, не требует использования сугубо физических понятий, потому что физические понятия применяются к предметам или состояниям не в силу их содержания, но в силу существующих между ними рациональных отношений. Таким образом, физические и ментальные феномены определяются двумя отличными друг от друга семействами понятий, зависящих от присущих им конституциональных признаков. Если принять во внимание допущение Дэвидсона о том, что строгие законы касаются предикатов одного семейства понятий, то отсюда следует, что не может существовать никаких строгих психофизических законов.