Нация и история

Нация представляет собой органическую часть культуры; своей жизнью и развитием она выражает определенную внутреннюю возможность культурной души. Она всегда зависима от культуры, что подчеркивается выражением «дух времени». Мыслители и люди действия давно признали, что одни вещи просто должны быть сделаны, а другие просто не могут быть сделаны в определенную эпоху. Можно соглашаться или не соглашаться с этим мысленно, однако приходится этому следовать. Дух времени есть фаза развития культуры. Ему подчиняются все нации. Поскольку каждая нация обладает собственным характером, а каждая эпоха несет собственную печать, одна нация может быть лучше адаптирована к конкретной эпохе, чем другая. Этим объясняется, почему с 1050 по 1250 г. была эпоха «Священной Римской империи германской нации», с 1500 по 1650 г. — испанская эпоха, с 1650 по 1750 г. — французское рококо и с 1750 по 1900 г. — английская эпоха.

В пределах своей подчиненности культуре национальная идея заставляет все себе подчиниться. Поэтому каждая европейская нация отличалась собственным типом социального поведения, собственной структурой общества: строгой и четкой в Англии, Пруссии, Испании, неясной и расплывчатой во Франции и Италии. Английская религиозность отличалась от испанской, и обе — от немецкой. Степень ориентации на экономику также везде была различна, наибольшая — в Англии. Даже в области эротики существуют национальные особенности: из всех наций Франция развила самую замысловатую культуру половой любви. Особенно ярко национальный характер проявляется в литературе, драматургии, архитектуре и даже музыке. Не избежала этого и философия: две величайшие европейские школы — это английский сенсуализм 1600–1900 гг. и немецкая идеалистическая школа 1650–1950 гг. Различны также религиозные доктрины: Испания остается оплотом католицизма, Англия — протестантизма. Великие люди, родившиеся в разных нациях, выразили национальные качества в наивысшем потенциале: вспомните Ришелье, Кромвеля, Альбу, Валленштейна. В великую эру европейской живописи (1550–1850) масляные полотна говорят о национальности своего создателя.

Все это позволяет легче понять, почему материализм смог убедить себя в том, что нации являются создателями культуры, несмотря на то, что справедливо обратное.

Культура начинается с веры и мистики, когда мир мысли и мир действия подчинены самоочевидному порядку и авторитету. Дальше она развивается по пути возрастания роли интеллекта, пока не достигает рационалистической паузы, когда интеллект полностью освобождается от веры и инстинкта, все анализирует, расчленяет и мобилизует. На самой последней стадии, в эпоху поздней цивилизации, культура вновь собирает все вместе, утверждает свое единство, придавая всем своим жизненным проявлениям окончательную форму, и возвращается к символическому авторитету и мистицизму своих истоков.

Эта биография культуры прослеживается в каждой форме жизни, включая нации.

Культура породила свои нации через династии. Идея династии неприемлема для классической культуры и не известна в арабской. Но западные нации, с уникальной силой и интенсивностью выражающие западную культуру, остаются династическими, даже упразднив династию. Они либо требуют другой династии, либо стремятся очистить династическое чувство от личности суверена. Смысл династии — в утверждении политической преемственности прошлого и будущего. Политическая история Запада испокон веков была историей династий.

Разные племена — швабы, франки, саксы, баварцы и тюрингцы — объединились в германскую нацию благодаря династической идее империи, творению Карла Великого. Аналогично династиями были сформированы французский народ и нация. На основе разных франкских и вестготских элементов династия Капетингов создала нацию и язык. Если бы династия основывалась на речи, было бы две Франции: франко-романская на севере и провансальская на юге.

Династии создали нации, сосредоточив свои мистические чувства на пассионарном символе. Нации создали расы и языки. Итальянский письменный язык связывается главным образом с именем Фридриха II из династии Гогенштауфенов, предпочитавшего юг и сделавшего этот язык официальным и разговорным в империи. Португальский народ и язык являются результатом того, что в 1095 г. король Кастилии Альфонсо VI Храбрый отдал эту территорию в качестве приданого своей дочери Генриху Бургундскому (Henry of Besancon). Этому династическому творению Бразилия обязана тем, что сегодня говорит по-португальски. Дом и королевство Лотарингия прекратили свое существование в IX веке из-за того, что Лотарь II не оставил [законных] наследников. Если бы его династия продолжилась, тогда в европейской истории, возможно, были бы нация, народ, королевство и государство Лотарингия с особым языком. Английский народ, нация и язык являются результатом нормандского завоевания и основания Нормандской династии, которая существует до сих пор. Прусская нация является творением династии Гогенцоллернов, австрийская — Габсбургов.

Западная политика по форме всегда была династической, что ощущалось все сильнее по мере возвышения культуры. Ритмические циклы великих войн приняли династическую форму: освободившийся где-либо трон вызывал войны за наследство. Даже в 1870 г. предлог, выдвинутый Наполеоном III, чтобы начать войну против Пруссии, был династическим. Наполеон Бонапарт был повержен тысячелетней династической традицией, которую он настроил против себя, посадив на троны своих братьев и маршалов как основателей новых династий вместо низложенных старых.

На данном этапе западной истории идея династии канула в Лету лишь на первый взгляд. Сама по себе тысячелетняя империя — это династическая идея. Генеалогическая преемственность правящего дома является только мощным символом преемственности, служащим для удовлетворения инстинкта. Западный интеллект в период своего царствования (1750–1950) требует аналогичной преемственности, меняя только символ: вместо крови королевского дома он превозносит клочок бумаги — конституцию.

В 2050 г. читатель сможет увидеть вокруг себя завершающую форму выражения западного династического чувства. В рационалистические времена символ в виде королевского дома стал неубедительным, и если его не упраздняли полностью, то всего лишь терпели. Для рационалиста гораздо большей реальностью обладал лист бумаги. Теперь, когда История спокойно расправляется с рационализмом, лист бумаги тоже утратил доверие. Мы стоим на пороге новой эпохи, посвященной восстановлению Авторитета.