Американская идеология

Упомянутый органический индивидуализм был сформулирован в писаных конституциях и литературно-политических текстах. Характерным примером в этом отношении является Декларация независимости. Как образец Realpolitik, этот манифест 1776 г. совершенен: он обращен в будущее и воплощает дух эпохи рационализма, которая тогда господствовала в западной культуре. Но в XX веке идеологическая часть этой Декларации звучит просто фантастично: «Мы придерживаемся тех самоочевидных истин, что все люди сотворены равными; что их творец дал им врожденные и неотъемлемые права, среди которых жизнь, свобода и стремление к счастью. Для того чтобы обеспечить эти права, из числа людей учреждаются правительства, наделенные с согласия тех, кем они управляют, справедливой властью; если же какая-либо форма правления будет препятствовать достижению этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на указанных принципах и осуществляющее свою власть в такой форме, которую народ сочтет наилучшей для обеспечения его безопасности и счастья». В 1863 г. шарлатан Линкольн выступил с речью, в которой называл Америку «нацией, зачатой в свободе и верной тому суждению, что все люди сотворены равными». Затем он продолжил, ссылаясь на шедшую тогда войну Севера и Юга: «…Мы ведем великую гражданскую войну, испытывающую, насколько жизнеспособной может быть эта нация и любая другая, зачатая так же и верная тому же».

Эта идеология продолжала жить до самой середины XX века и даже после Первой и Второй мировых войн, когда уже вошло в силу совершенно иное и несовместимое с ней мировоззрение, была предложена родине западной цивилизации как некий образец для подражания. Только благодаря американскому оружию, то есть совершенно случайно, старая идеология получила физическую поддержку, позволившую ей дотянуть до середины переросшего ее века. Эту архаическую идеологию необходимо здесь рассмотреть не в силу ее основательности как политического мировоззрения, но единственно потому, что она представляет собой эффективную технику раскалывания и разобщения Европы.

Декларация независимости пропитана мыслями Руссо и Монтескье. Основная идея, как и во всем рационализме, заключается в отождествлении того, что должно быть, с тем, что будет. Рационализм вначале путает рациональное с реальным, а в итоге подменяет реальное рациональным. Арсенал «истин» о равенстве, неотъемлемых и врожденных правах отражает эмансипированный критический дух, чуждый уважению к фактам и традиции. Та идея, что правительства «учреждаются» для утилитарных целей, ради удовлетворения потребностей «равных» людей, и что эти «равные» люди дают свое «согласие» на определенную «форму правления», а потом упраздняют ее, когда она перестает служить цели, есть чистая рационалистическая поэзия, не подтвержденная никаким где-либо зафиксированным фактом. А факт состоит в том, что источник правления — неравенство людей. Характер правления отражает культуру, нацию и стадию, на которой они находятся. Поэтому любая нация может иметь только одну из двух форм правления: эффективное и неэффективное. Эффективное правление реализует идею нации, а не «волю масс», которая при компетентном руководстве просто отсутствует. Руководство сменяется не тогда, когда «народ» рационально решает его отстранить, но когда настолько деградирует, что самоуничтожается. Нигде никакое правление не «основано» на «принципах». Правительства являются порождением политических инстинктов, и различие инстинктов у разных популяций служит источником различий в практике управления. Никакие писаные «принципы» не влияют на практику правления ни малейшим образом, и единственный результат, который они могут принести, — это обеспечить лексику для политических баталий.

Это столь же справедливо для Америки, как для любой другой политической единицы, существовавшей когда-либо на протяжении пяти тысячелетий истории высоких культур. Вопреки определенному мессианскому чувству, присущему Америке, она не совсем уникальна. Такая же структура и судьба прослеживается в истории других колоний, принадлежавших нашей и другим культурам.

Определение цели правления как обеспечения «безопасности и счастья» населения, которое дается в Декларации независимости — это еще большая рационалистическая чепуха. Правление есть процесс поддержания населения в форме, необходимой для выполнения политической задачи, выражения национальной идеи.

Цитата из Линкольна также является отражением эпохи рационализма, и современная ему Европа понимала подобную идеологию и сочувствовала ей. Однако поскольку в Европе продолжали существовать государство, нации и традиция, пусть в ослабленном состоянии, там всегда ощущалось сопротивление рационалистической идеологии, кто бы ее ни выражал — Руссо, Линкольн или Маркс. Ни одна нация никогда не была «зачата в свободе», и ни одна нация никогда не была «верна суждению». Нации являются созданиями высокой культуры, а в своей глубочайшей сущности — мистическими идеями. Их рождение, индивидуальность, форма и исчезновение являются высшими культурными проявлениями. Говорить, что нация «верна суждению», значит сводить ее до уровня абстракции, которую может начертать на классной доске преподаватель логики. Это — рационалистическая карикатура на национальную идею. Говорить так о нации, значит оскорблять и недооценивать ее: никто никогда не станет умирать за логическое суждение. Если такое суждение, которое к тому же претендует на «самоочевидность», не убедительно, никакая армия не сделает его таковым.

Волшебное слово (numen) «свобода» — излюбленный трюк американской идеологии. Как понятие, оно имеет лишь негативный смысл, подразумевая свободу от некоторого ограничения или чего-либо другого. Даже самые ярые американские идеологи не оправдывают тотальную свободу от какой-либо формы порядка, и аналогично, никакая самая жесткая тирания не стремилась запретить все. В стране, «верной свободе», людей забирали из домов под страхом тюрьмы, объявляли солдатами и отправляли за океан в качестве «оборонительной» меры, которую правительство применяло без «согласия» своих масс, отлично зная, что в таком «согласии» ему будет отказано.

В практическом смысле американская свобода означает свободу от государства, хотя очевидно, что это просто слова, поскольку в Америке никогда не было государства, как и необходимости в нем. Поэтому «свобода» — не более чем догма материалистической религии, ничему не соответствующая в мире американских фактов.

Для американской идеологии важна также писаная конституция, принятая в 1789 г. усилиями Гамильтона и Франклина. Они были заинтересованы в ней практически: идея состояла в том, чтобы объединить тринадцать колоний в одно целое. Поскольку для союза в то время не было какой-либо центральной основы, все, что можно было создать, — это слабая федерация с центральным правительством, которое представляло собой не что иное, как словесно оформленную анархию. Конституционные идеи в основном были взяты из сочинений Монтескье. В частности, этому французскому теоретику принадлежит идея «разделения властей». Согласно его теории, правление осуществляется тремя властями: законодательной, исполнительной и судебной. Как все хрустально-нежное рационалистическое мышление, оно мутнеет и крошится, если его приложить к жизни. Эти власти могут быть разделены только на бумаге, а не в действительности. Фактически этого никогда и не было в Америке независимо от того, что утверждала теория. С началом внутреннего кризиса в 30-е годы XX века вся власть центрального правительства была откровенно сконцентрирована в исполнительной, и под этот факт подвели теоретическое обоснование, по-прежнему представлявшее данную ситуацию как «разделение».

Все колонии в основном сохраняли за собой всю власть, которая была им нужна: право создавать свои собственные законы, содержать милицию и вести себя экономически независимо от других колоний. В качестве названия составных частей союза было выбрано слово «государство» («state»), что внесло еще большую путаницу в идеологизированное мышление, поскольку европейские государственные формы, в которых государство было идеей, приравнивались к американским «государствам», являвшимся в первую очередь территориально-легально-экономическими единицами без суверенитета, цели, судьбы или предназначения.

Союз не обладал суверенитетом, то есть даже правовым аналогом государственной идеи. Центральное правительство не было суверенным, как и правительство любого штата. Суверенитет осуществлялся соглашением двух третей штатов и центрального законодательного органа (legislative), иными словами, основывался на полной абстракции. Если бы у американской границы стояло пятьдесят или сто миллионов славян и даже индейцев, все выглядело бы иначе. Предпосылкой всей американской идеологии является геополитическое положение этой страны. Вокруг нее не было ни держав, ни сильных, многочисленных или организованных враждебных популяций, в общем, никаких политических опасностей — только обширный пустынный ландшафт, населенный немногочисленными дикарями.

Другой важной особенностью американской идеологии было (выраженное выше в речи Линкольна) чувство универсальности. Хотя война Севера и Юга вообще не была связана с какой-либо идеологией — во всяком случае, у южан были более веские юридические основания для ведения войны, чем у янки, — Линкольн испытывал потребность пристегнуть к войне тему идеологии. Оппонент не мог быть просто политическим соперником, сторонником той же системы власти, что и янки: его следовало изобразить тотальным врагом, намеренным искоренить американскую идеологию. С тех пор это чувство сопровождало все американские войны: любой политический противник ipso facto считался идеологическим врагом, пусть даже он не проявлял никакого интереса к американской идеологии.

В эпоху мировых войн идеологизация политики была распространена на весь мир. Держава, которую Америка выбирала врагом, по умолчанию считалась противником «независимости», «демократии», «свободы» и всех других магических, но бессмысленных заклинаний из этой обоймы. Результаты были странными: любая держава, воевавшая против другой державы, которую Америка безосновательно назначала врагом, ipso facto становилась «свободной» или «независимой». Поэтому как романовскую, так и большевистскую Россию изображали «свободной» державой.

Американская идеология заставляла Америку считать союзниками страны, которые не отвечали на комплимент, но американский пыл от этого не остывал. В Европе политика такого рода может расцениваться только как подростковая; и действительно, любая претензия на то, что формы и проблемы XX века могут быть изложены в терминах рационалистической идеологии XIX века, являются незрелыми, а если говорить прямо — глупыми.

В XX веке, когда идущая вперед западная цивилизация уже отбросила идеологию рационалистического типа, американская универсализация идеологии обернулась мессианизмом — идеей о том, что Америка должна спасти мир. Средство спасения — материалистическая религия, в которой вместо Бога — «демократия», вместо церкви — «конституция», вместо религиозных догм — «принципы правления», а идея экономической свободы занимает место Божьей милости. Чтобы спастись, надо обняться с долларом, а если это не удастся, то придется покориться американскому оружию массового поражения или штыкам.

Американская идеология — это такая же религия, как рационализм для французского террора, якобинства и наполеонизма. Американская идеология — ровесница всех этих мертвых идей, впрочем, тоже внутренне мертвая. Ее главное назначение сейчас, в 1948 г., — поддерживать раздел Европы. Европейский Михель кормится любой идеологией, которая обещает «счастье» и жизнь без напряжения и аскетизма. Поэтому американская идеология служит исключительно негативной цели. Дух ушедшей эпохи неспособен ничем вдохновить следующую эпоху, но может только отрицать ее и попытаться задержать, деформировать и сбить с жизненного пути. Американская идеология — это не инстинкт, поскольку она никого не воодушевляет. Это неорганическая система, и когда один из ее постулатов начинает путаться под ногами, от него сразу избавляются. Поэтому в 1933 г. религиозная доктрина «разделения властей» была вымарана из списка священных догм. Перед этим, в 1917 г., была попрана священная догма изоляции, когда Америка ввязалась в западноевропейскую войну, которая ее совсем не касалась. Вернувшись после Первой мировой войны, эта догма снова была отвергнута во время Второй. Политическая религия, так легко меняющая свои божественные доктрины, не убеждает ни политически, ни религиозно. Например, доктрина Монро, провозгласившая в начале XIX столетия, что все Западное полушарие является сферой американских империалистических интересов. В XX веке она приобрела эзотерический статус, сохраняясь для внутреннего пользования, тогда как официальной догмой стала «политика добрососедства».

Народная идеология — это просто интеллектуальная обертка. Она может соответствовать, а может не соответствовать инстинкту данного народа. Меняться день ото дня может идеология, но не народный характер. Однажды сформировавшись, он остается неизменным, влияя на события гораздо сильнее, чем они на него. Характер американского народа сформировался в войне Севера и Юга.