Культурный паразитизм

I

В главе о политическом мировоззрении ситуация, когда отдельные лица влияют на политические дела в собственных интересах, была названа паразитической политикой. Приводился пример, как маркиза де Помпадур ввергла Францию в войну против великого Фридриха, который перед всей Европой назвал ее обидным прозвищем. В этой войне Франция проиграла Англии свою заморскую империю, поскольку сражалась в Европе и не могла тратить силы на большую войну за ее пределами. Таков обычный итог паразитической политики.

Нация есть идея, но это лишь часть более высокой идеи, порождаемая культурой в процессе своей актуализации. Подобно тому, как в составе нации могут быть группы и облеченные властью индивиды, мыслящие вразрез с реализацией национальной идеи, так бывает и с культурой.

О паразитической политике внутри нации известно всем, и, столкнувшись с ней, все сразу понимают, что к чему. Когда грек Каподистрия был министром иностранных дел России, никто не ждал, что он будет проводить антигреческую политику. Во время Боксерского восстания в Китае ни одна западная держава не собиралась отдавать команды китайским генералам. На войну с Японией (1941–1945) американцы не отправляли призывников японского происхождения, равно как в первых двух мировых войнах Европа обнаружила, что не может рассчитывать на богемских славян, действуя против России. Американские генералы не осмеливались использовать своих мексиканцев против Мексики или негров против Абиссинии. Аналогично в период подготовки к войне с Россией никто из симпатизирующих ей не получил бы публичную власть в Америке, не говоря уже о том, что американцы перевернули бы вверх дном все правительство в поисках русских иммигрантов.

Подобные явления отражают то положение вещей, что человек или группа не изменяют себе, даже будучи принятыми в другую группу, если не ассимилируются. Ассимиляция равносильна исчезновению группы как таковой. Кровь составлявших ее индивидов остается прежней, но группа прекращает существование. В противном случае она продолжает быть инородным телом.

Рассматривая тему расы, мы увидели, что физические отличия не являются барьером для ассимиляции, в отличие от культурных отличий. Примерами служат балтийские немцы и немцы Поволжья, изолированные в примитивной России, китайцы и японцы в Америке, негры в Америке и Южной Африке, британцы в Индии, парсы там же, евреи в западной цивилизации и России, индусы в Натале.

Культурный паразитизм возникает тем же способом, что и политический. Паразит — это живое существо, живущее внутри или на поверхности тела другого живого существа и за его счет. Поэтому он переориентирует часть энергии хозяина в направлении, чуждом интересам последнего. Это практически неизбежно: если организм не расходует энергию на собственное развитие, он ее теряет. Паразитизм непременно наносит хозяину вред, который увеличивается пропорционально росту и размножению паразита.

Любая группа, не разделяющая культурное чувство, но при этом живущая в культурном теле, неизбежно приносит культурные потери. Такие группы формируют в культурном теле своего рода области нечувствительных тканей. Группа, стоящая в стороне от исторической необходимости, судьбы культуры, неизбежно противится этой судьбе. Этот феномен никак не зависит от человеческой воли. Духовно паразит находится вовне, но физически — внутри. Воздействие на организм хозяина он оказывает пагубное и в физическом, и в духовном смысле.

Первый физический эффект присутствия посторонних групп в теле культуры состоит в том, что уменьшается численность культурного населения. Члены чуждой группы занимают места индивидов данной культуры, которым по этой причине не суждено родиться. То есть численность культурного населения искусственно уменьшается на величину, равную численности паразитической группы. В случае животного и человеческого паразитизма одним из многочисленных последствий для хозяина является ухудшение питания. К тому же приводит культурный паразитизм. Уменьшая численность культурных индивидов, паразит лишает культурную идею единственного вида физического питания, в котором она нуждается — постоянного пополнения человеческим материалом, адекватным ее жизненной задаче.

Такое негативное влияние иммиграционных групп на воспроизводство культурного населения обнаружено только недавними исследованиями популяционной динамики. Например, сравнительное изучение американских демографических процессов показало, что сорокамиллионная иммиграция с других континентов с 1790 г. по настоящее время вообще не привела к увеличению населения Америки, повлияв только на его качество. Сверхличная идея, к тому же облеченная силой судьбы, должна выполнить свою жизненную задачу, и если для этого требуется население определенной величины, растущее в определенном темпе, то эти условия непременно будут соблюдены.

Материализм получил в свои руки данные о популяционных тенденциях, но не смог их объяснить. В случае западных наций эти данные показывают постепенный рост, быстро достигающий пика, потом стабилизацию и медленный спад. Кривая, описывающая такую популяционную динамику (у всех наций эти кривые примерно одинаковы) подходит также для описания популяционных изменений высокой культуры. На стадии перехода высокой культуры к цивилизации (в нашем случае этот переход символизирует Наполеон) численность быстро растет и достигает величин, значительно превосходящих все прежние. Тот же дух времени, который направил всю энергию культуры вовне, на создание гигантской промышленности и техники, на великие революции, широкомасштабные войны и неограниченный империализм, одновременно способствовал такому росту численности. Жизненная задача западной цивилизации — самая мощная из всех, поэтому для ее исполнения требуется огромное население.

Культурно-паразитические группы не подчиняются идее. Они направляют энергию культуры вовнутрь и вниз, образуя в теле культуры слабые места. Опасность такого внутреннего ослабления возрастает пропорционально внешней угрозе. В XVI веке, когда существованию Запада угрожали турки, ни один западноевропеец не сомневался бы, что большие внутренние турецкие группы — если бы таковые имелись — представляют серьезную угрозу.

Второй способ, которым культурный паразитизм подтачивает основы культуры, заключается во внутреннем трении, с необходимостью возникающем от его присутствия. В теле арабской культуры, примерно во времена Христа, присутствовало большое число римлян. Их культурная стадия соответствовала поздней цивилизации, то есть полной экстериоризации, а культурная стадия местного арамейского населения соответствовала ранней культуре. Напряженность, возникшая естественным образом, — расовая, национальная и культурная, — обострилась и в 88 г. до н. э. достигла кульминации в массовом убийстве 80 тысяч римлян. Это привело к Митридатовым войнам, в которых за 22 года погибли еще сотни тысяч.

Другое явление, ближе к нашему времени, — это китайцы в Калифорнии. Расовая напряженность между белым и китайским населением на протяжении XIX–XX веков выливалась во взаимную травлю, ненависть, бунты и кровавые эксцессы. Примером аналогичных вспышек обоюдной ненависти и насилия было негритянское население как в Америке, так и в Южной Африке.

Все эти инциденты являются симптомами культурного паразитизма, присутствия группы, не принадлежащей к данной культуре. Эти явления не имеют никакого отношения к ненависти или злому умыслу какой-либо стороны вопреки аналитическим выводам рационализма. Рационализм всегда близорук, видя с обеих сторон только совокупность индивидов. То, что эти индивиды убивают друг друга, объясняется желанием данных, конкретных индивидов в данное, конкретное время убивать друг друга. Рационализм не понимает даже простого органического феномена толпы, не говоря уже о формах высшего порядка — народе, расе, нации, культуре. Либералам никогда и в голову не приходило, что если подобные трения на протяжении пяти тысяч лет истории всегда проявлялись одинаковым образом, то в этом присутствует некая необходимость. Либералам было не дано понять инстинкт, космический ритм, расовый пульс. Расовый бунт в их глазах выглядел результатом недостатка «образования» и «терпимости». Птица, пролетающая над уличными беспорядками, все поняла бы лучше материалистов, которые добровольно выбрали точку зрения червя и стойко ее придерживались.

До сих пор для этих эксцессов как результата злобы и ненависти справедливо обратное — демонстрация доброй воли и «терпимости» на деле увеличивает напряженность между двумя совершенно чуждыми группами и делает ее взрывоопасной. Привлечение внимания к различиям между чужими друг другу группами обостряет эти различия и ускоряет взрыв. Чем теснее контакт, в который приводятся две группы, тем более коварной и опасной становится взаимная ненависть.

Теоретически звучит красиво, когда утверждают, что если бы каждого индивида «научить терпимости», тогда не было бы расовых или культурных конфликтов. Но подлинными участниками такого рода событий являются не индивиды, и не они вызывают их к жизни: причиной здесь выступают высшие органические общности, побуждающие простых индивидов к действию. Зарождаясь, процесс не связан ни с сознанием, ни с интеллектом, ни с волей, ни даже с эмоциями. Все это включается в игру только в качестве защитной реакции культуры на инородную жизненную форму. Процесс не начинается ненавистью и не останавливается «терпимостью». Все подобные разговоры равносильны применению логики биллиардного стола к сверхличным организмам. Но логике здесь не место. Жизнь иррациональна, таковы же и все ее проявления: рождение, рост, болезнь, устойчивость, самовыражение, Судьба, История, Смерть. Если мы все же хотим держаться логики, тогда следует отличать неорганическую логику от органической. Неорганическая логика основана на каузальном мышлении, органическая логика мыслит судьбой. Первая — знающая, просвещенная, сознательная; вторая — ритмическая и бессознательная. Первая — это лабораторная логика физического эксперимента, вторая — это живая логика людей, занятых деятельностью и никоим образом не живущих по той же логике, которую применяют в своих лабораториях.

II

Самым трагическим примером культурного паразитизма для Запада является присутствие разбросанных по всему его телу фрагментов нации, принадлежавшей к арабской культуре. Нам уже известно, что в этой иной культуре смысл национальной идеи совершенно отличался от нашей: нация в ней являлась одновременно государством, церковью и народом. Идея родины как территории была ей неизвестна. Родина была там, где жили верующие. Соотечественник (belonger) и верующий были взаимозаменяемыми понятиями. Эта культура достигла стадии поздней цивилизации, когда наш готический Запад еще только выходил из первобытности. В небольших деревушках (городов еще не было) пробуждающегося Запада эти законченные космополиты построили свои гетто. Денежное мышление, которое выглядело злом в глазах глубоко религиозного Запада, было сильной стороной этого высокоцивилизованного чужого народа. Христинам церковь запрещала взимание процента, вследствие чего монополия на деньги перешла к чужеземцам. Judengasse[82] на тысячелетие опережало в культурном развитии свое окружение.

В это время сложилась легенда о Вечном жиде, отразившая ощущение суеверного страха (uncanniness), которое испытывал европеец в присутствии этого безземельного незнакомца, везде чувствовавшего себя как дома, хотя Европе казалось, что он нигде не находит себе места. Запад столь же плохо понимал его Тору, Мишну, Талмуд, Каббалу и Йециру, как он — христианство и схоластическую философию. Эта неспособность к взаимопониманию породила отчуждение, страх и ненависть.

Ненависть западного европейца к еврею имела религиозные, а не расовые причины. Еврей был язычником, и в его цивилизованной и интеллектуальной жизни европейцу виделось что-то мефистофельское, сатанинское. Хроники того времени содержат описание ужасов, порожденных контактом этих двух совершенно чуждых друг другу групп. Евреев истребили в Лондоне в день коронации Ричарда I (1189). В следующем году толпа осадила 500 евреев в замке Йорк, и, чтобы избежать ее ярости, они начали резать друг другу глотки. Король Иоанн бросал евреев в тюрьму, выкалывал им глаза и выдергивал зубы, сотни их были убиты в 1204-м. Когда в Лондоне еврей заставил христианина выплачивать ему более 2 шиллингов в неделю по займу в 20 шиллингов, толпа растерзала 700 евреев. Крестоносцы столетиями истребляли еврейское население целых городов, где останавливались по дороге на войну в Малой Азии. В 1278 г. 267 евреев были повешены в Лондоне по обвинению в обрезке монет. Вспышку чумы в 1348 г. связали с евреями, и по всей Европе прокатились массовые убийства. На протяжении 370 лет евреям было запрещено находиться в Англии, пока их снова не впустил Кромвель.

Хотя мотивация этих эксцессов не была расовой, она создавала расу. То, что не уничтожало евреев, делало их сильнее и еще глубже отделяло от народов-хозяев физически и духовно.

За много веков европейской истории проблемы и события, основательно всколыхнувшие Запад, не трогали беспроблемного еврея, чья внутренняя жизнь остановилась по завершении культуры, создавшей еврейский церковно-государственно-национальный народ. В его глазах конфликт империи и папства, Реформация и эпоха географических открытий были совершенно бессодержательны. Он взирал на них как сторонний наблюдатель. Его интересовал единственный вопрос: что все это значит для него, и никогда не приходила в голову мысль о том, чтобы принимать во всем этом участие или жертвовать собой в пользу той или иной стороны. Точно так же англичане в Индии взирали на волнения среди туземного населения.

В разбросанных по Европе еврейских гетто все было единообразным: пищевые запреты, дуалистическая талмудическая этика (одна для отношений с гоями, другая — с евреями), правовая система, руны, филактерии, ритуал, чувство. Еврейский суфизм, секта хасидов, каббалистика, религиозные лидеры, такие как Бааль Шем и цадики, одинаково непонятны европейцам. Не только непонятны, но и неинтересны. Европеец был поглощен интенсивными конфликтами внутри своей собственной культуры и не вникал в сердцевину еврейской жизни, если она его не касалась.

Пока не наступил экстериоризированный, восприимчивый к фактам XX век, европейская культура не замечала еврея как культурный феномен. В готические времена, до Реформации, она считала его язычником и ростовщиком, при Контрреформации — находчивым бизнесменом, в эпоху Просвещения — цивилизованным гражданином мира, в эпоху рационализма — передовым борцом за освобождение интеллекта от уз культуры и ее традиций.

XX век впервые заметил, что у еврея есть своя общественная жизнь и сложнейший внутренний мир. Европеец осознал, что мировоззрение еврея по широте и глубине эквивалентно его собственному и потому чуждо в абсолютном смысле, о чем раньше не подозревалось. В предыдущие века взгляды европейца на еврея были ограничены тогдашней стадией развития западной культуры, но в XX веке с его универсальным мировоззрением так называемый «еврейский вопрос» впервые предстал во всей полноте. Еврея от Запада отделяет не раса, не религия, не этика, не национальность и не политическая лояльность, но нечто всеобъемлющее, то есть культура.

Культура включает в себя тотальность мировоззрения: науку, искусство, философию, религию, технику, экономику, эрос, право, общество, политику. В каждой из этих ветвей западной культуры еврей выработал свои собственные вкусы и предпочтения, и когда он вмешивается в общественную жизнь западных народов, то ведет себя особым образом, а именно в стиле, характерном для общественной жизни еврейской церковно-государственно-национально-народной расы. Эта общественная жизнь была невидима для погруженного в себя Запада до XX века.

Как и все другие нации при завершении соответствующей цивилизации (например, индийской, китайской или арабской), еврейская нация перешла к кастовой системе. Брамины в Индии, мандарины в Китае и раввинат в еврействе являются тремя равноценными феноменами. Раввинат был хранителем судьбы еврейской общности. Когда среди евреев появлялись вольнодумцы, долгом местного раввината было пресечь ересь. Свободомыслящего еврея из Амстердама Уриэля да Косту местная синагога отправила в тюрьму и подвергла таким преследованиям, что в итоге он покончил самоубийством. Спиноза был отлучен той же самой синагогой, и было совершено неудачное покушение на его жизнь. Ему предлагали подкуп, чтобы вернуть в иудаизм, но когда он отказался, его прокляли и предали анафеме. В 1799 г. хасидского лидера восточного еврейства Шнеура Залмана, осужденного собственным народом, раввинат передал правительству Романовых, подобно тому как европейская инквизиция отдавала осужденных еретиков на расправу государству.

В то время Запад даже не замечал этих явлений, и не понял бы, заметив. Он подходил ко всему еврейскому со своими собственными предрассудками, точно так же как евреи смотрели на Запад через призму своего продвинутого мировоззрения.

Парсы в Индии — еще один фрагмент арабской культуры, разбросанный за границей в чуждой среде. Парс, по сравнению с его человеческой средой, обладал той же деловой хваткой, что и еврей на старом Западе. Его внутренняя жизнь была совершенно скрыта от окружавших его чужаков, а интересы отличались во всех отношениях. В волнениях и бунтах, происходивших в течение веков британского господства, парсы участия не принимали. Аналогично еврея никоим образом не касались Тридцатилетняя война, войны за наследство, конфликт Бурбонов и Габсбургов. Несовпадение культурных стадий ведет к полной духовной изоляции. Отношение еврея к противоречиям внутри Запада было таким же, как у Пилата в ходе суда над Иисусом. Религиозные вопросы, поднятые в ходе разбирательства, совсем не трогали Пилата как представителя цивилизации в ее последней фазе, которую от периода религиозного возбуждения, охватившего его культуру, отделяла тысяча лет.

Со всплеском рационализма на Западе, однако, наступает пауза в коллективной жизни той части евреев, которая оказалась изолирована в границах западной культуры.

III

Примерно в 1750 г. на Западе возникают новые духовные течения. На европейскую душу распространяет свое влияние английская сенсуалистская философия. Разум, эмпиризм, анализ, индукция — таким был новый дух. Но все оказывается глупостью, если смотреть в свете разума, дистиллированного от веры и инстинкта, что продемонстрировал в своем злобном сочинении «Похвала глупости» Эразм. Глупостью оказывается все: не только жадность, честолюбие, гордость и война, но и церковь, государство, брак, деторождение и философия. Превосходство разума враждебно жизни и вызывает кризис в любом организме, который ему подчинился.

Культурный кризис, связанный с рационализмом, был частью западной судьбы. Через него прошли все предыдущие культуры. Он знаменует поворотный пункт от внутренней сосредоточенности культуры к овнешнению душевной жизни цивилизации. Центральная идея рационализма, свобода, на деле означает свободу от культурных оков. Наполеон освободил войну от церемонности Фонтенуа (1745), когда каждая сторона вежливо приглашала другую сделать первый выстрел. Бетховен освободил музыку от совершенства формы Баха и Моцарта. Террор 93-го освободил Европу от представления о неприкосновенности династии. Материалистическая философия освободила ее от духа религии, а гиперрационализм приступил к освобождению науки от философии. Революционные волны освободили цивилизацию от уважения к государству и его высоким традициям в обмен на грязь партийной политики. Классовая война стала освобождением от социального порядка и иерархии. Новая идея «гуманизма» и «прав человека» освободила культуру от ее прежнего гордого чувства исключительности и бессознательного чувства превосходства. Феминизм освободил женщин от естественного полового достоинства и превратил их в низших мужчин.

В поддержку революционного террора во Франции Анахарсис Клоотс организовал депутацию «представителей человеческой расы». В ее состав входили китайцы с косичками, черные эфиопы, турки, евреи, греки, татары, монголы, индийцы и бородатые халдеи. Однако на самом деле это были переодетые парижане. Поэтому данный парад, состоявшийся в честь рождения рационализма, имел двойное символическое значение. Во-первых, он символизировал идею Запада, возжелавшего теперь заключить в объятия все «человечество», но, во-вторых, тот факт, что это были переодетые европейцы, красноречиво свидетельствовал о тщетности подобного интеллектуального энтузиазма.

Еврей, разумеется, почувствовал эти перемены. Преследование не влияет на умственные способности и осведомленность о том, что происходит вокруг. Еще в 1723 г. евреям было предоставлено право владеть землей в Англии, а в 1753-м они получили английское гражданство — только для того, чтобы оно было отозвано в следующем году по настоянию всех городов. В 1791-м они эмансипировались во Франции, и в 1806-м император Наполеон созвал великий синедрион, официально признав тем самым существование на Западе еврейского национально-государственного народа.

Только одна вещь помешала воцариться той идиллии, которую предвосхищали либералы. Восемьсот лет ограбления, злобы, резни и преследований с обеих сторон заложили в еврействе традицию ненависти к Западу — даже более сильную, чем старая европейская ненависть к еврею. В своем новом приступе великодушия и всепрощения Запад отрекся от прежних чувств, но еврей не смог ответить взаимностью. Восемьсот лет обид нельзя было искупить торжественным обещанием со стороны постылого Запада. Здесь столкнулись сверхличные органические общности, единства высшего порядка, которые не разделяют с людьми таких вещей, как разум и чувства. Их жизненная задача трудна и грандиозна, в свете чего чувство «терпимости» выглядит исключительно симптомом кризиса. В столь грандиозной битве люди в итоге остаются простыми наблюдателями, даже если проявляют активность. Человеческая злоба и жажда мести играют в подобных конфликтах только самую малую, поверхностную роль, и если эти чувства возникают, то выражают на индивидуальном уровне глубочайшую и всеобъемлющую несовместимость между сверхличными идеями.

Все новые движения — капитализм, промышленная революция, демократия, материализм — чрезвычайно волновали еврея. Уже в середине XVIII века он почуял открываемые ими возможности и всеми способами помогал их развитию. Положение аутсайдера заставляло его действовать скрытно, и он создавал тайные общества — иллюминатов и их ответвления, в пользу чего говорят принятые в этих обществах каббалистическая терминология и ритуалы. Более двух третей Генеральных штатов, вымостивших путь для Французской революции 1789 г., состояли из членов этих тайных обществ, полных решимости подорвать авторитет государства и внедрить идею демократии. Приглашение Запада участвовать в его общественной жизни еврей принял, но он не мог мгновенно расстаться со своей идентичностью, поэтому отныне у него были две общественные жизни: одна для Запада, а вторая — для собственной национально-государственно-народно-церковной расы.

Когда старые европейские традиции начали рушиться под натиском новых идей, еврей предпринял рывок. В 1822 г. Ротшильды стали баронами Австрийской империи — столетием раньше это выглядело бы фантастикой для обеих сторон. В 1833-м еврей взял английский бастион и в 1837-м был впервые посвящен королевой в рыцари. Запад согласился с двойственностью еврея, и статут Виктории освободил евреев, избранных на муниципальные должности, от принесения присяги. Еврейские члены Парламента появились в сороковых годах, и в 1855-м еврей стал лорд-мэром Лондона. Все это вызвало сопротивление со стороны традиционных элементов Запада, и в каждом случае еврей брал верх. Эксперимент «терпимости» явно не удался с обеих сторон.

Власть и влияние, завоеванные евреем, продемонстрировал инцидент с мальчиком Мортарой. В 1858 г. архиепископ Болоньи отобрал этого ребенка у еврейских родителей — обычных частных лиц — под тем предлогом, что служанка его крестила. Вскоре французское правительство приняло постановление, требовавшее вернуть мальчика родителям. В следующем году архиепископ Кентерберийский, епископы, аристократы и дворяне Англии подписали петицию, поданную лордом Джоном Расселом, с просьбой восстановить опеку над мальчиком.

Гонения [на евреев] продолжались — были вспышки в Бухаресте (1866), Риме (1864), Берлине (1880) и России (на протяжении всего XIX столетия и даже в XX). Реакция на преследование евреев в России красноречиво свидетельствовала о влиянии, которое они приобрели на Западе. Протесты, петиции, комитеты жаждали облегчить долю российских евреев и устроить обструкцию русскому правительству. Погром на Украине после русско-японской войны 1905 г. заставил американское правительство разорвать с Россией дипломатические отношения.

Ненависть или нетерпимость никоим образом не объясняют многочисленных неудач, которыми сопровождалось расселение евреев среди западных наций. Обоюдная ненависть была только результатом. Чем больше говорилось о терпимости, тем больше внимания привлекалось к различиям, что доводило их до обострения, которое вело к противостоянию и [враждебным] действиям — скрытым или открытым — с обеих сторон.

Ничего не объясняют также и обвинения еврея в неспособности к ассимиляции. Это равносильно обвинению человека в том, что он остается собой, но ведь этические принципы не распространяются на то, кто есть человек, а только на то, что он делает. «Еврейский вопрос» не может быть решен с этических, расовых, национальных, религиозных или социальных позиций, но только с абсолютных, то есть культурных. Раньше западный человек мог видеть только тот аспект еврея, который соответствовал текущей стадии развития его собственной культуры. Теперь же он видит все взаимосвязи в целом, потому что на первый план для западноевропейца вышло его собственное культурное единство. В готические времена он видел отличие еврея только в религии, потому что Запад находился тогда в религиозной фазе. В эпоху Просвещения с ее идеями «гуманизма» еврей считался иным только в социальном плане. В материалистический XIX век, с его вертикальным расизмом, у еврея находили только расовые отличия. В наш век, когда Запад обретает себя в качестве культурной, национальной, расовой, социальной, экономической и государственной единицы, еврей ясно предстает в своем тотальном единстве как внутренне совершенно чуждый западной душе.

IV

Материалистический XIX век усматривал в феномене культурного паразитизма только национальный паразитизм, поэтому в каждой нации этот феномен неправильно воспринимался как сугубо местные обстоятельства. Однако явление, которое во всех странах называлось антисемитизмом, было только частичной реакцией на обстоятельство, имевшее культурную, а не узконациональную природу.

В свете культурной патологии антисемитизм является точным аналогом образования антител в кровеносной системе при патологии человека. В обоих случаях организм сопротивляется инородной жизни. Обе реакции являются неизбежными, органически необходимыми выражениями судьбы. Осуществляя то, что должно, судьба вступает в борьбу с чужим. Нельзя во всех случаях утверждать, что ненависть и злоба, терпимость и добрая воля вообще не имеют отношения к этому основополагающему процессу. Культура представляет собой организм иного, чем человек, уровня, подобно тому, как человек находится на другом уровне по сравнению с животным. Однако фундаментальная регулярность присутствует во всех организмах независимо от класса, будь то растение, животное, человек или культура. Такая иерархия организмов, очевидно, соответствует Божественному плану, и ее не изменить ни сколь угодно долгой пропагандой, ни «терпимостью» вплоть до абсолютного самоотказа или самообмана.

По поводу антисемитизма возникают вопросы, связанные скорее с культурной дисторсией, чем с культурным паразитизмом, поэтому здесь, пожалуй, достаточно сказать, что антисемитизм (опять же, в точности как феномен образования антител в крови при человеческой патологии) есть обратная сторона культурного паразитизма и может быть понят только как один из его результатов. Антисемитизм совершенно органичен и иррационален, как и реакция на человеческую болезнь. Культурный паразитизм — это феномен сосуществования совершенно чуждого [организма] с хозяином, также совершенно иррациональный. У культурного паразитизма нет причины.

С другой стороны, разум диктует, что чужая группа должна раствориться, влиться в окружающую жизнь. Это положило бы конец жестокой травле, бессмысленной ненависти, напрасным битвам. Но жизнь иррациональна даже в эпоху рационализма. Фактически рационализм мог выйти на арену не иначе, как в форме религии, веры, иррациональности.

Феномен культурного паразитизма распространен в высокой культуре не только на ее родине. Это хорошо иллюстрирует история Америки, возникшей как колония западной культуры. Этим все сказано о дальнейшей участи Америки и заранее положен предел американским возможностям. Чем, по идее, является колония? Она является творением культуры, ее произведением, чем-то духовно завершенным уже в силу ее успешного основания. Это значит, что колония не обладает внутренней необходимостью, миссией. Поэтому ее духовное окормление зависит от материнской культуры. Это столь же справедливо для Америки, как для Сиракуз и Александрии в классической культуре, для Гранады и Севильи — в арабской. Если плодотворные импульсы могут, пусть нечасто, исходить от периферии культурного тела, то свой смысл в качестве достижений они обретают в культурном центре. Эта духовная зависимость колоний равносильна их слабости, выражающейся в отсутствии культурного иммунитета. В колонии наблюдается пониженная естественная сопротивляемость культурным чужакам, потому что ощущение культурной миссии в целом отсутствует, сохраняясь только в отдельных индивидах или, в лучшем случае, в небольших группах. История колоний (тому пример Сиракузы) показывает нам, что культурные кризисы, даже такие идиопатические, как торжество рационализма, оказывают на них более сильное воздействие. Колонию легче разрушить, потому что она структурирована не так, как культура. В колонии нет и быть не может культурного слоя. Этот слой представляет собой орган высокой культуры, связанной с почвой. Культура не поддается трансплантации, даже если ее население мигрирует и сохраняет контакты с культурным телом. Колонии являются продуктами культуры, поэтому их жизнь менее сложна и артикулирована, чем жизнь материнской культуры.

Бессознательное понимание этого элементарного факта в Америке всегда было достаточно экспрессивным, но в XX веке он столь же яростно сознательно отрицался. Американские литераторы XIX века внутренне ассимилировали европейскую культуру, а она ассимилировала их. Причина, по которой всегда вызывал удивление феномен Эдгара По, заключается в его совершенном владении культурным мышлением и в абсолютной независимости от колониального окружения. Высшие достижения американской художественной литературы считались частью английской литературы, что в целом было совершенно справедливо. Бедность и скудость собственно американской литературы объясняются ее колониальной участью, а немногие великие имена представляют западную культуру.

На протяжении последних двух столетий все талантливые американцы, ставшие или стремившиеся стать известными людьми, тянулись к Европе: Ирвинг, Готорн, Эмерсон, Уистлер, Фрэнк Харрис, Генри Джеймс, финансовая плутократия, Уилсон, Эзра Паунд. В американской традиции тур по Европе являлся частью образования. Европа продолжала духовно властвовать над американцами, обладающими культурным чутьем или амбициями.

Любой органический материал обобщается только ради установления великой закономерности. В живой материи всегда существуют отклонения, место которых становится понятным только с учетом более широких ритмов. Рационалистическая мысль пыталась нарушить великий и всеохватный органический ритм, дробя органическое мышление, сосредоточиваясь на случаях отклонения. Ей не хватало глубины даже на то, чтобы осознать мудрость, заключенную в афоризме «Исключение подтверждает правило».

Несмотря на то, что в Америке после того, как она превратилась в мировую державу по итогам американо-испанской войны (1898–1899), вошло в моду отрицание своей духовной зависимости от Европы, но факт оставался фактом. Теперь нас уже не удивляет, что культурный факт игнорирует человеческие желания, намерения, потребности или утверждения. Тема Америки требует особого изучения, поскольку культурная болезнь Запада придала ей новый смысл в мировой политике. Здесь же мы рассматриваем только один ее аспект — наличие в ней культурного паразитизма.

V

С начала XVII по начало XIX века работорговцы завезли в Америку миллионы африканских туземцев. В итоге на протяжении XVIII и первой половины XIX века сформировалось огромное, плодовитое и совершенно чуждое паразитическое тело. Это хороший пример культурного значения термина «паразит», не имеющего отношения к труду в экономическом смысле. Африканцы в Америке имели экономическое значение, и в силу того, что на них была построена экономика, стали в практическом смысле необходимы. Классовая война взяла в обычай называть всех, кто не занят ручным трудом, «паразитами». Этот спорный термин не имеет ничего общего с феноменом культурного паразитизма, выражением которого стал в Америке негр, несмотря на его экономическую полезность.

Первый результат присутствия такого культурно-паразитического тела нам уже известен. Негры заместили в Америке не родившихся белых. Исполняя часть жизненной функции, они сделали ненужными миллионы нерожденных детей, следовательно, эта огромная масса африканцев снизила американское население на десять процентов, поскольку в данный момент, в 1948 г., они составляют 14 миллионов из общей численности в 140 миллионов. Материалисты в Америке обычно объясняют это замещение тем, что белые предпочитают не рожать детей, чтобы не участвовать в экономическом состязании с черными, находящимися на более низком уровне жизни. Вполне естественно, что экономическая одержимость все объясняет экономически, но факты, связанные с популяционными тенденциями, показывают, что население органической единицы подчиняется жизненным закономерностям, которые можно описать математически. Они совершенно не зависят от иммиграции, личных желаний и даваемых им неорганических объяснений. Замещение носит культурный, то есть тотальный, характер и не поддается внятному объяснению в терминах экономики.

Колониальная ментальность, тем более испорченная рационалистическим кризисом, не смогла эффективно противодействовать растущему замещению африканцами белого населения, связывавшего Америку с Западной Европой. Неспособная ни к пониманию, ни к оппозиции, Америка также не сопротивлялась, когда арьергард арабской культуры, расселившийся по Западу в период зарождения там культуры, достиг здесь больших числовых пропорций и стал играть гораздо более значительную роль, чем когда-либо в Европе.

Начиная примерно с 1880 г. евреи приступили к вторжению в Америку, как справедливо назвал это Хилэр Беллок. О масштабах явления говорят уже цифры, хотя их невозможно точно назвать, поскольку американская иммиграционная статистика отражает только юридическое происхождение, то есть определяет нацию по юридической лояльности. Однако результаты можно аппроксимировать на основании современных данных о населении Америки и рождаемости у евреев. То, что массовое перемещение членов одной культуры в другую не оставило статистического следа, лишний раз свидетельствует о полном несоответствии этих двух культур. Иммигранта по прибытии спрашивали, где он родился. Для материализма XIX века это имело решающее значение: по месту рождения определялся язык, по языку — национальность. А из национальности следовало все остальное. Такие реликты мертвых культур, как Индия, Китай, ислам и еврейство, считались «нациями» в западном смысле этого слова. По форме рационализм определенно был религией, но при этом оставался бледной материалистической карикатурой на подлинную религию, которая по своей сути обращена к великим, высшим сторонам человеческой духовности. Рационализм же предметом своих религиозных забот пытался сделать такие вещи, как экономика, государство, общество и нация.

Америка начала свое независимое политическое существование как порождение рационализма. Ее политики согласились (формально) с утверждением, что «все люди созданы равными» и даже утверждали, что это «самоочевидно». Признать что-то самоочевидным и поэтому не требующим доказательств — проще и, возможно, мудрее. Доказательство подпортило бы то, что фактически стало догматом веры, поднявшись над уровнем разума. Рационалистическая религия покорила Америку так, как никогда не смогла бы покорить Европу, всегда обладавшую иммунитетом к рационализму, основанным до середины XIX века на традиции, а в дальнейшем — на предчувствии грядущего антирационалистического духа XX столетия, что иллюстрирует пример Карлейля и Ницше. Но у Америки не было ни традиции, ни предчувствия, поскольку культурные импульсы и движущие культуру феномены исходят от материнской почвы, после чего распространяются вовне — подобно тому, как рационалистическая религия пришла в Америку из Англии через Францию.

Даже свой еврейский сегмент Америка получила из Европы, где приобрела также материалистическую философию. В том, что она уступила им обоим, не было совпадения. Среди еврейского населения Европы быстро распространилось понимание, что антисемитизм не сильно приветствуется в Америке, а другие возможности для еврея, например экономические, такие же, как в Европе. Это соответствовало действительности и было подарком для коллективного еврейского инстинкта. В конце XIX века Америка, несомненно, открывала перед евреем величайшие перспективы. Примерно с 1880 по 1950 г. (напомню, что точных цифр не существует) в Америку прибыло от пяти до семи миллионов евреев. Они были выходцами в основном из восточной, ашкеназской части еврейства.

В настоящее время численность евреев в Америке — примерно от восьми до двенадцати миллионов. В отсутствие официальных данных, точную цифру назвать нельзя, и о ней можно судить только на основании религиозной статистики и показателей рождаемости. В любом случае это значительное количество, замещающее стольких же американцев. В 1916 г. американский писатель Мэдисон Грант описал, как американцы, принадлежавшие к старой популяции, были вытеснены с улиц Нью-Йорка толпами евреев. Он называет их «польскими» евреями, поскольку раньше было принято присваивать евреям одну из западноевропейских национальностей. Западники обычно делали различие между английскими евреями, немецкими евреями и т. п. На этой стадии развития западной цивилизации ощущалась потребность подходить ко всем чужакам со своей меркой.

Америке как стране, в наибольшей степени пострадавшей от рационализма, было свойственно недостаточное понимание еврейской природы, тогда как в Европе некоторые люди, например Карлейль, всегда, даже в XIX веке, осознавали тотальную, а не только политическую инородность еврея. Но в Америке при полном отсутствии традиции не было ни Карлейлей, ни де Лагардов. Поэтому в середине XIX века там решили, что китаец, рожденный в Соединенных Штатах, по этой причине должен получать точно такое же американское гражданство, как местное белое население европейского происхождения. Характерно, что это решение было принято не ответственным образом, а в результате судебного процесса. Это вполне соответствовало американскому обычаю решать политические вопросы в псевдоправовой форме. Очевидно, что режим, не делавший разницы между китайцем и коренным американцем, не стал бы создавать политических препятствий и еврею. В итоге к 1928 году французский специалист по истории и мировой политике Андре Зигфрид отметил, что Нью-Йорк имеет семитский облик. К середине XX века это продолжилось, и население Нью-Йорка, крупнейшего города Америки, а возможно и мира, уже наполовину состояло из евреев.

VI

Америка, совершенно лишенная духовного иммунитета из-за свойственной колониям слабости души, стала хозяином также для других крупных культурно-паразитических групп. В период интенсивной иммиграции, начавшейся на рубеже XX века, наряду с евреями сюда перебрались также многие миллионы балканских славян. Только между 1900 и 1915 гг. Америка приняла 15 миллионов иммигрантов из Азии, Африки и Европы. В основном это были выходцы из России, Леванта и балканских стран. Из западной цивилизации приехало большое количество итальянцев, но остальной человеческий материал происходил из других мест. Эти миллионы благодаря самой своей численности создали феномен культурного паразитизма. На периферии любой группы индивиды начинали чувствовать себя американцами, но как таковые группы продолжали существовать. Это хорошо видно по газетам, выходившим на родных языках всех этих групп, по их единству в политическом отношении, географической концентрации и социальной эксклюзивности.

Исследуя природу расы, мы отметили, что славяне могли ассимилироваться европейским культурным населением. Американское отношение к славянам отличают две черты, объясняющие, почему славяне сохраняли свою групповую жизнь даже в окружении американцев, находящихся под влиянием западной цивилизации. Во-первых, вследствие колониального образа жизни Америка не могла основательно внушить новым популяциям культурную идею, в отличие от европейских наций, оставшихся на родине. Во-вторых, огромные, многомиллионные массы уже своей величиной создавали в американском организме патологические условия. Даже имея западноевропейских предков, например французских или испанских, эти миллионы создали бы политически-паразитическую группу. Естественно, такая группа в итоге должна была бы раствориться, но пока процесс не завершился, она оказывала бы деформирующее влияние на американскую политику. В свою очередь многомиллионные славянские группы, лидеры которых пользуются возможностью поддерживать их прочное единство, в лучшем случае будут очень медленно растворяться в американской популяции-хозяине.

В Америке существуют и более мелкие паразитические группы, каждая из которых замещает неродившихся американцев, приводя к прискорбным взрывам ненависти и раздражения, истощающих и искривляющих сверхличную жизнь. Примерами являются японская, левантийская и русская группы.

На первый взгляд может показаться, что американский прецедент опровергает изложенные выше взгляды XX века на расу, но на самом деле это не так. Американский пример — не критерий для Европы: колония обладает пониженной культурной чувствительностью и, соответственно, меньшей культурной силой и ассимилятивной энергией. Иными словами, она меньше способна к адаптации, чем материнская почва.

Америка — это пример не чрезмерной, а как раз недостаточной ассимиляции. Инородные группы (либо только политически чуждые, такие как западная группа в другой западной нации, либо совершенно чуждые, как еврей в теле западного хозяина) являются паразитическими только до тех пор, пока остаются группами. Когда они растворяются, целостность ассимилирующей популяции возрастает. То, что это произошло в результате иммиграции, а не избыточного прироста местного населения, не важно. Сам факт, что они смогли ассимилироваться, отрицает их чужеродность в паразитическом смысле.

Изучая культурный паразитизм в Америке, не следует упускать из виду, что американское население на протяжении XIX столетия приняло в свою кровеносную систему многие миллионы немцев, ирландцев, англичан и скандинавов. В данном случае произошла полная ассимиляция, хотя в XX веке иммигранты в основном прибывали не из этих европейских стран. Что касается иммигрантов немецкого и ирландского происхождения, армии янки в войне Севера и Юга использовали их в большом количестве и весьма успешно, чего не было бы в случае культурно чуждых групп, например евреев и славян.

Америку называют плавильным котлом. Это неверно, поскольку большие группы инокультурного происхождения ни с кем не «сплавились» и сохранили обособленность. При этом культурно родственные группы ассимилировались сразу, то есть за одно поколение. Вот почему расовые воззрения XX века справедливы также в отношении происходящего на американской сцене.

Группы, не подвергшиеся ассимиляции, составляют в Америке от одной трети до половины ее населения. Славянские группы ассимилируются очень медленно, но если бы они полностью исчезли, остальных культурно-паразитических групп оказалось бы достаточно для создания в Америке крайне серьезных патологических условий.

Устаревшие представления вертикального расизма не позволяют сделать никакого вывода из американского прецедента, поскольку он свидетельствует не о смешиваемости, а именно о несмешиваемости рас. Все паразитические группы были оторваны от прежних ландшафтов, однако новых духовных связей не образовали. Только безземельный еврей, несущий в себе самом нацию, церковь, государство, народ, расу и культуру, сохранил древние корни.

Феномен культурного паразитизма, даже отделенный от этики, все равно остается политическим. Нет смысла размышлять о культурно чуждых группах в терминах восхищения и порицания, ненависти и «терпимости». Войны, бунты, массовые убийства, разрушение, растрачивание сил на бессмысленные внутренние конфликты — все эти явления, неизбежно возникающие, когда хозяин потакает культурному паразиту, продолжаются до тех пор, пока сохраняются патологические условия.

Когда культурный паразитизм вызывает иммунную реакцию, он оказывает вдвое большее поражающее воздействие на тело культуры и ее наций. Лихорадка — это признак сопротивления человека болезни, но это не значит, что она полезна для здоровья: ее смысл исключительно негативен, и это часть болезни, пусть даже спасительная. Такие иммунные реакции, как антияпонизм, антисемитизм и антиафриканизм Америки, столь же нежелательны, как и обстоятельства, с которыми они борются. Аналогично нет ничего хорошего в европейском антисемитизме, тем более когда он гипертрофирован и может легко перерасти в другой тип культурной патологии. Это осложнение, которым при определенных условиях сопровождается культурный паразитизм, мы называем культурной дисторсией.