4.6.1. Философия Р. Бэкона
Миросозерцание Роджера Бэкона, которого уже многие его современники называли «удивительным доктором», формировалось под влиянием, с одной стороны, естественно-научных интересов его учителя Роберта Гроссетеста, с другой — критики им спекулятивной схоластики Парижской школы, последователей аристотелизма Жака Буридана и Николая Бу- ридана, и схоластических спекуляций доминиканцев — приверженцев томизма. Хотя Р. Бэкон был большим поклонником Аристотеля и сам он считал себя чистым аристотеликом, тем не менее основу его мировоззренческих и методологических взглядов скорее составлял платонизм, чем ари- стотелизм. Некоторые исследователи причисляют его к «неоплатонизи- рующим аристотеликам».
Умозрительно-теологической схоластике Р. Бэкон противопоставил свою программу практического назначения знания, с помощью которого человек может укрепить свое могущество. Предвосхищая научнотехнократическую утопию своего однофамильца Фрэнсиса Бэкона — основателя новоевропейской эмпирической науки, «удивительный доктор» нарисовал научно-техническую картину будущего человечества, составными элементами которой выступают суда, летательные аппараты, управляемые человеком, технические приспособления, позволяющие человеку передвигаться по дну рек и морей и др.
В качестве основного средства преодоления умозрительно-теологической схоластики и развития практического знания Бэкон предложил замечательный анализ им препятствий, стоящих на пути к истине[432] [433], учение об опыте и свою энциклопедию наук.
По мнению «удивительного доктора», существуют четыре предрассудка («величайших препятствия») к постижению истины. Основной предрассудок он связывает со склонностью «неразумной толпы» апеллировать к жалким и недостойным, сомнительным авторитетам; второй — со следованием традиции, тому, что уже стало привычным; третий — с доверием к мнению «несведущей толпы»; и, наконец, четвертый — с собственным невежеством, скрываемым под маской показного всезнайства. И только преодолев эти препятствия, стоящие на пути к истине, человек может встать на путь разумного постижения мудрости.
Для разумного познания истины существуют два способа — доказательства и опыт. Хотя доказательства (аргументы) и приводят ум к правильному заключению, но только экспериментальное (опытное) подтверждение устраняет всякое сомнение. Стало быть, одних («голых») доказательств, доводов недостаточно для постижения истины, они должны сопровождаться опытом, ибо на нем замыкается всякое знание, «без опыта ничего нельзя познать в
^ 56
достаточной мере».
Говоря об опыте, Р. Бэкон выделяет два его вида: 1) опыт внешний, приобретаемый с помощью внешних чувств и 2) опыт внутренний, получаемый через божественное вдохновение и благодать веры. Этот вид опыта скорее сродни озарению Блаженного Августина, озарению, граничащему с мистикой. А потому его правильнее было бы именовать мистическим опытом.
С помощью внешнего опыта человек постигает окружающий его мир, т. е. мир телесных предметов. Стало быть, на внешнем опыте основывается всё естественно-научное знание, ибо людям, по словам Бэкона, «прирожден способ познания от ощущения к уму, так что, если нет ощущений, нет и науки, основывающейся на них»[434]. Через внутренний опыт люди приходят к сверхприродным (божественным) истинам, постигая мир бестелесных, духовных объектов. Своим пониманием внутреннего опыта «удивительный доктор» привносит некоторую двойственность в свои методологические воззрения. Его методология, по сути, дуалистична: будучи научной и эмпирической в познании мира природы, она оказывается мистической в понимании сверхприродного, божественного бытия.
Идеей внешнего опыта Бэкон фактически заложил основы эмпирической методологии и «опытной науки», которая обладает рядом преимуществ перед другими науками. Во-первых, она исследует выводы всех этих наук на опыте; во-вторых, по словам Р. Бэкона «опытная наука, владычица умозрительных наук, может доставлять прекрасные истины в области других наук, истины, к которым сами эти науки никаким путем $ не могут прийти»[435]. В-третьих, опытная наука — наука самодостаточная, она способна раскрывать тайны природы собственными силами благодаря своей умозрительной мудрости. В-четвертых, своими знаниями тайн при- - роды опытная наука приносит практическую пользу обществу и государству, а также церкви в ее борьбе против врагов веры.
Основание энциклопедии наук Р. Бэкона образует философия, включающая в себя такие теоретические науки, как математика, физика и этика. В свою очередь математика представлена комплексом дисциплин, состоящим прежде всего из геометрии и арифметики, затем астрономии и музыки. Физика же включала в себя оптику, алхимию, медицину, техниче- ч ские дисциплины. Этим теоретическим наукам соответствовали практические: астрономии — астрология, геометрии — практическая геометрия, которая охватывает землемерие, инженерное искусство.
В данной классификации особое место отводилось математике, которая суть «врата и ключ этих наук»[436]. Без знания математики невозможно знание прочих наук и мирских дел. В целом, по мнению Р. Бэкона, в других науках нельзя достичь вершин знания без применения математики. Превосходство математических знаний Р. Бэкон усматривал в их априорном характере («математические знания как бы врождены»), дедуктивной и доказательной силе[437] и абсолютной непогрешимости, ибо «одна лишь математика… остается для нас предельно достоверной и несомненной. Поэтому с ее помощью следует изучать и проверять все остальные науки»[438]. Кроме того, изучение и обучение необходимо начинать с математики и потому, что, по словам «удивительного доктора», юта наука самая легкая, что очевидно из того, что она доступна каждому»[439]. Следующий аргумент в пользу математического знания «брат Роджер» связывает с тем, что математика — самая известная из наук, так как только в ней «совпадает известное нам и известное по природе или безусловно»[440]. Стало быть, в ее усвоении заключено начало человеческого знания. И поскольку, по мнению Бэкона, в одной лишь математике имеется несомненная достоверность, то для того чтобы достичь безошибочной истины и в других науках, необходимо положить основания всякого знания в математике.
Целый ряд доводов в пользу необходимости математических знаний для других наук «удивительный доктор» выдвигает, исходя из самого предмета математики. Во-первых, познание движется от ощущений к уму. Но в наибольшей степени воспринимаемо чувствами количество, так как оно воспринимается всеми органами чувств. Во-вторых, сам акт мышления не совершается без непрерывного количества, ибо «ум наш связан с непрерывностью и временем… разум в наибольшей мере преуспевает в отношении самого количества…»[441].
Что касается этики, то в энциклопедии наук «удивительного доктора» моральная философия важнее математики и эмпирической науки, ибо, с его точки зрения, всякая наука должна быть структурирована, исходя из моральной философии.
И хотя Р. Бэкон склонялся к естественно-научному знанию и отвергал умозрительно-теологическую схоластику, он, как сын своей эпохи, не мог обойти вниманием фундаментальную средневековую проблему — соотношение философии и теологии, веры и разума. Для Бэкона этот вопрос конкретизируется в плане соотношения естественного знания к таким «превосходным творениям» как бог, ангелы, загробная жизнь, небесные тела и иные творения. Эти превосходные творения трудно познаваемы для человека, ибо «Чем более они превосходны, тем менее нам известны»[442]. Метафизика как раз имеет дело с этими «превосходными творениями».
В соответствии со своей эмпирической методологией Бэкон полагает, что «в метафизике не может быть иного доказательства, кроме как через следствие, так что духовные вещи познаются через телесные следствия и творец — через творение, что очевидно в этой науке»[443]. Стало быть, духовные предметы познаются посредством восприятия телесных вещей.
Однако возвышенность духовных предметов не поддается полному и адекватному пониманию посредством одного лишь обыденного опыта и даже самого изощренного математического доказательства. Простой внешний опыт оказывается недостаточных для постижения духовных предметов, а потому Р. Бэкон обращается к внутреннему опыту, напоминающему, по сути, мистическое озарение Августина. Более того, с помощью такого «божественного вдохновения» познаются не только духовные, но и телесные объекты.
Наряду с этим Бэкон допускает существование третьей разновидности опыта — некоего фантастического праопыта, которым бог наделил «святых отцов и пророков». Бог открыл им истины науки через внутреннее озарение. Следовательно, абсолютная истина доступна только им, людям же бог сообщает лишь частичную истину.
Безусловно, всё это усложняет понимание общей методологической позиции Р. Бэкона, внося в нее некоторый элемент дуалистичности и противоречивости: внешний опыт и математические доказательства, посредством которых познается мир телесных вещей, вел к рационализму, а внутренний опыт и праопыт — к мистицизму.
Эта методологическая двойственность свидетельствует о том, что Р. Бэкон стремился преодолеть конфликт веры и разума, философии и теологии и утвердить возможность союза между ними. Они не могут вступать [) в противоречие друг с другом хотя бы только потому, что в конечном итоге они представляют собой результат первоначального божественного откровения, нуждающегося в толковании. Как раз в толковании текстов Свя- и щенного Писания и возможен определенный союз между верой и разумом, ; теологией и философией. В этом деле философия оказывается хорошим подспорьем для теологии, ибо, по мнению Р. Бэкона, библейские тексты частично испорчены и для восстановления их первоначального содержа- | ния можно прибечь к помощи философии.
I
j 4.6.2. Философия И. Дунса Скота
f Дело Роджера Бэкона в сциентизации схоластической философии и критике томизма продолжил Иоанн Дунс Скот — основатель новой фран- | цисканской школы. Отличительная черта этой школы — крен в сторону; сциентизма, преобладание философской составляющей над теологиче- . ской. Эта тенденция явно прослеживается в решении Дунсом Скотом фундаментальной средневековой проблемы — соотношения веры и разума, философии и теологии. Он не принимает интенции «ангельского доктора» примирить веру с разумом, философию и науку с теологией. Напротив, «тонкий доктор» (такое имя Скот получил за свои ясные и точные рассуждения) пытался развести по разные стороны баррикад веру и разум, теологию и науку, следуя тем самым по пути, проложенному Сигером Брабантским в западной мысли, и средневековой арабоязычной традиции, в частности Авиценне.
Предлагая свое решение проблемы соотношения веры и разума, Скот в определенном смысле возрождает идею Пьера Абеляра о предметном различении знания теологического и знания теоретического, воплощением которого служит философия и наука. Все споры между философией и наукой, с одной стороны, и теологией, с другой Дунс Скот связывает с непониманием их границ и сфер компетенции, а потому своей основной задачей он ставит уточнение их границ и сфер влияния.
Предмет философии, согласно Скоту, — бытие как сущее, предмет теологии — Бог, постигаемый верой. Бытие как сущее постигается разумом. Он способен познать всё, что является умопостигаемым. А это значит, что его объектом является сущее, ибо всё сущее умопостигаемо. Путь философии — доказательно-демонстративный процесс, основные составляющие которого абстракции, путь теологии — убеждение, зиждущееся на откровении. Понимаемые таким образом, философия по сути оказывается весьма спекулятивной, теоретической дисциплиной, ищущей знание ради знания. ТеолопФ же в сущности своей есть знание практическое, знание того, как наиболее эффективно направлять человеческую волю для реализации тех требований, которые предписываются вероучением. Тем самым теология наполняется моральным содержанием.
В целом предложенная Скотом теория двойственной истины, по сути, утверждала дуализм веры и разума, в рамках которого теология и философия суть две принципиально обособленные, независимые системы. Каждая из них имеет свои специфические инструменты для постижения истины. Теология не оперирует рациональными положениями, которые применимы в философии. Последнюю Скот фактически отождествляет с. метафизикой, что принципиально отличает его от Фомы Аквинского, у которого именно теология выступала в качестве наивысшего знания. Скот же эту роль отводит метафизике, которую он именует максимальным познанием. Будучи таковым метафизика обнимает собой все существующее, включая и Бога. Однако не все атрибуты Бога могут быть доказаны в рамках метафизики. Например, философ не может доказать, что Бог всемогущ: божественное всемогущество есть предмет веры. Вообще, собственно христианское понятие о Боге Скот считает делом веры. По его мнению, философ не способен доказать, что Бог справедлив или милостив. А потому вся проблема христианского спасения принадлежит теологии, а не философии. Философ может доказать, к примеру, существование бесконечного бытия, т. е. Бога, но доказать или опровергнуть, например, существование бессмертной души с философской точки зрения не возможно, это принадлежит вере, равно как и само понятие о Боге Отце дается в откровении. Этим Скот, по- видимому, хотел подчеркнуть, что в теологии неприменимы рациональные аргументы, которыми оперирует метафизика.
Из всего вышесказанного можно сделать вполне обоснованный вывод о том, что нить, связывавшая философию с теологией, у Дунса Скота была столь тонка, что достаточно было незначительного рывка, чтобы ее оборвать. Такой шаг как раз и был сделан последним философом Средневековья Уильямом Оккамом, четко проведшим демаркационную линию между сферой науки (философии) и сферой теологии. Определяющим критерием этой демаркации, как будет показано ниже, послужило решение Оккамом фундаментальной для Средневековья проблемы универсалий.