Фодор и границы науки о мышлении
Фодор и границы науки о мышлении
В двух предыдущих разделах мы рассмотрели два фундаментальных утверждения, сделанных Фодором относительно разума. Первое утверждение заключается в том, что разум — это вычислительная машина. Мысли представлены предложениями на языке мышления, синтаксическая структура которых соответствует логической форме их содержания. Связи между ними являются исключительно функцией их синтаксических свойств. Только при таком понимании, утверждает Фодор, мысли могут быть каузально эффективными при соблюдении интенционального реализма. Второе базовое утверждение касается различения между двумя фундаментально отличающимися друг от друга видами мыслительных процессов. Некоторые из процессов обработки информации являются модульными и имеют место в специализированных структурах, выполняющих ограниченный набор операций с ограниченным числом входов. Синтаксическое членение зрительных раздражителей, имеющее место в периферической зрительной системе, является типичным примером парадигмы модульного процесса. Но самые интересные виды обработки информации (по крайней мере с философской точки зрения) не являются ни домен-специфическими, ни информационно инкапсулированными. Такие модули, например, как модуль первичной обработки зрительной информации, создают входы для подключения систем немодульной обработки фиксированных убеждений и обеспечения возможности практических рассуждений.
Поскольку пропозициональное отношение в парадигматическом отношении является «куайновским» (обладающим определенными эпистемологическими свойствами, присущими всей совокупности пропозициональных отношений) и изотропным (когда каждый член системы важен для подтверждения значимости другого), постольку «первый закон о несуществовании науки о мышлении» Фодора подразумевает, что перспектива компьютерного объяснения практического мышления и принятия обычных решений представляется более чем туманной. Фодор ведет себя совершенно последовательно, нападая на тех изучающих мышление ученых, которые продолжают утверждать, что и центральную обработку информации можно объяснить, исходя из счетной, компьютерной модели. Книга Фодора «Разум работает не так» (2000) содержит массированную критику того, что Фодор называет «новым синтезом». Новый синтез — это гибридный взгляд, сочетающий вычислительную психологию и эволюционную теорию под общим сводом разума. Основной догмат «нового синтеза» — это то, что разум, по сути своей, модульная структура. Что не существует такого феномена, как центральная обработка информации. Что разум состоит исключительно из сочетания четко очерченных функционально и домен-специфичных модулей, возникших в доисторическую эпоху для решения проблем, с которыми сталкивались наши далекие предки.
Фодор противопоставляет гипотезе сплошной модульности изящный аргумент. Главный признак модульной системы состоит в том, что она ограничена определенным диапазоном входов. Но как отбираются существенно важные входы? Если мы примем в расчет классические модули Фодора, то ответ очевиден. Модули отвечают за решение задач относительно низкого уровня, таких как первичный анализ зрительной информации, а синтаксическое членение можно адекватно описать как операции, выполняющиеся непосредственно на сенсорных входах, и соответственно принято постулировать существование сенсорных систем, которые непосредственно осуществляют отбор существенно важных входов. Но естественно, что если гипотеза сплошной модульности хорошо обоснована, то разум составлен из модулей, которые можно назвать как угодно, но только не модулями низкого уровня. Появление знаменитого модульного устройства вычисления лжи, предложенного эволюционными психологами Космидесом и Туби, было вызвано необходимостью распознавания лжецов в процессах социального обмена.
Предположительно, входами для этого модуля являются представительства социального обмена. Но только самые отпетые эмпирики возьмутся утверждать, что представительства социальных обменов могут быть непосредственно и безотлагательно идентифицированы, и тогда останется только признать существование сенсорных систем для социального обмена. В этом случае потребуется предварительная обработка, чтобы создать подходящие входы для модуля распознавания — детектирования обманщика. Согласно тезису о сплошной модульности, такая обработка должна быть модульной — но, как подчеркивает Фодор, любой модуль, выполняющий процесс фильтрации, будет менее домен-специфическим (то есть будет обладать более широким спектром входов), чем модуль, для которого он выполняет такую фильтрацию. Такие же рассуждения, считает Фодор, можно приложить и к самому фильтрующему модулю, а если так, заключает он, то мы приходим к тому, что никакую обработку информации вообще невозможно описать как модульную. Тезис о сплошной модульности, таким образом, не выдерживает критики. Он рассыпается, а вместе с ним рушится и всеобъемлющий проект вычислительной психологии.
Фодор весьма счастлив в связи с тем, что у вычислительной психологии нет никаких шансов дотянуться до немодульной обработки информации. Заключительную часть этого раздела я хочу посвятить тому, как полученный отрицательный ответ подвигнул Фодора попытаться обосновать психологию здравого смысла с помощью гипотезы о языке мышления.
Как мы видели в первом разделе, ключом к стратегии такого обоснования является идея о том, что причинноследственные связи, определяемые синтаксическими свойствами предложений языка мышления, могут помочь выявить семантические свойства этих синтаксических единиц. Фразы языка мышления являются физическими структурами, реализующими убеждения и другие пропозициональные взгляды. Семантические свойства этих физических структур являются содержаниями убеждений. Адекватность этого утверждения зиждется, в свою очередь, на рассмотрении синтаксических свойств предложений языка мышления как характеристических и материальных свойств этой физической структуры. Если это не так, то становится трудно понять, как синтаксические свойства могут вступать в причинно-следственные взаимодействия. Вся проблема содержательных причинно-следственных отношений вытекает из основной посылки, согласно которой семантические свойства в отличие от синтаксических не являются характеристическими физическими свойствами предложений языка мышления. Основная мысль Фодора заключается в том, что репрезентативная теория мышления позволяет объяснить существование тандема, в котором взаимодействуют характеристические физические свойства предложений и их нехарактеристические семантические свойства, — по аналогии с тем, как преобразование физической формы символов в логическом доказательстве выступает в тандеме с интерпретацией этих символов.
В этом месте уместно задать вопрос о том, как следует понимать слово «характеристический». Представляется очевидным, что характеристические свойства ментальных представительств не чувствительны к контексту. То есть характеристические свойства ментальных представительств не могут изменяться вместе с когнитивными процессами, в которых они участвуют, и/или изменяться параллельно изменениям других ментальных представительств, на активность которых они реагируют. Здесь нам снова поможет аналогия с логическими рассуждениями. Взаимозависимость выводимости и обоснованности будет полностью несостоятельной, если форма логического символа в одной строке доказательства будет меняться в зависимости от того, что написано в предыдущей или последующей строке доказательства.
Собрав воедино все эти рассуждения, мы вправе заключить, что синтаксические свойства не должны быть чувствительными к контексту. Именно это и является для Фодора источником трудности в попытке обосновать психологию здравого смысла с помощью гипотезы о языке мышления. Основная проблема заключается в том, что нечувствительность к контексту идет рука об руку с информационной инкапсуляцией. Сказать, что обработка информации не чувствительна к контексту, — это то же самое, что сказать, что она относительно мало привязана к контексту и фоновой информации. Однако обработка информации, касающейся психологии пропозициональных отношений, является образцовым примером обработки, которая не является информационно инкапсулированной. Согласно ФоДору, немодульная обработка является, по сути, «куайновской» и «изотропной». Но именно потому, что она является «куайновской» и «изотропной», немодульная обработка является контекстно-зависимой.
Вот пример. Многие убеждения, которые мы формируем, являются результатом выбора наилучшего объяснения. Убеждения, которые мы формируем ради наилучшего объяснения, не следуют из доказательств, на которых основаны. Не существует дедуктивного способа выведения убеждений из обстоятельств. Просто нам кажется, что то или иное убеждение способно объяснить некоторые вещи лучше, чем все прочие. Но что значит в данном случае «лучше»? Во многих случаях некое объяснение лучше, потому что оно проще, чем объяснения альтернативные. В других случаях объяснение лучше, потому что позволяет раскрыть дополнительно некоторые аспекты, перед которыми все другие пасуют. В иных случаях объяснение лучше, потому что оно более консервативно (то есть не требует от человека изменять свое отношения к вещам, в которые он верит). Для всех этих примеров обоснования (простота, объясняющая сила или консервативность) общим является то, что они зависят от свойств системы убеждений. Но обработка информации, которая зависит от этих свойств, является ipso facto чуткой к контексту.
В результате мы видим фатальную нестыковку между теорией репрезентативного мышления и тем способом, каким Фодор характеризует разницу между модульной и немодульной обработкой информации. Гипотеза о языке мышления, составляющая основу теории репрезентативного мышления, требует, чтобы переходы между предложениями о языке мышления были функцией чисто синтаксических свойств этих предложений. Эти синтаксические свойства должны быть нечувствительны к контексту. Однако характеристики системы пропозициональных отношений, которые Фодор выводит на первый план, проводя различение между модульной и немодульной обработкой информации, имеют своим следствием то, что когда мы имеем дело с предложениями языка мышления, соответствующими убеждениям и другим пропозициональным отношениям, мы совершаем переходы между предложениями языка мышления, чувствительными к контексту. И поскольку эти переходы чувствительны к контексту, постольку они не могут быть чисто синтаксическими. Но если эти свойства не являются чисто синтаксическими, то оказывается несостоятельным также заключение Фодора о причинно-следственных отношениях между содержаниями.
В книге «Разум не работает так» Фодор не скрывает, что ясно видит эту проблему. Действительно, он признает, что только модульная обработка информации является синтаксической в традиционном смысле (см., например, главу 5), и выражает уверенность в том, что немодульная обработка обладает синтаксическими свойствами в гораздо более слабой степени. Однако Фодору нечего сказать о том, как трактовать эту более слабую степень, или о том, как это можно использовать для решения задачи о причинно-следственных отношениях содержаний. Однако доказательством силы и оригинальности умственной деятельности Фодора в этих областях является то, что эти вопросы по-прежнему остаются главенствующими как для философии разума, так и для когнитивных наук. Гипотезы о языке мышления и о различении модульной и немодульной обработки информации настолько важны и влиятельны, что новость о наличии противоречия между ними действительно является новостью.