3.3.3Л. Философия Ксенофана Колофонского

Решающую роль в становлении италийской философии, в частности философии элеатов сыграл ученик Анаксимандра рапсод Ксенофан из Колофоны (по Дильсу 565-473 гг. до н. э.), философию которого можно рассматривать в качестве связующего звена между ионийской и италийской философиями. В своих содержательно философских сочинениях, написанных в форме эпических стихотворений, элегий и дошедших до нас лишь небольшими отрывками, Ксенофан нападал на Гомера и Гесиода, полемизировал с Фалесом и Пифагором.

Детальная реконструкция способа философствования Ксенофана позволяет вычленить в его метафизических размышлениях две философские традиции: уходящей с исторической сцены ионийской и новой зарождающейся — италийской.

Как продолжатель ионийской философии Ксенофан пытается решить фундаментальную проблему архэ в традиционном ключе, принимая одну из оставшихся стихий — землю, которая является первой и конечной причинами всего сущего: «…всё из земли и в землю всё умирает»[162]. Соучас- ницей земли в рождении всего живого оказывается вода. Мир, по Ксенофану, вечен. После того, как земля становится грязью и всё живое погибает в грязи, эта грязь снова полагает начало рождению. Такова вкратце натурфилософия Ксенофана.

Больший интерес для историков философии представляет вторая традиция, в рамках которой Ксенофан формулирует ряд идей, ставших затем основополагающими для Парменида. Для некоторых историков философии это обстоятельство стало основанием для того, чтобы признать Ксенофана «зачинателем», основателем школы элеатов. Такая точка зрения, идущая от Аристотеля, мне представляется совершенно безосновательной. Было бы правильнее, основываясь на фактах, видеть в Ксенофане лишь предшественника этой школы, идейного вдохновителя философской мысли Парменида. Очевидно, что философы элейской школы приняли Ксенофана себе в покровители, ибо они разделяли некоторые его идеи. Как свидетельствует античная доксография, не существует исторических нитей, связывающих Ксенофана со школой элеатов. А потому единственным по праву основателем и главой философии элеатов следует признать Парменида.

Как зачинатель италийской философской традиции, Ксенофан выдвинул несколько идей, среди которых особый историко-философский интерес представляют следующие: 1) идея о существовании единого бога; 2) гносеологическая идея о примате разума над чувствами; 3) логически следующая из (2) методологическая идея о погрешимости человеческого знания, открывшая путь древнегреческому критицизму и скептицизму.

Что касается идеи существования единого бога, то отправной точкой в рассуждениях Ксенофана по этому вопросу является критика им понимания богов Гомером и Гесиодом, которые, как известно, целиком антропо- морфизировали греческие божества, приписав им «всё, что есть у людей бесчестного и позорного». Ксенофан иронизирует над ними, говоря:

Если бы руки имели быки и львы или "кони,"

Чтоб рисовать руками, творить изваянья, как люди,

Кони б тогда на коней, а быки на быков бы похожих Образы рисовали богов и тела их ваяли,

Точно такими, каков у каждого собственный облик…

Эфиопы… черными и с приплюснутыми носами,

Фракийцы — рыжими и голубоглазыми.. ,[163]

На самом же деле боги ничего общего не имеют с людьми. Правда, полностью преодолеть антропоморфизм Ксенофану не удалось, ибо его бог, «не похожий на смертных ни обликом, ни сознаньем», всё же «весь целиком он видит, весь сознает и весь слышит»[164], богом наполнено всё. То есть бог Ксенофана тождествен космосу. Но он есть всё в своем высшем всеединстве. Понимаемый таким образом, бог оказывается по сути богокосмосом, который вечен, неизменен.

Итак, бог Ксенофана всевидящий, всеслышащий, всезнающий и в этом смысле он абсолют, сверхсовершенство и в этом смысле един* Единство Бога заключено в том, что бог могущественнее всего. Как сверхсовершенное существо Бог принципиально отличается от человека: его мысль всемогуща, ею он правит миром. Стало быть, сила бога в его мудрости, он чистый ум, «разумнее разума». И этот единый, вечный Бог мыслит мир как единое, неподвижное, вечное. Это единое и есть Бог. Именно эта мысль Ксенофана о существовании единого и неподвижного бытия и стала основополагающей философемой Парменида.

Такова концепция Бога и космоса, точнее богокосмоса Ксенофана, реконструированная по сохранившимся фрагментам его сочинений. Правда, античная доксография в лице Теофраста—Симплиция, псевдо-Аристотеля и псевдо-Плутарха приписывает Ксенофану аргументацию, из которой он якобы исходил в построении концепции Богокосмоса. Не вдаваясь в содержание приводимых ими доказательств, укажем лишь на сам факт наличия этих доказательств, что является очень важным для оценки места Ксенофана в становлении античной философии. Если такого рода доказательства действительно приводились Ксенофаном, то это свидетельствует о его принципиально новом способе философствования, отвечающем подлинной философии. И тогда отсчет последней следует вести с Ксенофана, а не с Парменида, как это общепринято считать.

Если вышесказанное можно расценивать в любом случае не более как предположение, то едва ли можно ставить под сомнение факт того, что Ксенофан был первым среди философов-досократиков, кто последовательно отстаивал рационалистическую позицию в гносеологии, утверждая примат разума над чувствами. Существующий раскол между физической и метафизической картиной мира Ксенофана имеет под собой глубокие гносеологические и методологические основания. Обесценивание физической картины мира объясняется во многом гносеологическим обесцениванием чувственного познания, приматом разума над чувствами. По сообщению Аристокла, Ксенофан отверг ощущения и представления, советуя доверять только самому логосу (разуму). Чувственный мир — нереальный, призрачный, о нем мы можем иметь лишь мнимое знание. Истина возможна лишь относительно единого, которое есть истинное божество, отличное от всех мнимых богов. По сообщению Галена, Ксенофан считал несомненным «только одно положение, что всё едино и это (всё) есть бог конечный, разумный, неизменяемый»[165].

Однако человеку как простому смертному суждено иметь о едином и Боге, равно как и о чувственном мире, только мнение. Характерным в этом плане является следующий фрагмент Ксенофана:

Истины точной никто не узрел и никто не узнает Из людей о богах и о всем, что я только толкую:

Если кому и удастся вполне сказать то, что сбылось,

Сам всё равно не знает, во всем лишь догадка бывает[166].

Но Ксенофан уже тогда учил, что прогресс знания может заключаться в нашем поиске истины:

Боги отнюдь не открыли смертным всего изначально,

Но постепенно…, ища, лучшее изобретают[167].

Эти два фрагмента, на первый взгляд, исключают друг друга: в первом утверждается сомнение в возможности познания истины человеком, удел всех простых смертных — мнение; во втором же не исключается возможность постижения ими истины, отчасти заключенной в неполноте и ограниченности человеческих знаний. Это противоречие, видимо, может быть преодолено, если иметь в виду, что, согласно Ксенофану, разум тоже нас обманывает и получаемая посредством него истина носит случайный характер. В силу ее случайности, если бы человек даже и обладал истиной, то он этого не знал. Такому случайному обладанию истиной Ксенофан противопоставляет догадку об истине как процессе, выраженной им как раз в приведенном выше фрагменте (фр. 18). В целом же можно однозначно утверждать, что, по Ксенофану, знание истины доступно только богу, простые смертные имеют только мнение.

Из этой своеобразной гносеологической позиции Ксенофана следует важная методологическая мысль, суть которой сводится к следующему. Процитированный выше фрагмент (фр. 34) содержит нечто больше, чем просто мысль о недостоверности человеческого знания. Он являет собой идею о существовании объективной истины, так как данный фрагмент учит тому, что то, что я говорю, может быть истиной, независимо от того, знаю я или некто другой, что это есть истина.

Кроме того, этот фрагмент содержит и другую важную идею. Он указывает на различие между объективной истиной и субъективной достоверностью знания. Человек, даже если провозглашает самую совершенную истину, то он никогда не может знать эту истину с достоверностью, поскольку не существует никакого непогрешимого критерия истины: мы никогда, или почти никогда, не можем быть полностью уверенными в том, что не заблуждаемся. А так как «знание» в полном смысле слова есть «знание достоверное», то из того, что мы, выражая самую полную истину, не можем знать этого с достоверностью, следует, что не существует никакого знания, а есть лишь знание-предположение, «во всем лишь догадка бывает». Однако наше предположительное знание может прогрессировать к лучшему.

В целом Ксенофан отрицает не всякое познание, а лишь бесспорное знание, знание же, основанное на мнении, он оставляет нетронутым. Критерием истины является мнение, т. е. вероятное, а не достоверное знание. Такова вкратце суть методологической идеи Ксенофана.

Рассмотренные выше три идеи (идея единого Богокосмоса, идея примата разума над чувствами, идея знания-мнения), которые были лишь намечены и выражены в бессвязной форме Ксенофаном, получили свое дальнейшее развитие и стали системообразующими в философии Парменида — основателя философии элеатов.