Ассоциация и диссоциация форм мышления и деятельности

I

Излагая политические воззрения XX века, первое, что необходимо было сделать — это диссоциировать политику от остальных направлений человеческой энергии, особенно от экономики и морали. Учитывая господствующую моду на теории, пытающиеся объяснить политические явления с помощью понятийного аппарата, заимствованного из других областей деятельности и мышления, это было крайне необходимо. Мы увидели, что политика есть деятельность suigeneris[73], что политическая практика подразумевает, часто вполне бессознательно со стороны действующего лица, особый способ деятельного мышления. Остается обосновать самостоятельность и взаимозависимость различных направлений человеческой энергии и энергии культуры.

Мир без абстрактного мышления, например мир собаки, — это мир, в котором царит полная континуальность. Всякая вещь в нем идеально соответствует своему месту или сфере. По сравнению с миром человека он беспроблемен. Реальность и видимость составляют единство. Однако человеческая душа, несомненно, видит макрокосм символически, она различает между видимостью и реальностью, символом и тем, что он символизирует. Это составляет квинтэссенцию любого конструктивного человеческого мышления. Но такое разделение на видимость и реальность, обособление одной вещи от другой и ее связывание интенсивной абстрактной мыслью само по себе является искажением ее спокойного и непроблематичного отношения к остальным вещам. Поэтому мыслить — значит преувеличивать.

Высокая культура, в которой культурному человеку довелось родиться, жить и умереть, составляет мир его духа. Высокая культура устанавливает духовные границы этого мира и в пределах своих владений ставит печать почти на любую форму мысли и деятельности индивидов и групп. Здесь все мышление и его формы, а также деятельность и формы действия занимают свои естественные места и не конфликтуют друг с другом. Эти отношения сохраняются даже тогда, когда мысль прилагается к некоторой сфере, чтобы преувеличить свою роль в судьбе целого. Думать — значит преувеличивать, но это преувеличение затрагивает только мысль и не сказывается на макрокосме. То же самое справедливо для любого человека: различные направления его энергии состоят в органически сопряженных, гармоничных отношениях друг с другом. Не существует «человека экономического», есть только данный человек, в данный момент направляющий свою энергию на экономику. Нет и «благоразумного (reasonable) человека», вопреки предположениям некоторых западных правовых систем. Существует только человек, в данном случае проявивший благоразумие. Важным атрибутом высших организмов — человека и высокой культуры — является душа. Так, в экономическом плане один человек поступает совсем иначе, чем другой, потому что у него другая душа, и все его мысли и поступки характерны именно для него. Один человек проявляет сильный интерес и способности в одном направлении, другой человек — в другом. Высокие культуры тоже отличались друг от друга неодинаковыми талантами в разных областях. Principium individuationis[74] применим и к высоким культурам.

Любой организм, от растений и животных до человека и культуры, обладает многообразием функций, которое при движении вверх по этим ступеням прирастает за счет очищения и артикуляции. Эта функциональная многосторонность, однако, не нарушает единства организма. Именно единство организма обусловливает необходимость выражения в различных направлениях. Поэтому, если одно направление развивается за счет другого, происходит дисторсия, и если в этом упорствовать, наступает болезнь и смерть. Здесь я говорю только о здоровых организмах, где перенаправление энергии управляется внутренним ритмом. Этот ритм у каждого организма различен и зависит от характера, возраста, пола, адаптации и среды. Каждому человеку свойственна ежедневная последовательность смены направлений потока энергии. Внутренний ритм любого организма определяет функцию, которую требуется задействовать в данный момент. Такой же ритм есть у культуры, и на разных стадиях ее развития этот ритм акцентирует сначала одно, затем другое поле мышления или деятельности. Аналогично каждому этапу развития любого человека, в особенности культурного, соответствует определенный тип деятельности и мышления. Было хорошо сказано, что молодые люди — это идеалисты, взрослые — реалисты, а старики — мистики. Этот культурный ритм, в определенный период отдающий приоритет одной из сторон жизни, является источником духа времени.

При смене направления изменяется только акцент, такт (beat). Все разнообразные функции сохраняются, но одна оказывается первостепенной. Это присуще и людям, и культурам. Поэтому «экономический человек» продолжает существовать как целое, даже отдаваясь экономической деятельности. Его личность и все остальные духовные свойства никуда не деваются, хотя в данный момент не являются главными. То же с культурами: все типы мышления и деятельности существуют в любую эпоху, несмотря на то, что в данное время преобладает одна из них. Так следует понимать «анахронизм» с исторической точки зрения. Поэтому Фауст Социн является анахронизмом в XVI веке, а Карлейль — в XIX.

Формам мышления и деятельности свойственна не только ассоциация, но и диссоциация. Перенос акцента с одной функции на другую можно назвать сменой направления. Это способ адаптации к различным ситуациям, характер которых требует однозначности способа мышления или действия. Очевидно, что проблему починки механизма человек не будет решать так же, как проблему власти: это приведет к поломке ненавистной машины. Однако многие рационалисты и либералы относились к властным проблемами, как к механизмам.

Таким образом, области мышления и деятельности существуют друг от друга отдельно. Взятые сами по себе, они вполне автономны. Каждой свойственны особые сознательные допущения и бессознательная позиция. Следует перечислить самые важные формы с их фундаментальными структурами.

Во-первых, есть религия. С точки зрения духовного содержания, это наивысшая из человеческих форм мышления. Религия обладает тем великим, непреходящим свойством, что смотрит на тотальность вещей в сакральном свете. Это божественная метафизика, которая видит, что все остальные формы человеческой мысли и действия выполняют только вспомогательную функцию. Религия не является методом социального совершенствования или систематизации знаний и этики: она есть представление высшей священной реальности, и этим определяются все ее аспекты.

Философия представляет собой существенно иное направление мысли. Даже теистическая философия занимает позиции, отличные от религии. Религия начинается там, где теистическая философия достигает своих пределов. Философия лежит по эту сторону религии, давая лишь естественное объяснение ее предмету.

Еще одно направление мысли — это наука, которая обнаруживает только взаимоотношения между феноменами и обобщает результаты, но не претендует на их исчерпывающее объяснение.

В свою очередь техника не имеет никакого отношения к науке, поскольку вообще не является формой чистого мышления. Это уже мысль, ориентированная на действие. Единственная цель техники — власть над макрокосмом. В качестве инструментов она пользуется результатами науки, научно-теоретические обобщения служат для нее рычагами, которые она бросает, если они теряют эффективность. Технику интересует не то, что истинно, а то, что работает: там, где материалистическая теория не дает результатов, а теологическая дает, техника руководствуется последней. Поэтому прагматизму было суждено появиться в Америке — стране, где поклоняются технике. Согласно этой «философии», истинно то, что работает. Здесь подразумевается, что человек не заинтересован в истине, значит прагматизм есть отрицание философии. В этом можно было бы усмотреть возвышение техники или принижение философии, но в целом различие направлений техники и философии сохраняется: просто данная эпоха акцентуирована на технике гораздо больше, чем на философии. Разнонаправленность науки и техники не отменяет даже их альянс, вылившийся в XX веке почти в идентичность их практик. Один и тот же человек может мыслить как ученый, отыскивая информацию, и в следующий момент — как техник, применяя ее, чтобы получить власть над природой. Наука и техника столь же отличаются от философии, как друг от друга: ни одна не стремится дать объяснение, оставляя это философии и религии. Тот, кто полагает, что закладывает основы «научной философии», ошибается: с первой же страницы он обречен оставить научную позицию и занять философскую. Нельзя взять два направления сразу. Если первенство отдается не философии, а науке, тогда в этом просто выражается овнешнение духа времени. Однако здесь важно то, что все эти формы мышления и деятельности заложены в ходе и ритме развития высокой культуры; данное направление мысли находится на подъеме до тех пор, пока продолжается стадия культуры, отводящая ему эту роль.

Экономика есть форма деятельности. А именно, это деятельность, направленная на поддержание и обогащение частной жизни. Поэтому любая попытка контролировать чужие жизни начинается с экономики. Когда Сесил Родс прежде всего думал о собственном обогащении, он мыслил экономически; когда он стал использовать свое богатство для контроля над населением Африки, он мыслил политически. Человек действия, как правило, не способен овладеть обоими этими направлениями приложения сил — так разнятся их специфические методы. Сама экономика состоит из двух фаз: производства и торговли, методы которых тоже настолько различны, что обычный человек не может добиться успеха в обоих.

Пути совершенствования способов мышления и деятельности многообразны. Но, например, данные метафизики не имеют смысла в этике, даже если применить к ним один и тот же принцип. Фактически данными этики никто не руководствуется, кроме ее самой. Математика также имеет свою собственную область, имеющую отношение к логике, но отличную от нее. Эстетика выделяет еще один аспект из всех взаимоотношений, и это определяет ее исходные допущения.

II

Формы мышления и деятельности не только способны к ассоциации и диссоциации: между ними существует также иерархия, в зависимости от сиюминутной проблемы. Двойственность человека, основанная на сочетании в его естестве человеческой души и инстинктов хищника, приводит к тому, что его действия почти никогда не согласуются с его же абстрактными системами мысли. Абстрактное мышление связано с душой, действие — с хищной стороной. Человек, прибегающий в теологическом споре к кулакам, чтобы доказать свою точку зрения, путает сферы мысли и действия. То же самое — обсуждать политику в терминах морали. Две эти сферы — мысли и действия — имеют свои четкие границы. Каждый человек обладает способностью к абстрактному мышлению и способностью к действию. Когда он мыслит абстрактно, он не действует, а когда действует, не мыслит абстрактно, и его мышление полностью растворяется в действии. Абстрактное формулирование действия может происходить до или после действия, но не одновременно с ним. Как сказал Гёте, «делающий всегда бессознателен, сознанием обладает только созерцающий».

Что есть жизнь? Это — процесс актуализации возможного. Актуализация означает действие. Жизнь основана на деятельности, а не на абстрактном мышлении. Для деятельности в свою очередь существует иерархия, ставящая практические умения выше теоретизирования. Поэтому Макиавелли более ценен в политическом плане, чем Платон, Томас Мор, Кампанелла, Фурье, Маркс, Эдвард Беллами или Сэмюэл Батлер. Первый писал о политике как она есть, остальные — о том, какой она должна быть или хочется, чтобы она была.

Общеизвестно, что с помощью насилия ничего нельзя доказать. Это объясняется тем, что сферы абстрактной мысли и действия, истины и фактов, не пересекаются. Однако мало кто понимает, что справедливо и обратное: никакого насилия невозможно произвести посредством доказательства; иными словами, в мире деятельности ничего нельзя достичь с помощью истины. Достаточно лишь приступить к воплощению абстрактной теории, как приходится ее отбросить. Попытка навязать способ мышления там, где он не уместен, приводит только к неразберихе. Нет разницы между специалистом-химиком и специалистом-физиком, важно то, хороший это или плохой специалист. Решать механическую проблему с помощью добра и зла, значит обречь себя на неудачу. Любой аспект жизни раскрывает свои секреты только при использовании адекватного метода. Политика всегда отказывалась наделять властью человека, собравшегося «реформировать» ее на основе морали. Равно нельзя политику понять, пытаясь навязать ей сторонние способы мышления. Политика есть прямая противоположность абстракции, поскольку «абстрактное» буквально означает «оторванное от». От чего? — от действия, реальности, фактов.

Изложенное здесь мировоззрение отражает фактическую сторону человеческого существа. Нас интересует только действие, потому что эпоха абсолютной политики, в которую была написана данная книга, — это эпоха действия. Никто никогда не утверждал, что политика должна быть аморальной, но все политические мыслители сходятся в том, что политика есть политика. Вопросы долженствования относятся к другой стороне души и здесь не рассматриваются. То, что политика и мораль не пересекаются, демонстрирует пример Второй мировой войны. Американская сторона неевропейской коалиции, действующей против Европы, решительно утверждает, что она воевала за христианскую мораль, хотя после войны в зоне своей юрисдикции занялась физическим истреблением культурного слоя оккупированной Европы. Для физического и экономического уничтожения многих миллионов европейцев были организованы массовый голод и мародерство. Пример не уникален: после Первой мировой войны державы-победительницы организовали продовольственную блокаду поверженного врага, причем эта война велась теми же державами и тоже во имя христианской морали.

В политической практике моральный подход приводит лишь к неудачам и бедствиям. Его деструктивная сила пропорциональна тому, насколько всерьез он воспринимается. Если мораль используется цинично, как пропаганда, усиливающая жестокость, она извращает войну и политику, доводя их до уровня зверства.

В XX веке политика заново отвоевывает свои полномочия и отказывается от экономической мотивации. Право, техника, экономика, социальная организация — все это становится отражением великих политических реалий. В эту последнюю созидательную эпоху великой культуры, которая будет продолжаться весь XXI век, мотивация непрерывной борьбы за власть черпается из единства самой западной цивилизации. Реальный военный фронт в эту эпоху проходит между Европой и анти-Европой. Существуют пограничные территории, например между Россией и Европой, а также северные страны Южной Америки. У каждой стороны есть союзники: разбросанное по всему миру белое население принадлежит к Европе, но сплоченный и властный контингент азиатского дистортера в разных странах Запада не является европейским. Это борьба между позитивом и негативом, созиданием и разрушением, культурным превосходством и завистью чужака. Это неутихающая борьба освобожденных рабов против их вчерашнего господина, распаленная местью за столетия рабства.

Разумеется, эти войны будут поистине войнами без ограничений, в отличие от крестовых походов и тем более агональных войн XVII и XVIII столетий внутри Европы. Соответственно, они будут абсолютными по своим средствам и продолжительности. Например, обращение с военнопленными, принятое в западной цивилизации на основаниях человечности и воинской чести: после Второй мировой войны первое из этих оснований упразднила Россия, моря голодом и эксплуатируя пленных, а второе упразднила Америка, игнорируя Гаагскую конвенцию и массово вешая военнопленных во время послевоенной оккупации Европы.

Поэтому грядущие войны продолжат практику порабощения и убийства военнопленных и отменят защиту, до сих пор распространявшуюся на гражданское население. Вместо свойственного высокой культуре кодекса воинской чести последняя в итоге станет делом личного внутреннего императива, и индивид будет сам принимать решение, важность которого будет зависеть от занимаемого им положения. Само по себе убийство пленных не является бесчестьем, но становится таковым, если противник сдался и сложил оружие на условиях сохранения жизни. Так было с европейскими солдатами и лидерами, которые после Второй мировой войны были повешены американцами.

В последнем акте великой западной культурной драмы сама идея культуры демонстрирует свою непобедимую мощь (судьба всегда молода, как говорит философ нашего времени), занимая центральное место в жизни, разделяя всех людей на друзей и врагов в соответствии с тем, насколько они ей преданы или враждебны. Культурная политика замыкает цепь, состоящую из религиозной, семейной и фракционной политики в период между Крестовыми походами и Реформацией, династической политики до Венского конгресса и, наконец, национальной и экономической политики до Второй мировой войны. Рационалистический кризис сходит на нет. Сопутствующие ему явления блекнут, становятся все более вынужденными и одно за другим исчезают: равенство, демократия, счастье, непостоянство, коммерциализация, материализм, финансовый капитал с денежным деспотизмом, классовая война, торговля как самоцель, социальная атомизация, парламентаризм, либерализм, коммунизм, материализм, массовая пропаганда. Все эти гордые знамена теперь валяются в пыли. Они не более чем символы дерзкой и отважной, но безнадежной попытки разума подчинить себе царство души.