Социальное и экономическое неравенство и второй принцип справедливости

Социальное и экономическое неравенство и второй принцип справедливости

Теперь я перехожу ко второму принципу справедливости, согласно которому социальные и экономические различия должны быть такого рода, чтобы достижение власти и высокого социального статуса было доступно для всех, а разница в благосостоянии и доходах определялась бы системой распределения, работающей если и не на благо всех, то, во всяком случае, на благо наименее состоятельных членов общества. Этот принцип имеет две составляющие: первая касается социального неравенства, вторая — неравенства экономического. Роулз говорит, что социальная составляющая принципа важнее его экономической составляющей. В таком порядке мы и начнем наше обсуждение.

Суть социального аспекта второго принципа заключается в том, что справедливость требует «честного равенства возможностей». Утверждая это, Роулз имеет в виду, что «люди, обладающие одинаковыми способностями и одинаковой квалификацией, должны иметь равные шансы в жизни» («Теория справедливости», 73; 63). Реализация этих требований зависит от образования, и Роулз утверждает, что в системе школьного образования должны быть устранены классовые барьеры. В последних работах он заявляет также, что базовое здравоохранение должно быть гарантировано для всех. При одинаковой доступности качественной медицинской помощи будет решена еще одна проблема неравенства возможностей («Закон народов», 50). Роулз, однако, признает, что жизненные шансы в значительной степени определяются семьей. Поэтому он спрашивает: требует ли утверждение справедливости отмены семьи? («Теория справедливости», 511; 448.) И сам отвечает, что если принять во внимание экономическую составляющую второго принципа, то разницу между семьями можно сгладить и избежать столь драматического решения. Такой ответ представляется достаточно честным, хоть и удивляет, что Роулз не обращается здесь к своему первому принципу справедливости, чтобы защитить семью с помощью аргумента о праве на частную жизнь, что является сегодня нормой. К теме семьи Роулз порой возвращается в своих поздних сочинениях. Предметом особого внимания здесь снова становится проблема равенства возможностей, но теперь это касается традиционной роли женщины как жены и матери, поскольку эта роль делает для женщины невозможной полноценную профессиональную карьеру, доступную для мужчин. Согласно Роулзу, такое положение несправедливо изначально, и единственное честное решение — это добровольное разделение семейных обязанностей между супругами.

Экономическая часть второго принципа справедливости Роулза, известная как «принцип различий», гласит, что системная разница в благосостоянии и доходах оправдана только там, где она служит во благо наиболее обездоленной части общества («Теория справедливости», 75; 65). В применении этого принципа Роулз исходит из убеждения в том, что экономика справедливого общества должна быть основана на началах свободного рынка, учитывая большую эффективность рыночной экономики в сравнении с командной экономикой, а также учитывая ее совместимость с базовыми свободами первого принципа и соответствие требованиям честного равенства возможностей («Теория справедливости», 272; 240-241). Поддерживая рыночную экономику, Роулз тем не менее подчеркивает, что не отрицает возможности социалистической системы коллективной или кооперативной собственности; вопрос выбора системы общественной или частной собственности, или их сочетания и пропорции — это вопрос прагматический («Теория справедливости», 280; 248). Какая бы система ни была принята, Роулз подчеркивает, однако, что «доходы и заработная плата будут справедливы при условии (работающей) соревновательной системы ценообразования — правильно организованной и внедренной в базовую справедливую политическую систему» («Теория справедливости», 304; 268). Отсюда разница в заработных платах будет отражением «свойств труда, значимых как для предложения, так и для спроса на рынке». К таким свойствам Роулз относит «опыт и подготовку, естественные способности и ноухау» («Теория справедливости», 305; 269). Но если система справедлива во всех других отношениях, то она будет справедлива и в этих различиях. Для Роулза это типичный, парадигматический случай чисто процедурной справедливости («Теория справедливости», 304; 267).

Неприятность, связанная с этими рассуждениями, состоит в том, что они обесценивают первоначальные эгалитарные допущения Роулза, согласно которым люди с низкой квалификацией имеют право выторговывать себе непропорционально высокие зарплаты. На это Роулз отвечает, что в справедливом обществе у людей не будет мотивации давить таким образом на общество, ибо они будут привержены идеалу построения такого общества, в котором системная разница в доходах означает благо для других, особенно для обездоленных членов общества («Справедливость как честность» 64, 76-77). Более того, концепция Роулза, касающаяся справедливой системы распределения, включает в себя прогрессивное налогообложение, каковое имеет целью «постепенную и непрерывную коррекцию распределения богатства и недопущение концентрации власти, разрушительной для истинной ценности политической свободы и для честного равенства возможностей» («Теория справедливости», 277; 245). Таким образом, надежды Роулза заключаются в том, что если принять во внимание эти опорные пункты рассуждений, то в результате получится система, в которой у наиболее обездоленной части общества появится наилучший шанс «с пользой и эффективно употребить свою свободу и жить разумной и достойной жизнью» («Закон народов», 114). Такой ход мыслей может убедить далеко не каждого, но было бы большой ошибкой считать Роулза апологетом современной капиталистической системы. В своих поздних сочинениях он подчеркивает разницу между предпочтительной для него «демократией собственников» и «капиталистическим государством всеобщего благоденствия», политико-экономической системой, господствующей в современной Британии и Соединенных Штатах (Роулз признает, что серьезной ошибкой его «Теории справедливости» было пренебрежение этим контрастом; см. «Справедливость как честность», 139, сноска 5). Капитализм всеобщего благоденствия допускает «величайшее неравенство во владении реальной собственностью... и поэтому контроль над экономикой и рычаги политической власти концентрируются в руках немногих». Отсюда следует, что хотя «социальные подачки могут быть весьма щедрыми и гарантировать приличный минимум, достаточный для удовлетворения основных потребностей, не признается, однако, принцип взаимности в регулировании экономического и социального неравенства» («Справедливость как честность», 138). Напротив, в демократии владельцев собственности целью является не просто помощь нуждающимся, но распределение богатства и капитала таким образом, чтобы «поставить всех граждан в такие условия, при которых они могли бы заниматься своим делом, не ощущая социального и экономического неравенства» («Справедливость как честность», 139). В конце Роулз выражает надежду, что в системе такого типа удастся наилучшим образом решить проблему социально отверженных или, как он выражается, проблему «низших классов»:

«Мы надеемся, что в этих условиях низших классов просто не будет; а если все же останется существовать немногочисленный низший класс, то это будет результатом социальных условий, которые мы не знаем, как изменить или хотя бы идентифицировать их и понять. Когда общество заходит в такой тупик, оно обязано по меньшей мере серьезно задуматься над принципами собственного устройства как честной системы сотрудничества свободных и равных сограждан» («Справедливость как честность», 140).

Принцип различий Роулза навлек на себя больше нареканий критики, чем все его остальные сочинения, вместе взятые. Я уже говорил и снова хочу напомнить о критических замечаниях Харсаньи относительно попыток Роулза вывести принцип различий из исходного положения. Но я считаю, что критика Харсаньи все же относится преимущественно к Роулзовой концепции исходного положения. Харсаньи не ставит вопроса о том, что предпочтительнее — принцип различий Роулза или утилитаристский подход самого Харсаньи. Возражение Роулза, конечно же, состоит в том, что утилитаризм не выдерживает проверку взаимностью, ибо не отстаивает требований наиболее обездоленных и не препятствует ущемлению их прав в пользу прав более состоятельных социальных групп («Теория справедливости», 33; 29). Но это спорный аргумент: утилитаристы в ответ могут сказать, что, учитывая уменьшение предельной полезности богатства по мере его роста, максимизация средней социальной выплаты приведет общество к приоритетному улучшению положения малообеспеченных групп. Если же рассмотреть в деталях предложенную Роулзом политику воплощения принципа различий в том виде, как было представлено выше, то в ней трудно увидеть что-то несовместимое с утверждениями просвещенного утилитаризма. С более фундаментальной критикой принципа различий Роулза выступил его гарвардский коллега Роберт

Нозик. Нозик утверждал, что способ, которым, согласно данному принципу, предлагается распределять богатство и доходы, противоречит тому обстоятельству, что богатство и доходы являются личной собственностью, и не дело общества перераспределять их ради осуществления какой-то частной модели распределения. Личная собственность является личным, персональным «правом», на которое общество, по закону, не может претендовать без согласия собственника. На это Роулз ответил, что личное право возникает только в справедливой системе прав собственности («Справедливость как честность», 72-73) и что нет ничего неправильного в системе, которая, используя налоги, ограничивает размер собственности ради достижения справедливого распределения богатства и доходов («Справедливость как честность», 51-52). Подобное вмешательство было бы недопустимым только в том случае, если бы обсуждаемые здесь права собственности выводились непосредственно из базовых свобод приобретать, удерживать и передавать собственность. Роулз, однако, отрицает существование таких базовых свобод («Справедливость как честность», 114).

Таким образом, критика Нозиком самой идеи распределительной справедливости представляется ошибочной. Но Роулз сам повинен в такой же ошибке, полагая, что его собственный принцип различий прямо вытекает из того факта, что ничьи «природные таланты» не являются личной заслугой. Роулз утверждал, что поскольку никто не обладает исконным моральным правом на врожденный талант, постольку общество имеет право на такую организацию, чтобы все получали пользу от таких талантов, особенно же те, кого лотерея природы обделила ими. Эти таланты, утверждает Роулз, надо считать «общественным достоянием, используемым к всеобщей выгоде» («Теория справедливости», 107; 92), и именно так «мы приходим к принципу различий» («Теория справедливости», 102; 87). Употребление Роулзом определения «общественное достояние» нельзя признать удачным, поскольку в нем подразумевается, что личные способности находятся в общественной собственности, — но оставим в стороне эту непреднамеренную и непроизвольную оговорку. Есть более важный вопрос, и он касается отношения между принципом различия и тем обстоятельством, что природные таланты не являются личной заслугой. Тот факт, что наличие природных талантов действительно не является заслугой, позволяет отвести возражения Нозика относительно принципа различий. Но и делать из этого противоположный вывод неверно: сам факт, что природные таланты не являются личной заслугой, практически ничего не значит для справедливого распределения благ, производимых людьми, пользующимися своими природными талантами. Это, например, полностью соответствует утилитарному принципу распределения. Поэтому можно считать ошибочными интуитивные аргументы Роулза в пользу принципа различий.