Философская концепция Куайна № 1: метафизика

Философская концепция Куайна № 1: метафизика

В начале предыдущего раздела я описал неопределенность перевода как «одно из следствий» отхода натуралиста Куайна от логического позитивизма Карнапа. Другим следствием явилась его особая философская концепция.

Представители аналитической философии часто понимают свою область как дисциплину весьма отличную от любой из естественных наук. Эти философы считают, что не их дело, подобно представителям естественных наук, открывать и устанавливать истины, имеющие подтверждение в реальности. Нет, их дело анализировать и прояснять концепции, используемые в открытиях и исследованиях реальности, а также способствовать пониманию самой природы научного исследования — его целей, сферы применения, границ и методологии. Их философия, — в частности, под маской метафизики или эпистемологии, — служит своего рода пропедевтикой естественных наук.

Куайн, как мы уже видели, был решительным противником такой концепции. Его натурализм уже сам по себе исключает мысль о том, что в философии вообще есть место или потребность в такой пропедевтике естественных наук. Его отказ от проведенного Карнапом четкого разграничения между вопросами внешними и внутренними и между истинами аналитическими и синтетическими приводит к отрицанию двух самых очевидных подходов к вопросу о том, чем отличаются друг от друга философская и научная практика (один подход состоит в том, что философия в принципе занимается внешними вопросами, а естественная наука — внутренними; второй подход заключается в том, что философия в принципе занимается аналитическими истинами, а естественная наука — истинами синтетическими).

Для Куайна, как мы опять-таки видели, разница заключается лишь в количестве и степени. Философы не меньше, чем представители естественных наук, вовлечены в общее дело определения характера нашей реальности. Так как философы вносят посильный вклад именно в это дело, то их отличие от представителей других наук заключается лишь в том, что философы работают на более высоком уровне обобщений. Метафизика ничем не отличается по своей сути от физики.

Во всяком случае, это так, если признать, что метафизика вообще имеет право на существование. К метафизике трансцендентной, занимающейся истинами, явно выходящими за пределы чувственного опыта, Куайн, как и подобает логическому позитивисту, относится с нескрываемой антипатией. Созданная логическим позитивизмом теория верификации значения (см. выше главу 2) является той частью его доктрины, которую искренне разделяет и Куайн, с тем условием, однако, что ее следует трактовать в холистическом смысле, а не на уровне отдельных утверждений.

Есть один совершенно потрясающий пример нетерпимого отношения Куайна к оторванным от эмпирики полетам языковой фантазии, и я не могу отказать себе в удовольствии его привести. В посвященном работам Куайна сборнике статей, озаглавленном «В.В. Куайн», Генрик Сколимовский делает несколько колких замечаний по поводу идей Куайна, исходя из не очень симпатичной точки зрения, и добавляет: «Могу представить себе ответ профессора Куайна на мои замечания. Скорее всего он скажет, что не знает, что я имею в виду, говоря о спирали понимания, соответствующей границам нашего космоса» («Философия В.В. Куайна», 489). Ответ Куайна, опубликованный в той же книге, отличается поистине озорной резкостью:

«Сколимовский предсказывает, что я притворюсь, будто не понимаю, что он подразумевает, говоря о «спирали понимания, соответствующей границам нашего космоса». Меня терзает искушение, напротив, притвориться, что я все понимаю. Но будем честны: если он утверждает, что не понимает меня, то я не имею ни малейших оснований подозревать его в притворстве» («Философия В.В. Куайна», 493).

Где же нам искать примеры отчетливо сформулированных задач высокого уровня обобщения, являющихся прерогативой философии? Один из самых типичных примеров — это необходимость определить, являются ли физические объекты трехмерными, неизменно сохраняющимися во времени, или четырехмерными, и в них составной частью входит время. Первое воззрение соответствует нашему здравому смыслу. Второе воззрение уподобляет физические объекты тому, что мы обычно мыслим их как «истории», посредством которых они расширяются как в прошлое, так и в будущее. Это означает, что физические объекты могут быть разделены на различные «периоды». Сам Куайн придерживается именно последнего воззрения («Слово и объект»). Близкий к приведенному и столь же показательный пример — необходимость определить, являются ли утверждения относительно будущего (уже сейчас) истинными или ложными. По мнению Куайна, в полном согласии с его приверженностью к четырехмерности объектов, такая постановка вопроса правомочна. И что особенно поражает нас, — учитывая прагматизм, который заставляет Карнапа обращаться к тому, что он называет внешними вопросами, — Куайн, обращаясь к нему, указывает на этические последствия этого. Куайн пишет:

«Рассмотрим следующую проблему. Сохранение природной окружающей среды определяется интересами еще не рожденных людей, а ограничение рождаемости вызвано угрозой перенаселения планеты. С одной стороны, мы уважаем интересы еще не родившихся людей, а с другой стороны, отказываем им в праве на рождение. Посмотрим, как четырехмерный подход к проблеме способствует ее решению. Согласно такому подходу, вещи прошлого и будущего есть такие же реальные вещи, как вещи, существующие в настоящий момент. Причем слово «есть» мы употребляем с той же простотой и в таком же смысле, как в словосочетании «дважды два есть четыре». Люди, которым предстоит родиться, попросту говоря, являются реальными людьми, и их интересы надо уважать — сегодня и всегда. Люди, которые благодаря контролю рождаемости никогда не появятся на свет, являются фикцией. Такие люди не реальны, говоря попросту или как угодно, и поэтому ничье право на жизнь в данном случае не будет ущемлено» («Сущности»).