Присваивание имен и соотнесенность

Присваивание имен и соотнесенность

Метафизические взгляды Крипке являются радикальным отходом от ортодоксии, господствовавшей в середине двадцатого века. Хотя эти взгляды до сих пор вызывают множество дебатов, они (в особенности утверждение о том, что такие суждения, как «Вечерняя звезда — это Утренняя Звезда», являются необходимыми) уже давно воспринимаются как очевидные истины. «Вечерняя звезда есть Утренняя Звезда» просто выражает факт как таковой; естественно, здесь присутствует необходимость, так как имеет место неопровержимый факт. Тогда почему надо считать взгляды Крипке революционными?

Главную причину следует искать в философии языка, в частности, в теории референции, использовавшей понятие соотнесенности как нечто само собой разумеющееся, что приводит к отрицанию модального статуса (необходимости или случайности) в утверждениях тождества. Крипке, конечно же, считает, что такая философия языка ошибочна, и большую часть книги «Присваивание имен и необходимость» он посвятил критике и корректированию теории референции как одной из частей философии языка. И если Крипке прав, то глубоко укоренившийся взгляд на значение, присущий большей части философии двадцатого века, следует признать ошибочным.

Не все утверждения тождества, даже в метафизике Крипке, являются необходимыми. Например, фраза «Бенджамин Франклин является изобретателем бифокальных очков» есть истинное, хотя и случайное утверждение. Так происходит потому, что в этой фразе присутствует определяющее описание: «изобретатель бифокальных очков» (к определяющим описаниям того же рода относятся такие выражения, как «первый главный почтмейстер Соединенных Штатов» или «человек, открывший электрическую природу молнии»). Определяющее описание не является подлинным именем. В модальных понятиях выражение «(тот) изобретатель бифокальных очков» обозначает разные сущности в разных возможных мирах. В нашем мире оно обозначает Бенджамина Франклина, тогда как во множестве других миров оно могло бы обозначать другого человека (например, Спинозу, если бы тот был первым, кто сделал бифокальные очки) или не обозначать вообще никого, если бы бифокальные очки не были изобретены или если бы их изобрели одновременно несколько человек. Существование Франклина, однако, возможно в каком-то из других миров. Поэтому мы вправе сказать, что утверждение тождества, содержащее, как в нашем случае, определяющее описание, является случайным, а не необходимым.

Определяющее описание обозначает некоторый объект в силу того, что этот объект уникально соответствует описанию. «F» обозначает «х» только тогда, когда «х» есть «F», причем единственное «F». Как мы уже отмечали, различные объекты могут быть уникальными «F» в разных мирах. Теперь вернемся к именам. Как имена обозначают то, что обозначают? Именно эта проблема является предметом спора Крипке с его предшественниками. К ответу Крипке мы придем по ходу наших рассуждений. Пока же скажем только, что, согласно его взгляду, каким бы образом имена ни получали свое значение, настоящее имя обозначает один и тот же объект во всех возможных мирах, где существует этот объект. То есть в любом мире, в котором существует человек Бенджамин Франклин, имя «Бенджамин Франклин» точно обозначает именно этого человека. Термины, выполняющие эту функцию, то есть обозначающие одну и ту же сущность во всех возможных мирах (если какая-либо сущность обозначена), называются строгими указателями. Так как «Бенджамин Франклин» является строгим указателем, а «изобретатель бифокальных очков» строгим указателем не является, то мы можем видеть, что в некоторых мирах угверждение «Бенджамин Франклин является изобретателем бифокальных очков» может оказаться ложным. С другой стороны, высказывание «Вечерняя Звезда — это Утренняя Звезда» есть высказывание тождества с двумя именами и, на взгляд Крипке, с двумя строгими указателями. Поскольку «Вечерняя Звезда» и «Утренняя Звезда» суть строгие указатели, если обозначают один и тот же объект в любом мире, постольку они обозначают один и тот же объект во всех мирах (если они вообще что-то обозначают). Отсюда высказывание «Вечерняя Звезда есть Утренняя Звезда» либо необходимо истинное, либо необходимо ложное.

Заметим, что мы нигде не предполагаем, что родители могли назвать Франклина Фредом или что никто другой не может носить имя Бенджамин Франклин. Эти гипотезы касаются того, как определенные слова могут по-разному использоваться в других возможных мирах. В данном случае мы обсуждаем другой вопрос: что наши слова (то есть те же самые слова, продолжающие употребляться тем же образом) обозначают, когда мы (в этом мире) рассматриваем неактуальные состояния, в которых могут находиться вещи?

Существует, однако, также альтернативный взгляд на имена, согласно которому сами имена являются замаскированными определяющими описаниями. Представим себе, что это верно, — тогда ложными окажутся утверждения Крипке. Определяющие описания не являются строгими указателями, поэтому и имена тоже ими не являются. Утверждения тождества, содержащие два имени, будут в обычных случаях выражать случайность, а не необходимость, потому что эти высказывания на самом деле содержат два определяющих описания. Рассел придерживался того мнения, что имена в том виде, в каком мы пользуемся ими в обыденном языке («Бенджамин Франклин», «Марк Твен», «Вечерняя Звезда»), не являются подлинными именами («логическими именами собственными»), но являются эквивалентами определяющих описаний. Сходный взгляд можно приписать и Фреге. Фреге не считал обычные имена логическими эквивалентами определяющих описаний; тем не менее он считал, что каждое имя имеет ассоциированный с ним смысл, каковой мы можем принимать за нечто похожее на определяющее описание, и этот смысл фиксирует значение имени. Так, Рассел мог полагать, что «Вечерняя Звезда» означает «планету, которая первой становится видимой на вечернем небосклоне», тогда как Фреге сказал бы, что «Вечерняя Звезда» имеет смысл, который можно передать выражением «планета, которая первой становится видимой на вечернем небосклоне». В обоих случаях «Вечерняя Звезда» обозначает какую-то планету, которая первой появляется на небосклоне в вечерних сумерках.

Крипке выдвинул несколько аргументов против взгляда на имена как на описания. Первый набор аргументов против такого взгляда является по сути своей модальным — то есть эти аргументы относятся к вопросу о том, являются ли определенные предложения предложениями необходимыми или случайными. Для сторонников описательного характера имен «Вечерняя Звезда — это Утренняя Звезда» есть однозначно случайное утверждение, потому что, согласно традиционному взгляду, утверждения, истинность которых проверяется апостериори, являются случайными. Но, как подчеркивает Крипке, в понятиях модальности этот взгляд имеет очень серьезный недостаток. Представим себе, что корректным для описания Моисея является следующее высказывание: «(уникальный) человек, выведший израильтян из египетского рабства». Если это так, то предложение «Моисей — это (уникальный) человек, выведший израильтян из египетского рабства» является (а) необходимым, (б) аналитическим, (в) априорным. Но ясно также, что это предложение не является ни тем, ни другим, ни третьим. Если бы Моисей по-другому распорядился своей судьбой, то мог бы вести безбедную жизнь при дворе египетского фараона; это случайный факт, что он взял на себя бремя вывести израильтян из Египта. Точно так же первыми кандидатами на определяющее описание, эквивалентное имени «Аристотель», могут быть: «последний великий философ античности» или «учитель Александра Великого». Если бы одно или другое было верным описанием, эквивалентным имени «Аристотель», то было бы необходимым, чтобы Аристотель был философом или учителем. Но это неверно, ибо Аристотель мог бы и не избрать карьеру философа или учителя (Аристотель не стал бы изучать философию, если бы его опекун не послал его в Афины или если бы его убили персы, захватившие его дом в Мизии); Аристотель мог бы иметь и более знаменитого ученика в философии (если бы Александр был бы так же хорош в философии, как в командовании армией, и прожил бы немножко дольше, тогда Аристотель мог бы и не оказаться последним великим философом античности).

Модальная критика Крипке описательного подхода зависит в какой-то степени от выбора мнимых описаний, связанных с именами «Аристотель» и «Моисей». Смог бы другой выбор имен спасти сторонников описательного подхода от критики Крипке? Сам Крипке не отрицает, что некоторые описания можно считать необходимыми для данного человека, и в самом деле приверженцы эссенциализма, о котором уже говорилось выше, заявляют, что Крипке полагает, будто существует много необходимых истин об индивидах, и этого может быть достаточно для их отождествления как уникумов. Крипке принимает некоторые положения дескриптивистов, например, что являющиеся предметом спора описания должны быть аналитическими эквивалентами соответствующего определяющего описания. Иначе говоря, определяющее описание придает имени смысл. Если это так, то релевантными следует признать такие описания, чтобы носитель имени был должен или по меньшей мере мог ассоциироваться с этим именем. Поскольку практически все, что мы знаем о Моисее, написано в Библии, постольку любой описательный эквивалент «Моисея» (или ряд описаний) должен содержаться в Библии. Так же понятно, что Крипке выбирает для эквивалентного описания «Аристотеля» те факты, касающиеся Аристотеля, которые известны лучше других.

Мы легко можем убедиться, что этот аспект описательного подхода быстро приводит к недоразумениям. Ибо мы часто и небезуспешно пользуемся каким-то именем, называя человека, который действительно это имя носит, несмотря на то что не обладаем об этом человеке знаниями, которых было бы достаточно, чтобы однозначно его идентифицировать. Для примера Крипке использует имя физика Ричарда Фейнмана. Крипке утверждает, почти наверняка корректно, что многие люди могут пользоваться словом «Фейнман», называя им Фейнмана, несмотря даже на то, что они могут ничего не знать о Фейнмане, кроме того, что он был знаменитым физиком. Ничто не мешает им ссылаться на Фейнмана, а не, скажем, на Марри Гелль-Манна, другого знаменитого физика. (Вообразите себе следующий диалог. А: «Вы можете назвать какого-нибудь знаменитого физика?» Б: «Да, Фейнмана, он — физик». А: «Вы знаете еще что-нибудь о Фейнмане, что-то о его теориях?» Б: «Нет, я знаю только, что он физик». На самом деле Б имел в виду именно Фейнмана, хотя Б может знать также о Гелль-Манне только то, что он тоже физик.)

Такие проблемы возникают потому, что мы можем знать слишком мало фактов, касающихся какого-либо человека, для того, чтобы связать его имя с уникальным описанием. Подобные проблемы будут возникать, когда то, что мы думаем о каком-то человеке, оказывается ложным. Многие из нас думают, что Курт Гедель был первым человеком, доказавшим неполноту арифметики, и если это все, что мы о нем знаем, то именно это должно стать описанием референта слова «Гедель». Крипке предлагает нам вообразить, что на самом деле некий никому не известный венец по фамилии Шмидт, погибший при невыясненных обстоятельствах, был первым, кто доказал неполноту арифметики, а Гедель сумел каким-то способом добыть его рукопись. Теперь давайте зададимся вопросом, к кому относится фамилия «Гедель»? Согласно описательной теории, это имя соотносится с человеком, первым доказавшим неполноту арифметики, и этим человеком был Шмидт.

Итак, многие люди будут иметь в виду совсем не того человека, который при крещении получил от родителей имя «Курт Фридрих Гедель», похитил рукопись Шмидта, сделался знаменитым благодаря ее публикации, стал другом Эйнштейна в Принстонском университете, — все они будут иметь в виду безвестного несчастного Шмидта. Понятно, что это не так. Если бы история с рукописью Шмидта была правдой, то было бы естественным и правильным думать, что люди, которые знают о Геделе только то, что он был первым, кто доказал неполноту арифметики, обладают ложным убеждением относительно логика из Принстона, а не истинным убеждением относительно Шмидта.

Итак, похоже, что мнение об именах как об определяющих описаниях имеет множество серьезных недостатков. Но описательный подход имеет по меньшей мере одно преимущество: если имена суть просто эквиваленты определяющего описания, то мы имеем ясное представление о том, как фиксируются обозначения имен. Но какова альтернатива Крипке такому обозначению имен? Крипке не предлагает детально разработанной теории присваивания имен, но зато рисует более общую картину того, как работают имена. Вот простейший случай. Человеку или предмету имя дают во время церемонии присваивания имени, например, при крещении. Ребенку дали имя «Ихабод». Джейн присутствовала на церемонии крещения, что дает ей возможность использовать это имя, упоминая ребенка. Потом Джейн рассказывает о ребенке Джону, который не присутствовал при крещении. Теперь Джон использует имя «Ихабод» и намерен использовать его впредь, называя так ребенка, о котором рассказала ему Джейн. Итак, применение Джоном имени «Ихабод» не зависит от того, обладает ли он в своем сознании каким-то описанием ребенка, а определяется тем фактом, что он усвоил употребление этого имени от того, кто присутствовал при крещении. Джон моясет передать свое знание имени кому-то еще, кто затем будет столь же целенаправленно его использовать. Так, когда кто-то говорит «Наполеон был императором французов», то для него слово «Наполеон» обозначает именно Наполеона, поскольку существует неразрывная цепочка обозначений, которую можно протянуть к моменту крещения Наполеона его родителями. Эта цепочка является причинноследственной, потому что более позднее употребление этого слова каузально зависит от его более раннего употребления. Поэтому трактующую эти вопросы теорию чаще всего называют «казуальной теорией референций». В случае с «Наполеоном» эта каузальная цепочка приводит нас к самому Наполеону. Цепочка сохранения последовательности соотнесений (референций) не обязательно должна быть такой в каждом случае (похожая цепочка существует и в разговоре между собеседниками — она является причинноследственной, но при этом не связана с называемым объектом). В некоторых случаях описание можно использовать для идентификации некоторых объектов как целевых реципиентов — получателей имени. Известно, например, что планеты существуют и вне Солнечной системы, но это известно по большей части из теоретических рассуждений, а не в результате прямых наблюдений; тем не менее этим планетам могут быть присвоены имена, являющиеся эквивалентами теоретических описаний. В таких случаях существует каузальная связь между названным объектом и процессом его наименования, хотя в других случаях определяющее описание может ввести имя абстрактного объекта (например, «отношение длины окружности к ее диаметру» для л), и тогда каузальная связь с наименованным объектом отсутствует.

Как мы уже видели выше, Крипке распространил свои метафизические взгляды относительно идентичности и сущности на родовые понятия и на множества. Точно так же он расширил свое понимание присваивания имен и референций на понятия, указывающие на соотнесенность с такого рода вещами. Так, понятия «тигр», «вода» и «золото» функционируют как имена, присвоенные не индивидам, а родам объектов или веществам. Эти «общие имена», как и имена индивидов, являются строгими указателями. Во многих случаях их референции фиксированы чем-то похожим на первоначальное наименование образцов: «Золото — это вещество, такое же, как в том образце». В других случаях (теплота, электричество) соотнесенность фиксируется посредством определенных опытов, экспериментально. Родовые понятия (биологический вид, вещество, количество) могут ассоциироваться с определенными характеристическими свойствами, которые обычно используют для идентификации членов рода (например, желтый, блестящий, ковкий металл — для золота). Но эти свойства не позволяют дать аналитическое определение родового понятия, ибо может случиться так, что действительный представитель рода не обладает такими свойствами. В типичных случаях свойства, фиксирующие принадлежность к роду вещей и характеризующие природу или сущность родовой принадлежности, раскрываются в ходе научных исследований.

Взгляд на значение имен в том виде, который предлагается Крипке, не лишен недостатков, и философ признает это. Крипке полагает, что значение имени — это не более чем названный им объект. Если так, то два имени, обозначающие один и тот же предмет, имеют одинаковое значение. В этом случае нет никакой разницы для смысла, какое из этих имен употребляют в предложении, если они оба обозначают одно и то же. Этот принцип замены имен порождает, однако, некоторые проблемы. Джейн считает, что Цицерон был великим римским оратором и, кроме того, был лысым. Не зная, что Цицерона зовут Туллий, Джейн убеждена, что Туллий был философом-стоиком и не был лысым. Итак, истинны оба утверждения: «Джейн считает, что Цицерон был лысым» и «Джейн считает, что Туллий не был лысым». Учитывая, что существует принцип, согласно которому можно заменять одни имена на другие, имеющие то же значение, мы можем сказать, что второе утверждение эквивалентно предложению «Джейн считает, что Цицерон не был лысым». Итак, мы приходим к заключению, что Джейн считает Цицерона лысым и не лысым одновременно. Похоже, что Джейн пришла к неразрешимому противоречию. Но возможен и худший вариант. Джейн активно отрицает, что Туллий был лысым. Этого вполне достаточно, чтобы сказать, что Джейн не считает, что Туллий был лысым. Итак, «Джейн не считает, что Туллий был лысым» есть истинное утверждение, и благодаря принципу замены имен истинным следует признать утверждение «Джейн не считает, что Цицерон был лысым». Мы уже успели согласиться, что убеждение Джейн насчет Цицерона означает «Джейн считает, что Цицерон был лысым» и является истинным. На этот раз мы (а вовсе не Джейн) пришли к противоречию. Критик взглядов Крипке о присваивании имен и, вероятно, защитник описательного взгляда указал бы, что в данном случае виноват принцип замены имен.

Крипке поднимает эту тему в статье «Головоломка убеждений», где стремится защитить принцип замены имен, показывая, что сходная проблема возникает и тогда, когда высказывания об убеждениях анализируются без применения этого принципа. В таком случае можно заключить, что виноват не принцип замены имен; скорее всего существует более общая проблема с высказываниями, касающимися убеждений и их содержания. Я приведу пример Крипке о том, как мы приходим к противоречию, не прибегая к принципу замены имен. Пьер — молодой француз, который с полной убежденностью в своей правоте произносит фразу (a): «Londres est jolie». И вот Пьер приезжает в непрезентабельный район Лондона, чтобы учить английский язык методом погружения. Изучая язык, Пьер узнает, что город, в котором он сейчас живет, называется «Лондон». Опираясь на полученный горький опыт, Пьер утверждает (б): «Лондон неприятен». Но, не зная, что «Londres» и «Лондон» обозначают один и тот же город, он продолжает утверждать (а). Как должны мы, носители английского языка, выразить убеждение Пьера, когда он говорит (а)? Ясно, что мы должны сказать (А): «Пьер убежден, что Лондон приятен», — так как «Лондон приятен» есть точный перевод на английский язык выражения «Londres est jolie». Но учитывая английскую фразу Пьера (б), мы должны сказать (Б): «Пьер убежден, что Лондон неприятен»; вероятно, мы должны также признать и (В): «Пьер на самом деле считает, что Лондон приятен». (Б) и (А) приводят к противоречию Пьера, а (В) и (А) приводят к противоречию нас самих. Итак, в отношении Пьера мы оказались точно в таком же положении, как и в случае с Джейн. Правда, при этом, как нам кажется, мы не прибегли к принципу замены имен.