Субъективный смысл расы

I

Раса, как уже говорилось, — это не единица бытия, но аспект бытия. Точнее, это аспект бытия, в котором раскрывается связь человека с великими космическими ритмами. Поэтому раса не является индивидуальным аспектом жизни, будь то жизнь растения, животного или человека.

Растение не проявляет (по крайней мере, в наших глазах) сознания, то есть напряженности в отношении своей среды. Поэтому растение, так сказать, обладает только расой, будучи полностью погруженным в космический поток. Животное проявляет напряженность, сознание, индивидуальность. Человек вдобавок обладает самосознанием, а также способностью и необходимостью жить на более высоком уровне — в мире символов. Это свойственно всем людям, но разница между первобытным и культурным человеком в этом отношении столь велика, что кажется почти качественной.

Именно с пульсом расы связаны первобытные стимулы, которые формируют действие в целом. С противоположной стороны влияет просвещенная часть ума — не имеющий корня рассудок, интеллект. От его силы, в сравнении с расовым планом бытия, зависит, в какой мере он, а не раса, определяет бытие.

Оба вышеуказанных аспекта свойственны и каждому индивиду, и высшей органической единице. Раса побуждает к самосохранению, к поддержанию смены поколений, к усилению власти. Интеллект определяет смысл жизни и ее цель и, по разным причинам, может отрицать один или все эти фундаментальные стимулы. И безбрачие священника, и бесплодие развратника идут от интеллекта, но первое объясняется высокой культурой, а второе — ее отрицанием, проявлением полной дегенерации. Поэтому интеллект может либо служить культуре, либо противостоять ей.

В субъективном смысле раса есть в первую очередь то, что человек чувствует. Это влияет (либо непосредственно, либо в итоге) на то, что он делает. Человек расы не рожден для рабства. Если его интеллект советует ему вместо героической смерти временно подчиниться в надежде на будущие перемены, это лишь откладывает его прорыв. Человек без расы будет постоянно подчиняться любому унижению, оскорблению, бесчестью, пока ему позволяют жить. Для человека без расы жизнь означает непрерывность дыхания и питания. Для человека расы ценна не сама по себе жизнь, но лишь жизнь правая, утвердительная, плодотворная, выразительная и развивающаяся.

Героизм может мотивироваться любой стороной души: мученик умирает за истину, которую он знает, воин, умирающий с оружием в руках вместо того, чтобы сдаться врагу, руководствуется честью, которую он чувствует. Но человек, умирающий за нечто высшее, показывает, что обладает расой независимо от своей интеллектуальной мотивации, потому что раса — это способность быть честным с самим собой и верность индивидуальной души высшим ценностям (beyond-value).

В таком субъективном смысле раса выражается не только в том, как человек говорит, смотрит, жестикулирует, передвигается; это и не вопрос происхождения, цвета, анатомии, скелетной конституции или еще чего-то объективного. Люди расы встречаются повсюду, во всех популяциях, расах, народах и нациях. В каждой общности из них состоит воинство, деятельные лидеры, созидатели в сфере политики и войны.

Таким образом, в субъективном смысле тоже существует расовая иерархия. Сверху — люди расы, внизу — люди без расы. Первых великий движущий ритм Космоса втягивает в деятельность и события, вторых История перешагивает. Первые служат материалом для высокой истории, вторые переживают любую культуру, и когда после водоворота событий в ландшафте вновь воцаряется покой, они выпадают как великий осадок. Китайские матери наставляют своих детей древним афоризмом: «Держи свое сердце в скромности». Такова мудрость человека без расы и расы без воли. Люди расы снимаются, как сливки, с любой популяции, увлекаемой движением высокой культуры, и этот процесс на высотах истории длится из поколения в поколение. То, что остается — это феллахи.

В силу вышесказанного, раса в субъективном смысле связана с инстинктом. Человек с сильными инстинктами обладает расой, человек со слабыми или плохими инстинктами — нет. Сила интеллекта не имеет отношения к проявлению расы: она только в некоторых случаях, например, когда человек дает обет безбрачия, может отчасти способствовать выражению расы. Сильный интеллект и сильные инстинкты могут сосуществовать (вспомните готических епископов, ведших свою паству на войну), но они лишь противоположные направления мысли и действия, хотя именно инстинкты руководят также и великими интеллектуальными усилиями. Восходящая жизнь тяготеет к инстинкту, воле, расе, крови. Жизнь, предпочитающая рационалистические идеалы «индивидуализма», «счастья», «свободы» сохранению и усилению власти, стремится к декадансу, то есть к вырождению высших проявлений жизни и, в конечном счете — к вымиранию расы. Интеллектуал из большого города — это типичный человек без расы. В каждой цивилизации он был внутренним союзником внешнего варвара.

Качество обладания расой, очевидно, не зависит от того, с какой расой себя отождествляет человек. В объективном смысле раса есть творение истории. Судьба человека должна выразить себя в определенной структуре — структуре фатума. Поэтому человек расы, рожденный в Киргизии, фатальным образом принадлежит к варварскому миру Азии с его исторической миссией разрушения европейской цивилизации. Расовые исключения, разумеется, возможны: жизнь не всегда соответствует обобщениям. Души некоторых поляков, украинцев и даже русских могут стремиться к тому, чтобы приобщиться к духу Запада. Такие люди принадлежат к европейской расе, а любая здоровая раса на подъеме приветствует новобранцев, принимающих ее условия и обладающих верным чутьем. В свою очередь на Западе есть множество интеллектуалов, чувствующих сродство к внешней идее — азиатскому нигилизму. Об их многочисленности свидетельствует создаваемая ими публицистика, романы и пьесы. Однако люди без расы не могут рассчитывать на взаимность — они неприятны даже врагу. Им не с чем прийти в органическую общность; это человеческая пыль, интеллектуальные атомы, зависшие между верхом и низом.

Любая раса, каким бы скоротечным ни выглядело ее существование с высоты Истории, своей жизнью воплощает определенную идею, определенный план бытия, и эта идея не может не быть привлекательной для некоторых внешних индивидов. Так, по западной жизни мы знаем людей, которые, примкнув к евреям, читая их литературу и принимая их точку зрения, фактически становятся евреями в самом полном смысле слова. Для этого не обязательно иметь «еврейскую кровь». Известно также и обратное: многие евреи воспринимают западные чувства и ритмы, приобретая тем самым качества западной расы. Этот процесс, который еврейские лидеры презрительно называют «ассимиляцией», в XIX веке поставил под угрозу само существование еврейской расы. Чтобы предотвратить окончательное поглощение еврейства западными расами, еврейские лидеры разработали программу сионизма, которая была единственным средством для поддержания единства этой расы и ее увековечения как таковой. Для этого они даже признали пользу социального антисемитизма. Это способствовало сохранению расового единства евреев.

II

Отмирание расовых инстинктов означает для индивида то же самое, что и для расы, народа, нации, государства, культуры: бесплодие, отсутствие воли к власти, неспособность верить или следовать великим целям, отсутствие внутренней дисциплины, стремление к жизни легкой и приятной.

Симптомы этого расового упадка по всей западной цивилизации многообразны. Первый — это ужасная дисторсия половой жизни, возникающая вследствие полного отрыва половой любви от воспроизводства жизни. Великим символом этого отрыва в западной цивилизации является все, что предлагается от имени Голливуда. Послание Голливуда состоит в том, что абсолютный смысл половой любви — в ней самой, в эротике без последствий. Половая любовь двух пылинок, не помнящих родства индивидов, а не беспорочная половая любовь, направленная на продолжение жизни, не семья с множеством детей. Один ребенок еще допускается в качестве более сложной, чем собака, игрушки; возможно, даже два — мальчик и девочка, но многодетная семья стала у этих декадентов объектом насмешек.

Декадентский инстинкт принимает в этой сфере множество форм: отмирание брака из-за принятия законов о разводе; отмена и неисполнение в отсутствие принуждения законов против абортов; навязываемое в романах, драматургии и журналистике отождествление «счастья» с половой любовью, превознесение ее как величайшей ценности, у которой ничто не должно стоять на пути: ни честь, ни долг, ни патриотизм, ни самопожертвование во имя высшей цели. Нашу цивилизацию захлестнула эротомания, которая, разумеется, несравнима с половой одержимостью XIII века: та по крайне мере была расово утвердительной, умножая европейское население. Теперь же царит чисто беспочвенная и «безопасная» эротика — духовная болезнь, равносильная самоубийству расы.

Ослабление воли (Ницше назвал это «параличом воли») — другой симптом отмирания расовых инстинктов, ведущий к окончательной порче общественной жизни в охваченных им расах. Главы правительств не осмеливаются предложить массам человеческих песчинок суровую программу, они самоустраняются, оставаясь на постах в качестве приватных особ. Управление прекращается, остаются только рутинные функции. Ни новых целей, ни жертвенности: пусть все идет по-старому, никакого творчества, никаких усилий — это было бы слишком! Да здравствует наслаждение, panemet circenses[75]. Не обращайте внимания на требования жизни, они только мешают нам наслаждаться.

Такое ослабление воли приводит к добровольному отказу от империй, завоеванных кровью миллионов людей на протяжении более десяти поколений. Оно пробуждает глубочайшее неприятие всего, что связано с аскетизмом, созиданием, будущим. Одним из его продуктов является пацифизм, и единственный способ заставить расово разлагающуюся нацию воевать — это скрестить воинскую повинность с пацифистской пропагандой: «Это последняя война, фактически — это война против войны». Только интеллектуала можно поймать на такой совершеннейший нонсенс. Слабоволие общества проявляется в большевизации верхних классов, симпатиях к врагам общества. Любой человек с неповрежденной волей воспринимается поистине как враг, отвергаются даже бесспорные доводы, ведь идеалы гораздо менее требовательны.

Из-за горизонта гибнущей расы выползает ее последний великий идеал — посредственность. Всепоглощающая посредственность, отречение от всего великого и какой-либо исключительности, и конечно, посредственность расовой крови: теперь любой может соединиться с нами, не принимая наших условий, потому что никаких условий больше нет, нет и расовых отличий, все однообразно-унылое, невозмутимое, посредственное.

К ослаблению воли нетрудно подобрать идеологию, рационально объясняющую его как «прогресс», предел мечтаний, цель всей предыдущей истории. Либерально-демократический комплекс всегда под рукой, и в такие времена он приобретает смысл смерти, поглощающей все — расы, нации, культуры. Нет различий между людьми, все равны, мужчины как женщины, женщины как мужчины, «индивид» прежде всего, жизнь — это долгие каникулы, когда главная проблема — изобретение все новых и все более тупых наслаждений; нет ни Бога, ни государства; голову с плеч тому, кто заговорит о миссии, захочет восстановить авторитет.

Эти и другие симптомы обнаруживаются при самоустранении любого верхнего слоя с ослабленной волей. Токвиль описал, как французский верхний слой в 1789 г. вообще не подозревал о надвигающейся революции, а знать, стоя на пороге террора 1793-го — spectacle terrible et ridicule[76] — воспылала энтузиазмом относительно «природной доброты человечества», «добродетельных людей» и «невинности человека». Не участвовала ли петровская знать России в том же спектакле накануне 1917 г.? Царь отмахивался от призывов уехать, пока не поздно, говоря: «Мой народ не сделает мне ничего плохого». Они представляли себе русского крестьянина счастливым улыбающимся мужиком, в целом добрым. Об аналогичном безволии в некоторых западных странах свидетельствовал шквал пророссийской пропаганды, распространявшейся в них, зачастую при поощрении властей, с 1920 по 1960 г.

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК