11.5.3. Предтечи экзистенциализма: Б. Паскаль и С. Кьеркегор    11.5.3.1. Б. Паскаль: философ «вне философии»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

(«философия сердца»)

В теоретическом плане истоки экзистенциализма восходят к французскому мыслителю-гуманисту XVII века — Блезу Паскалю (1623-1662). Творчество его многогранно: ученый, философ, методолог, писатель, изобретатель. Вклад его в науку бесспорен. С именем Паскаля связаны такие открытия и изобретения как: создание проективной геометрии и гидростатики, первой арифметической (счетной) машины, экспериментально обосновал и доказал идею, что природа «не боится пустоты», опровергавшую средневековую догму о «боязни пустоты», заложил основы теории вероятностей, его математические труды дали основание историкам математики признать в нем ближайшего предшественника Ньютона и Лейбница как творцов математического анализа.

Что касается его философских изысканий, то здесь вопрос обстоит намного сложнее. Широко распространено в литературе мнение, ставящее под сомнение философский характер идейного творчества Паскаля. Традиция «отлучения» его от философии[1631] берет свое начало от французских просветителей, затем ее продолжили в XIX и XX веках. Отрицательная оценка его философских изысканий многими исследователями объясняется парадоксом Паскаля-философа, состоящим в том, что он «имел свою нишу в философии», был «философом вне философии». Нефилософский характер философствования «мудреца из Пор-Рояля», как его называли уже при жизни, видимо, может быть объяснен экзистенциалистским ходом его мышления, что, разумеется, было чуждо его современникам, следовавшим догматической и систематической парадигмам философствования.

«Философия сердца» Паскаля вобрала в себя весь спектр экзистенциальных мотивов: здесь и своеобразная диалектика, парадоксальное единство человеческого бытия, и трагическое мирощущение, и «жизнь перед лицом смерти», и «чувство абсурдности» бытия и т. п. Правда, этот факт не может служить основанием для того, чтобы видеть в Паскале-философе только экзистенциального мыслителя. Его философия намного шире: преклонение «мудреца из Пор-Рояля» перед наукой, научным познанием выводит его за узкие рамки экзистенциалистской традиции. Выражаясь математическим языком, можно сказать, что философия Паскаля в своем существе есть синтез «философии разума», не укладывающейся в прокрустово ложе парадигмы классического рационализма, и «философии сердца», предопределившей экзистенциальный характер всей современной анти- сциентистскои философии. В данном случае для нас представляет интерес как раз вторая составная часть паскалевского миросозерцания.

Свои размышления о человеке Паскаль начинает с мысли о том, что в науке о человеке всякая отвлеченная наука, в том числе и любимая им математика, оказывается бесполезной, ибо связанные с человеком проблемы нельзя уложить в строгий аксиоматико-дедуктивный порядок, общепринятые философские стандарты. Всемогущество разума, и прежде всего разума научного, в изучении «внешних вещей» оборачивается полным бессилием при рассмотрении человека. Сфера человеческого бытия оказывается доступной только тем, кто «с воздыханием ищет истину»[1632], т. е. сердцем.

Его первая мысль о человеке;— это мысль о его величии: «Величие человека так заметно, что доказывается даже самой его немощью»[1633]. В духе рационалистической традиции он усматривает величие человека в его способности мыслить. Позволю себе здесь привести знаменитый фрагмент Паскаля о «мыслящей былинке»: «Человек велик, сознавая свое жалкое состояние…; но это сознание — признак величия. Он жалок потому, что таков и есть на самом деле: но он велик, потому что сознает это. Я легко могу представить себе человека без рук, без ног, без головы…, но я не могу вообразить себе человека без мысли… Следовательно, мысль отличает существо человека… Человек самая ничтожная былинка в природе, но былинка мыслящая… Таким образом, все наше достоинство заключается в мысли… Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности. Очевидно, человек создан для мышления; в этом все его достоинство, вся 1 его Заслуга и весь долг его мыслить как следует… Все достоинство чело-

542

века в мысли».

Наряду с бытийным величием человека у Паскаля можно выделить и и ряд других: познавательное («человек создан для познания истины, он» желает ее горячо»[1634] [1635]); нравственное («…в его [человеке. — И. Ш.] приро- [де есть способность к добру… и быть счастливым»[1636]).

I Но у человека есть и «вторая природа» — это его многоликое ничто- j жество. Самое великое ничтожество человека заключается в его бытий- I ной сущности, выражающейся в том, что человек есть «атом», затерянный | в бесконечных просторах космоса: «Да что же такое… человек в природе?

Ничто в сравнении с бесконечностью…, которая его поглощает… Пусть,

! придя в себя, человек посмотрит, что представляет он в сравнении со всем f бытием, пусть представит себя как бы заблудившимся в этом далеком! уголке природы… Не нужно вооружаться всей вселенной, чтобы разда- ; вить ее (мысляшую былинку. — Я. Ш.) Для ее умерщвления достаточно j небольшого испарения, одной капли воды»[1637]. И далее: «Меня ужасает • вечное безмолвие этих пространств»[1638]*

Второе ничтожество человека — познавательное ничтожество, проявляющееся в невозможности «всё знать» и «всё понимать»: наши познания предельны, ибо наш разум не способен «познать первые начала, родящиеся из ничтожества, и обнять нашим взором бесконечное»[1639]. И хотя человек создан для познания истйны, и «он ищет ее, но в этих поисках он теряет путь, приходит в смущение до такой степени, что добытая истина легкЬ может быть у него оспариваема»[1640]. И далее: «Мы жаждем истины, а находим в себе одно сомнение»[1641].

Другое ничтожество человека — нравственное. Паскаль связывает его с такими недостатками и пороками человеческого бытия, как: суетность, выражающаяся в нашем постоянном стремлении приукрасить себя, в погоне за славой, в тщеславии, любознательности; самолюбие, мешающее человеку избавиться от множества его недостатков: «человек хочет быть великим, а видит себя малым; хочет быть счастливым, а сознает себя несчастным; желает быть совершенным, а находит себя полным несовершенств…, ищем счастья, а встречаем лишь горе и смерть…, мы ненавидим правду, и её скрывают от нас; желаем лести, и нам льстят; мы любим, чтобы нас обманывали, и нас обманывают»[1642]. Потому, заключает из этого Паскаль, жизнь человеческая Сеть «не больше, как постоянная иллюзия», а сам человек — химера, «лишь притворство, ложь и лицемерие как по отношению к самому себе, так и к другим»[1643], парадокс для самого себя.

Антиномичность описанных выше форм величия и ничтожества человека очевидна: они взаимно предполагают, порождают и одновременно исключают друг друга, образуя парадоксальное единство. Данная антиномичность есть, по сути своей, антиномия должного и сущего. Каждый из нас, вступая в эту жизнь, желает быть счастливым, мечтает реализовать себя как личность. Но обремененный повседневными делами и заботами, человеку некогда поразмыслить о самом себе. А даже если и выдается ему свободная минута, то он использует ее на развлечения. Однако лиши его развлечений и дай ему возможность углубиться в самого себя, тут же на ум приходят мысли о неизбежных болезнях и смерти, что приводит человека в смятение и делает его несчастным, он начинает ощущать свое ничтожество. Потому, по словам Паскаля, «человеку нужна суета, Которая развлекала бы его и не давала места столь неприятным мыслям»[1644]. Людям кажется, что в суете они и находят свое счастье.

Кроме этого тайного инстинкта, заставляющего людей искать развлечения и внешние заботы, Паскаль вскрывает в человеке и другой тайный инстинкт, связанный с величием нашей первобытной природы и внушающий ему, что действительное счастье заключается только в покое, а не в суете. Эти два противоположных инстинкта сливаются в человеке в одно смутное предчувствие, побуждающее его стремиться к покою через суету. В этой борьбе покоя и суеты протекает вся жизнь. Коль скоро суета побеждена, покой делается невыносимым, ибо приходится думать о бедствиях, уже существующих или угрожающих в будущем. Человеком овладевает скука, тоска, перед ним бездна, Ничто. А если суета и развлечения одерживают вверх, то это опять-таки величайшая беда для человека, потому что они мешают ему думать о себе. Не будь их, он 6bi жил в скуке. Потому, заключает Паскаль, «состояние человека: непостоянство, скука, беспокойство… Всего невыносимее для человека — это полный покой, без страсти, без дела, без развлечения. Он чувствует тогда свое ничтожество, свое несовершенство, свою зависимость, немощь, пустоту. Немедленно из глубины души поднимается скука, мрак, горесть, печаль, досада, отчаяние»[1645] (курсив мой/— И. Ш.).

Стало быть, в любом случае жизнь делает человека несчастным. Будучи не в силах избежать смерти, бедствий, люди вознамерились ради счастья совсем не думать о них. Но это утешение очень жалкое, ибо ведет не к исцелению зла, а к его временному сокрытию, удаляя тем самым всякую мысль о его действительном исцелении. Таким образом, в силу извращения человеческой природы, выходит* по словам Паскаля, что «скука, самое чувствительное для него (человека. — И. Ш.) зло, как будто становится до некоторой степени его величайшим благом, будучи в состоянии более всего ? остального заставить человека подумать об истинном врачевании. По такой же иронии развлечение, которое он считает своим величайшим благом, в действительности есть его величайшее зло, ибо более прочего от- н влекает его от искания средства против его зол. То и другое служит заме- ; нательным доказательством жалкого и поврежденного состояния человека ^ и в то же время его величия»[1646].

В целом величие и ничтожность человека как главная антиномия чело- [веческого бытия свидетельствуют о его противоречивой, парадоксальной [сущности, в которой и заключена тайна человеческого существа. И науке, ! и философии, равно как и самому человеку, поврежденному первородным | грехом, не по силе ее разгадать. Ключ к ее разгадке дает лишь Бог, вера,

вера христианская, а именно: первородный грех.

и Изначально совершенная природа человека, данная ему Богом, была! разрушена первородным грехом, который вверг людей в пучину ничтожества. Но наш разум бессилен постичь тайну первородного греха — ответ- j ственность потомков первого человека за его грех. Эта наследственность! вины кажется людям не только невозможной, но и крайне несправедливой. «Первородный грех, — замечает в этой связи Паскаль, — есть безумие в глазах людей… Но это безумие мудрее человека»[1647], ибо без учения о первородном грехе человеку не познать себя, свое величие и ничтожество. Лишь от Бога люди могут получить знание о том, что с момента грехопадения в этом (посюстороннем) мире не может быть счастливой жизни, что все наши удовольствия одна суета, а бедствия бесконечны. Ясно, что в этой жизни нет иного блага, кроме надежды на будущее, на жизнь в потустороннем мире. Тем счастливее человек, чем ближе к будущей жизни. А приблизить к ней может только вера в Бога.

С верой в Бога связана знаменитая дихотомия Паскаля — «личный Бог» и «Бог философов и ученых»* Бросая вызов своему веку, — «веку разума», исповедовавшему «религию разума» — «мудрец из Нор-Рояля» отстаивает позицию интимно-личностного постижения Бога, «религию сердца», суть которой он выразил так: «Сердце чувствует Бога, а не разум. Вот что есть вера: Бог ощутителен для сердца, а не для разума»[1648].

Раскрывая Бога сердцем, мы познаем и себя. Однако его постижение, как и постижение себя, возможно только посредством Иисуса Христа, ибо он явился искупителем первородного греха. Постигая Его, мы не только познаем величие и ничтожество человека, но и преодолеваем их. «Познание Бога, — отмечает в этой связи Паскаль, — без сознания нашей немощи производит гордость. Сознание же нашей немощи без познания Иисуса Христа ведет к отчаянию. Но познание Иисуса Христа ограждает нас и от гордости и от отчаяния, ибо в Нем мы обретаем как сознание своей немощности, так и единственный путь к ее уврачеванию… Без Иисуса Христа человек предоставлен пороку и своей немощи; с Иисусом же Христом человек освобождается от того и другого. В Нем вся наша добродетель и все наше блаженство; вне Его лишь порок, бедствие, заблуждение, мрак, отчаяние…»[1649].

Таким образом, Бог Паскаля — глубоко личный бог, «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, Бог христиан, а не бог ученых и философов»[1650]. Если Бога последних можно узреть одним созерцанием природы, в которой человека поражает гармония, совершенство, простота, и перед лицом этого абсолютного бога, чуждого всего человеческого, человек чувствует лишь свое ничтожество, то Бога христиан можно обрести путями, указанными Евангелием. Само же «Писание есть наука не ума, а сердца»[1651], раскрывающая человеку его величие и ничтожество и научающая его уважать и презирать себя, любить и ненавидеть. Именно этому и учит христианская религия, которая, по Паскалю, является единственной истинной религией, ибо только ей ведома природа человека, его величие и ничтожество, причина того и другого.

Человек, обретший христианского Бога, не только познает свою противоречивую, парадоксальную сущность, но и избавляется от первоначальной природной греховности и приобретенных в суетной жизни скуки, отчаяния, страха, страдания и обретает добродетель, счастье, блаженство с Богом. Таков, согласно «мудрецу из Пор-Рояля», путь спасения человека.

Заключая, замечу, что хотя внефилософское философствование Паскаля, к сожалению, и не нашло отклика у его современников[1652], всё же оно не кануло в историю. Спустя два столетия паскалевские темы и мотивы философствования вновь зазвучат в творчестве другого «философа- пророка» — датского религиозного мыслителя и писателя Сёрена Кьеркегора (Ш-Ъ55).