Заключение

Заключение

Задача «Духа и мира» состоит в том, чтобы представить читателю суть философской рефлексии о необходимости предать забвению главный вопрос традиционной философии, которая одержима проблемой скептицизма в отношении внешнего мира. Макдауэлл утверждает, что пришел к новому пониманию отношений между сознанием и миром и такое понимание позволяет игнорировать традиционные аргументы скептиков. Это утверждение можно счесть скромным в сравнении с претензией достойно возразить скептикам; такая претензия заставила бы Макдауэлла доказать, что скептик и сам признает, что существуют внешний мир и наши знания о нем. Поэтому Макдауэлл не только не претендует на то, чтобы дать достойный ответ скептику, но считает, что такой ответ вообще невозможен. Однако он не считает, что, уступив в этом пункте, дает спорный или неудовлетворительный с философской точки зрения ответ. Дело в том, говорит Макдауэлл, что скептицизм вселяет в нас беспокойство и вносит путаницу из-за того, что мы спорим со скептиками, оставаясь на платформе старой философской системы, каковую Макдауэлл отвергает. Главный мотив, заставляющий его выбрать альтернативную систему, заключается, по его словам, в том, что его подход позволяет осознать то, что наше мышление соответствует реальности. Сохраняя то, что придает смысл эмпирическому мышлению, и принимая концепцию природы и опыта, предложенную Макдауэллом, мы в то же время получаем возможность игнорировать скептические сомнения посткартезианской традиции.

Макдауэлл считает, что традиционная проблема скепсиса в отношении внешнего мира возникает в контексте столь же традиционной тенденции интериоризировать ментальное — тенденции рассматривать разум как внутреннюю сферу, план строения которой полностью прозрачен для субъекта, обладателя этого разума. Макдауэлл утверждает, что катастрофический шаг, ведущий к фатальной интериоризации пространства рассуждений, делается в ответ на Аргумент в пользу Иллюзии. Если я что-то вижу, — например, вижу, что передо мной рука, — то обычно это дает мне основание к суждению о том, что передо мной действительно рука. Но затем появляется рефлексия: определенно, что когда я сужу, что это рука, то я принимаю этот предмет за руку на основании того, что он выглядит как рука. Ясно, однако, что иногда нечто выглядит как определенная вещь, на самом деле таковой не являясь. Рука перед глазами может привидеться мне во сне или в галлюцинации. Если содержание субъективной сферы полностью очевидно для субъекта, то представляется, что то, что Макдауэлл называет «первой позицией в пространстве причин», просто обязано выглядеть таким, чтобы мне казалось, будто перед моими глазами находится рука (то есть тем, чего мне недостает для полного ощущения того, что передо мной рука). Вывод суждения о том, что передо мной рука, должен делаться в результате умозаключения, что находящийся перед моими глазами предмет выглядит как рука. Ясно, однако, что такое умозаключение оправдано только при допущении, что мой текущий опыт надежно говорит мне о том, каково положение вещей в реальном мире. Теперь в игру вступают скептические гипотезы, ибо представляется, что только в том случае, когда я имею возможность их исключить, я могу делать суждения о том, что происходит, на основании моего чувственного опыта. Макдауэлл убежден, что как только происходит интериоризация в ответ на Аргумент об Иллюзии, у нас не остается возможности обрести способность знать о мире что-то связное.

Одним из центральных пунктов альтернативной системы Макдауэлла является утверждение о том, что предрасположенности надо определять в понятиях способностей, которые понимаются, по существу, как свойства, имеющие прямое отношение к миру, как вовлеченные в него. Так, опыт понимается как способность ощущать и воспринимать факты — например, видеть перед глазами руку. Вопрос, однако, заключается в том, как Макдауэллу удается защитить эту концепцию опыта под натиском Аргумента об Иллюзии? В случае обманчивого ощущения, — например, в случае, когда рука мне всего лишь снится, — мне просто кажется, что передо мной рука; в данном случае мой опыт — не более чем видимость. Макдауэлл говорит, что принятие такого толкования обманчивого ощущения не дает нам основания считать, что толкование истинного случая имеет такие же ограничения. Это верно, что в истинном случае то, что мне кажется, что передо мной рука, есть очевидное проявление того, что перед моими глазами действительно находится рука, — и Макдауэлл утверждает, что этот факт может быть верно описан высказыванием о том, что я вижу руку. Таким образом, случаи, когда я вижу перед собой руку, могут быть проявлениями ментальных состояний двух различных родов: в одном ментальном состоянии мне просто кажется, что я вижу перед собой руку (случай чистой видимости), во втором ментальном состоянии я вижу руку, которая и в самом деле находится у меня перед глазами. В последнем случае чувственный опыт совпадает с фактом. Далее Макдауэлл утверждает, что не существует какой-то общей причины или фактора более высокого порядка, которые определяли бы содержание восприятия как в обманчивом, так и в истинном случае.

Макдауэлл понимает, что так называемый дизъюнкционизм показывает нам, как отделить верное интуитивное представление (о том, как воспринимаются вещи субъективно, независимо от реального положения вещей в сфере строго наружной по отношению к субъекту) от ошибочного представления (требующего, чтобы субъект сознавал всю меру своей субъективности). То, каковы вещи субъективно, зависит от того, воспринимает ли человек вещи такими, какие они есть, или ему просто кажется, что они таковы. Речь идет не о том, каково положение вещей во внешнем мире, но о том, что субъект должен быть уверен, что он видит руку, а не грезит о том, что видит руку. Макдауэлл утверждает, что если мы согласны с этим, то так же вполне способны понять, что если я в состоянии видеть перед собой руку, то это уже вполне удовлетворительное состояние, чтобы высказать обоснованное суждение, что передо мной рука, и при этом не возникает никакой нужды искать поддержки в общих убеждениях относительно того, где именно в мире она находится. Мое зрительное ощущение, что передо мной рука, — это встреча с миром, который — при всех привходящих обстоятельствах — подкрепляет мое суждение о том, что это рука. Конечно, мы подвержены ошибкам, и с этим, как говорит Макдауэлл, нам надо научиться жить. Если существуют особые причины думать, что я введен в заблуждение или обманут, то я — как ответственный познающий индивид — обязан тщательно все проверить. Но если особых причин для сомнений нет, то в таком случае опыт определяет восприятие фактов, и именно он лежит в основе суждения. Опыт является методом непосредственного когнитивного контакта с миром, что становится удовлетворительным базисом для выработки убеждений. Эта картина, утверждает Макдауэлл, делает нас способными представлять себя субъектами познания и позволяет избежать мысли о том, что только ответив на возражения скептиков, мы способны понять, как возможно познание мира.

Далее, Макдауэлл утверждает, что только приняв эту концепцию обращенного к миру разума (согласно которой структура пространства разума соответствует структуре мира, доступного нам благодаря опыту), мы сможем правильно мыслить о мире как имеющем форму и обладающем рационально структурированным содержанием. Если же мы не мыслим разум как обращенную к миру способность, то вся идея содержания, — а значит, и его видимых проявлений, — оказывается под угрозой. Реальность, утверждает Макдауэлл, в процессе понимания всегда предшествует своим видимым проявлениям; мы не можем сделать интериоризирующий шаг, определяющий для скептицизма, без отказа от самой идеи разума и от внятного содержания. Таким образом, мы имеем философскую систему, внутри которой улетучивается тревога, что прежде чем выводить обоснованные суждения о материальном мире, мы обязаны опровергнуть сомнения скептиков. Макдауэлл не научил нас, как отвечать скептикам, но показал, что имеется хорошо мотивированная философская система, где отсутствует ощущение, что мы должны постоянно отвечать на вызовы, подвергающие сомнению нашу способность познавать мир.