Горизонтальная и вертикальная концепции расы

Теперь нам предстоит осмыслить важнейшее определение расы, сформулированное XX веком: раса — это дифференциация людей по горизонтали. Материалисты XIX века, путавшие расу с анатомией, понимали расу как вертикальную дифференциацию людей. Это была «абстракция», далекая от реальности и порожденная стремлением к систематизации, а не спокойным созерцанием живых фактов. Такое созерцание было для них затруднительным благодаря существованию политического национализма, который пытался возвести всякого рода стены между европейскими расами и народами. Но если бы эти материалисты были способны прозреть, чтобы видеть факты, они увидели бы, что европейские расы творились историей, не будучи просто потомством туземного материала, имевшегося на данной территории в 900 г. н. э., до начала здесь высокой истории. Наблюдая процесс формирования рас, они бы поняли, что субъективное содержание расы гораздо важнее объективного, потому что именно люди расы всегда возглавляют исторические деяния, а подчиненные им общности играют второстепенную роль.

Попытка создать вертикальную систему рас была аполлонической — основанной на силе интеллекта. На самом же деле раса определяется в первую очередь причастностью к космическому ритму, имея дионисийский смысл.

Точка зрения XX века на этот вопрос начинается с фактов, а непреложный факт состоит в том, что все сильные меньшинства — как внутри, так и вне высокой культуры — принимали в свое общество чужака, который к ним тянулся и желал присоединиться, объективно говоря, независимо от его расового происхождения. Расовый снобизм XIX века был интеллектуальным, и его слишком узкая трактовка авторитетом, возрождавшимся в Европе между первыми двумя мировыми войнами, была абсурдной.

Для единицы, исполняющей миссию, главное — это сила воли, которую могут принести в нее другие группы. Видеть свою историческую миссию в «защите чистоты расы» в чисто биологическом смысле — это сущий материализм. Раса и в том и в другом смысле служит материалом истории, а не наоборот. Ее вклад в миссию связан с фертильностью, верностью и волей к власти. Миссия никак не может состоять в том, чтобы сделать расу «чистой» в биологическом отношении, хотя такой результат приветствовался бы с точки зрения эстетики. Последнее слово напоминает о другом факторе, обусловившем трагическую связь этих устаревших воззрений на расу с сильным, витальным движением возрождения авторитета. Как уже говорилось, все концепции XIX века в отношении расы, народа, нации, государства, культуры имели рационально-романтическое происхождение. Романтика в качестве одной из сторон этого мезальянса будущего с прошлым восходит в свою очередь к романтико-эстетическим представлениям. Эстетика, однако, имеет собственную сферу и не обладает достаточной витальностью, чтобы обеспечить мотивацию политической борьбы, где ее участие может быть только помехой.

Строго историческую ценность в данном вопросе представляет лишь выполнение культурной миссии, даже если в ходе этого все остальное будет сметено. А что дальше? Мог ли Дарий предположить, что однажды по его террасе в Персеполисе будут бродить львы? В таком случае, что он мог бы на этот счет предпринять? История с ее великими ритмами (самыми широкими и глубокими из тех, которые нам известны) также имеет космический источник, и если культурный человек полагает, что может навязать свою волю отдаленному на тысячелетия будущему, это добавляет гордости его интеллекту, но не говорит о его мудрости. Здесь нам приходится мыслить столетиями, а не месяцами или годами. Человек должен противиться позиции apr?s moi le d?luge[77], преобладающей в настоящее время. Утверждать, что имеет смысл только историческая миссия, — это не увиливание от долга, но наивысшая степень его исполнения.

Для расы не существует долга. Вертикальная расовая концепция — это абстракция, за которой ничего не стоит. Воспринятая всерьез, она уводит свою жертву с исторической дороги в эстетический тупик.

С позиций мировоззрения XX века неверно говорить, что человек принадлежит к расе: он либо обладает расой, либо нет. В первом случае он имеет ценность для истории, во втором — бесполезный лакей.

Попытки интерпретировать историю в расовых терминах следует оставить. XX век смотрит на все иначе. Эти попытки были просто прихотью, модой, растянувшейся на столетие. Теперь она практически мертва. Ее последняя, самая радикальная формула попыталась даже вторгнуться в сферу действия, но эта попытка была последней. Тысячелетняя империя? — да, это было осуществлено в Индии, Китае, Египте. Но последним нациям, заложившим основания этих империй, было неведомо, придут ли варвары, и если придут, то как скоро. Империя Монтесумы могла бы просуществовать тысячу лет, но появились испанцы. Ни раса, ни что-другое не является гарантией долговечности. На самом деле это расу следует интерпретировать в исторических терминах, поскольку именно такова фактическая очередность развития. Подобная точка зрения — не фантазия, не произвольная абстрактная картина, но отражение фактов истории.