Гений и эпоха абсолютной политики

Не подлежит сомнению, что традиция, опирающаяся на немеркнущий талант идущих друг за другом поколений, важнее гения для задач реализации идеи в ее совершенстве. Но идея будет реализована и без них: вместе или по отдельности традиция и гений оказывают влияние только на ритмическую точность и внешнюю чистоту процесса жизни.

Душа каждой культуры — это организм, в силу чего ей свойственна индивидуальность. Она отпечатывается на всем, что связано с культурой, включая ее исторический стиль. Подобно тому, как личности отличаются способом самовыражения (один человек силен и властен, другой — спокоен, но не менее результативен), так и высокие культуры. В этом смысле классическая культура сильно отличалась от нашей. Ее исторический стиль определяла случайность. Акценты не были остры, переходы бессознательны или не обозначены резкими поворотными пунктами, как в западной истории. Пока число ее гениальных людей не сократилось, они не играли заметной роли. В гениях было сосредоточено меньше силы.

Западные нации также были свидетелями великих свершений, которые не сопровождались сосредоточением всей идеи в одном человеке. Например, германские освободительные войны 1813–1815 гг., английский переход к демократии 1750–1800 гг.

Однако в середине XX столетия мы повсюду наблюдаем катастрофические последствия двухвекового рационализма: высокие старые традиции Запада в основном разрушены. Горизонтальная война банкира и классового бойца против западной цивилизации свела на нет прежнее качество. Но история не остановилась, и величайший императив снова работает в политической сфере. Рождается новая традиция качества. Как сказал философ нашей эпохи, в мире больше не существует сакральных форм политического бытия, сам возраст которых гарантирует им неприкосновенность.

Поскольку в политической сфере западной цивилизации отсутствует действующая традиция, можно ожидать, что западная потребность в острых исторических акцентах сосредоточит гигантские силы в руках отдельных людей. Герой нашей эпохи был символом будущего.

История не кончается, и ни один человек не может быть важнее истории. Отношение политического гения к массам неправильно понималось материалистами и даже Ницше. Материализм считал, что великий политик обречен работать на (конечно же) материальное улучшение жизни масс. Ницше видел предназначение масс только в рождении великих людей. Но идея цели не способна описать процесс, как он есть. Независимо от любой идеологии великие люди и массы составляют единство; и те и другие служат идее, приобретая историческое значение только в присутствии противоположного полюса. Карлейль озвучил инстинктивную потребность современной эпохи, когда вновь четко осознается идея авторитета и монархии: найти способнейшего человека, и пусть он будет королем.

Демократические идеологи, зарывшие свои головы глубоко в песок, говорят, что монарх может оказаться плохим. Но императив истории состоит не в том, чтобы произвести совершенную систему, но в том, чтобы исполнить историческую миссию. Именно он привел к демократии, и он же теперь, не обращая внимания на скулеж из прошлого, прислушивается к рокоту будущего. Хорошие или плохие, но монархи возвращаются.

На фронтоне шатающегося здания высечено витиеватыми буквами: «Демократия». Но за этим видится кассовый аппарат и сидит банкир, перебирающий руками деньги, в которые превратилась кровь европейских наций. Он в ужасе поднимает глаза при звуке марширующих ног.

Будущее Запада требует вручить великие силы в руки великих людей. Восстановление политической традиции — в этом надежда; на хаос 1950-го надежды нет. Только великие люди смогут перебросить мост через пропасть.