6.3.1. Философия Р. Декарта    6.3.1.1. Начало философии и методология Р. Декарта

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Основные принципы и положения рационалистический традиции были сформулированы Рене Декартом (1596-1650) — центральной фигурой классической культуры и философии. Основную цель, которую ставил перед собой Декарт как философ и методолог в деле построения новой науки и философии, можно сформулировать так: очистить знание от всех сомнительных и недостоверных элементов. Вслед за Бэконом Р. Декарт полагает, что здание новой науки и философии должно строиться на солидном (надежном) фундаменте. Декарт не мог довольствоваться той неопределенностью и беспорядком, которые царили в предшествующей культуре и философии. Он намерен осуществить полную переоценку традиционных методологических ценностей, предлагая разрушить «старое здание» до основания, вплоть до отказа от таких форм знания, которые традиционно считались достоверными и надежными, как математическое (математические доказательства) и опытное (чувственные вещи) знание. «Для серьезного философствования и изыскания истины всех познаваемых вещей, — подчеркивает Декарт, — прежде всего следует отбросить все предрассудки, или, иначе говоря, надо всячески избегать доверяться каким бы то ни было ранее принятым мнениям как истинным без предварительного нового их исследования»[628].

Как известно, для разыскания истины Декарт выработал определенное методологическое средство, которое в истории философии закрепилось под названием декартово методическое сомнение. Оно призвано снести все здание прежней, традиционной, культуры и отменить прежний тип сознания, чтобы тем самым расчистить почву для постройки нового здания — культуры рациональной. На место прежнего, ренессансного, мышления, для которого была характерна насыщенность разнообразным, порой странным фактическим материалом, поэтически-фантастической чувственностью, случайными наблюдениями, неразвитым, непродуманным, непроанализированным и невыверенным сенсуализмом, Декарт ставит фундаменталистское мышление, которое «прочищает» чувственный опыт, рационально его прорабатывает. Иными словами, предложенный Декартом рационализм состоял в методичной и экспериментальной проверке чувственных данных, которая мота бы гарантировать надежность и достоверность нашего знания. Декарт отвергает традиционный эмпиризм, вообразивший, что за пределами чувственных вещей нет ничего устойчивого, на что он мог бы опереться, и выстроивший, по его словам, «свои здания на песке, вместо того, чтобы копать глубже в поисках камня или шины»[629].

Характерные для ренессансного мышления разносторонность и совмещение всякого рода спорных мнений воспринимались Декартом как разбросанность, отсутствие строгости и точности. Последние как раз и должна была обеспечить картезианская фундаменталистская методология, основанная на требовании поиска надежного (прочного) основания. Но поскольку начала, основания научного знания, по справедливому замечанию Декарта, лежат в философии, а в предшествующей ему философии таких достоверных начал он не усмотрел, то первой своей задачей он ставит — установить таковые начала.

Как известно, таким незыблемым, непогрешимым основанием, у Декарта оказывается сам человеческий разум в его внутреннем первоистоке, I в той точке, из которой он растет сам и которая поэтому обладает наивысшей достоверностью, — самосознание. Тем самым французский философ положил в основу не просто принцип мышления как объективного процесса, каким был античный Логос, а именно субъективно переживаемый и L сознаваемый процесс мышления, от которого невозможно отделить мыс- ! лящего. А это значит, что в отличие от античного рационализма классиче- ; ский новоевропейский рационализм в лице Декарта полагает самосознание ' как необходимый конститутивный момент мышления, отныне мышление невозможно оторвать от «Я».

и Таким образом, в своих поисках надежного основания построения но- ; вой рациональной культуры Декарт наталкивается на самосознание, кото- и рое и провозглашается им в качестве основного принципа новоевропейской философии и культуры. По сути философский, разум оказался у Де- ; карта не только самозаконным, но и законодателем всего, формирующим из самого себя способом философствования. А это значит, что впервые в ' истории философии философия в лице Декарта обрела свою самостоятельность и обратилась на самую себя, стала трансцендентальной, философия из метафизики бытия трансформируется в метафизику знания. Тем " самым было положено начало подлинного философствования. Предвосхищая в этом смысле Канта, Декарт пишет: «Прежде чем мы приступим к познанию вещей в частности, надлежит… тщательно исследовать, к каким же познаниям способен человеческий разум… не может быть ничего полезнее, чем изучать, что такое человеческое познание и как далеко оно

w 1 об

простирается»

Безусловно, переориентировав философию на трансцендентальную проблематику, Декарт с необходимостью столкнулся с проблемой метода, заключенной в постановке трансцендентального вопроса. Именно решением методологической проблематики определяется величие Декарта как мыслителя. Предложенная им фундаменталистская методология легла в основу классической методологии науки и, к сожалению, продолжает оставаться господствующей и в современном методологическом сознании. В своей основе методология фундаментализма исходит из принципа достаточного основания, содержание которого составляют следующие два момента: 1) поиск архимедовой опорной точки, фундамента познания, привилегированной инстанции как критерия достоверности и надежности человеческого знания; 2) процесс обоснования, содержанием которого является сведение определенного утверждения, концепции к достоверному фундаменту — абсолютному принципу, постулату, аксиоме, догме.

Исходной точкой методологии фундаментализма Декарта является его методическое сомнение, которое требует последовательно и методично подвергать сомнению всё предшествующее знание как знание сомнительное. Сомнение во всех основоположениях является методической установкой философии Декарта. Но в отличие от скептиков, которые сомневаются [630] для того, чтобы сомневаться, Декарт, напротив, сомневается с целью, по его словам, «достичь уверенности, и, отбросив зыбучие наносы и пески, найти твердую почву»107.

Декарт в различных местах своих сочинений говорил, что он подражает зодчим в том отношении, что когда они стремятся построить прочное здание на почве, в которой какие-то твердые породы засыпаны сверху песком, они сначала роют траншеи и выбрасывают из них песок, дабы воздвигнуть затем опоры на твердой почве. Точно также и он сначала отбросил, подобно песку, всё сомнительное, а затем, поняв, что немыслимо сомневаться в том, что существует сомневающаяся, или мыслящая, субстанция, он использовал это как скалу, на которой укрепил опоры своей философии. Стало быть, его методическое сомнение выполняет роль своеобразных «строительных лесов», которыми Декарт пользуется, покуда не найдет твердое, незыблемое основание знания. Как только тазовое обнаруживается он окончательно убирает эти «леса», т. е. на этом процесс сомнения завершается навсегда.

Итак, декартово сомнение есть исходная точка достоверности, ибо именно путем сомнения во всем содержании нашего мышления человек приобретает надежную, архимедову опорную точку.

Сомнительным у Декарта оказывается даже знание математическое, которое традиционно всегда считалось знание достоверным и непогрешимым. Он подвергает критике традиционную математику за то, что в ней отсутствует единый метод, который мог бы гарантировать истинность ее принципов и процедур. Ненадежность, недостоверность математического, в частности, геометрического знания Декарт усматривает в том, что даже в простейших вопросах геометрии допускаются паралогизмы.

А об ошибочности и ненадежности эмпирического знания свидетельствует, по Декарту, тот факт, во-первых, что чувства иногда заблуждаются, во-вторых, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью. В таком случае у нас нет критериев, посредством которых можно было бы достоверно отличить состояние сна от бодрствования. Стало быть, эмпирическое знание не более истинно, чем наши сновидения. Эту недостоверность, ненадежность эмпирического и математического знаний Декарт объясняет тем, что эти знания были получены сомнительным путем. Данное обстоятельство и побудило его пересмотреть в корне современную ему методологическую парадигму. Послушаем самого Декарта: «…поскольку чувства нас обманывают, я счел нужным допустить, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она представляется; и поскольку есть люди, которые ошибаются даже в простейших вопросах геометрии и допускают в них паралогизмы, то я, считая и себя способным ошибаться не менее других, отбросил как ложные все доводы, которые прежде принимал за доказательства. Наконец, принимая во внимание, что любое представление, I которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что всё когда-либо приходившее мне на ум не более истинно, чем видения моих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходимо, чтобы я сам, таким образом, рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина Я мыслю, следовательно, я существую столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый прин- * цип искомой мною философии»f08.

Предлагая свой новую научную методологию, Декарт выражает наде- " жду на то, что она позволит ему сформулировать методообразующие принципы, которые смогут обеспечить построение нового здания науки. В каче- «стве таковых у него выступают его знаменитые «правша для руководства ума», «строго соблюдая которые человек никогда не примет ничего ложно- . го за истинное»[631] [632] и которые должны вести к истине оптимальным путем, «не затрачивая напрасно никакого усилия ума». По мнению Декарта, предлагаемые им правила столь легки, что они доступны самому среднему уровню интеллектуальных способностей. Это объясняется тем, что они связаны с самой природой человеческого разума, т. е. они имеют трансцен- ’ дентальный характер. Можно даже сказать, что они в каком-то смысле даже врождены нам. Именно в простоте и доступности «правил для руководства ума» Декарта видел превосходство своего метода, чего нельзя сказать о науке, которая, по его словам, «подобна женщине: поскольку, оставаясь добродетельной, она принадлежит лишь своему мужу, ее уважают; когда она становится доступной всем, становится дешевой»[633].

Первое правшо, которое можно было бы назвать правтом истины или очевидности требует никогда не принимать за истинное ничего, что не было бы признанным таковым с очевидностью, т. е. «тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется… уму столь ясно и очевидно, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению»[634]. Стало быть, это правило метода требует поиска устойчивой и надежной точки отсчета, что достигается посредством интуиции, и принимать за истинное все то, что воспринимается в очень ясном и отчетливом виде, т. е. вполне самоочевидно, интуитивно несомненно[635]. Но как добраться до истины, до того, что мыслится в ясной и отчетливой форме, интуитивно является очевидным?

На этот вопрос Декарт отвечает своим вторым правтом — правтом анализа, которое гласит: для того, чтобы добраться до истинного, очевидного знания необходимо делить, расчленять рассматриваемое знание на простые составляющие до тех пор, пока не дойдем до того, что мыслится в ясной и отчетливой форме, После этого следует проделать обратную операцию, идя от простейших, ясно и отчетливо мыслимых вещей к вещам более сложным и трудным для понимания. Этого можно достичь с помощью рационалистической дедукции, которая утверждается третьим правилом (правило синтеза). Это правило требует располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с простейшего и легко познаваемого, и восходить Постепенно до познания наиболее сложного.

И, наконец, четвертое правило, которое сам Декарт именует правилом энумерации, утверждает, что для получения более полного знания о вещах необходимо их рассматривать столь всеохватывающе, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено. Под энумерацией здесь понимается исследование настолько тщательное и точное, что на основании его можно с достоверностью и очевидностью заключить, что ничего не было пропущено по недосмотру. Это правило позволяет получить те достоверные знания, истинность которых непосредственно не выводима из первых и самоочевидных принципов. Степень достоверности полученных таким путем истинных знаний, по мнению Декарта, выше даже дедуктивных доказательств.

Если первое правило является по сути правилом интуиции, поскольку посредством нее достигаются первопринципы, первоначала, т. е. самоочевидные, аксиоматические знания, то второе и третье правила суть правша дедукции, позволяющие познавать отдаленные следствия, а четвертое правило есть не что иное, как правшо индукции, так как полученное посредством энумерации заключение выведено из многих разрозненных вещей. И хотя правилу индукции Декарт отводит значительное место в своих методологических рассуждейиях, всё же, по его словам, «людям не открыто никаких других путей к достоверному познанию истины, кроме очевидной интуиции и необходимой дедукции»11* (курсив мой. —И. Ш.)

В целом картезианский метод представляет собой ряд элементарных логических правил, суть которых сводится к следующему: 1) я должен освободиться от уже сложившихся мнений; 2) существует правило очевидности, которому соответствует интуиция; посредством нее достигается опорная точка познания; 3) дедукция дополняется индукцией; 4) существует ряд практических рекомендаций: правило анализа или деления, приведение мыслей в порядок.

Вооружившись этими правилами, Декарт отправляется в поисках незыблемых оснований человеческого знания. Следуя своему требованию подвергать методично всё сомнению, он шаг за шагом отвергает всё накопленное традиционной наукой знание как сомнительное на том основании, что оно было получено слишком поспешно, на основании неясных принципов и не отвечало требованиям первого правила — правила истины.[636]

Следуя первому правилу метода, Декарт подвергает сомнению все плохо обоснованные знания до тех пор, пока не доходит до вещей мысли- ! мых в ясном и отчетливом виде. Как замечает сам Декарт, «в то самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было, необходимо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно! существовал. И заметив, что истина Я мыслю, следовательно, я сущест- j вую столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скеп- ! тиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии»[637].

Iй Итак, человек может и должен сомневаться во всем, но он не может! сомневаться лишь в том, что сомневается. Всё сомнительно и нет ничего н достоверного, кроме самого этого сомнения. Само это сомнение есть факт, в котором я не могу сомневаться и он непреложно говорит мне, что я, об- ладающий этой мыслительной деятельностью сомнения, действительно I существую. Чтобы сомневаться, я должен существовать, и именно как " мыслящая вещь. Следовательно, само сомнение дает мне неопровержи- ! мую уверенность в том, что я, как существо мыслящее, существую. Иначе:

| если есть сомнение, то должен быть и сомневающийся, т. е. мыслящий че- L ловек. «Мы не можем сомневаться в том, — замечает в этой связи Декарт, — что пока мы сомневаемся, мы существуем: это первое, что мы познаем в; ходе философствования»[638]. Отсюда следует знаменитый принцип декар- ; товой философии: «cogito ergo sum» («я мыслю —я существую»)[639], поло- ! жение, которое, по словам Декарта, есть «…первичное и достовернейшее из всех, какие могут представиться кому-либо в ходе философствования»[640]. Его следует прочитывать, по-видимому, таким образом: мыслить, значит, существовать, и, наоборот, существовать, значит, мыслить. Покуда я мыслю — я существую. И наоборот, пока я существую — я мыслю. Следовательно, для Декарта эти два понятия тождественны: сказать, что я мыслю, значит, сказать, что я существую, и наоборот. Такую интерпретацию своего принципа дает и сам Декарт: «Я есмь, я существую — это очевидно. Но сколь долго я существую? Столько, сколько я мыслю. Весьма возможно, если у меня прекратится всякая мысль, я сию же минуту полностью уйду в небытие»[641].

Итак, первая определенность, достоверность, получаемая по правилам метода, — осознание человеком себя как мыслящего существа, его самосознание, которое при помощи мыслительного акта, образующего сомнение, непосредственно удостоверяется в своем собственном существовании. Из все действий, выполняемых человеком, одно только действие мышления обладает полной самодостоверностью.

Итак, единственно достоверным фактом является только само мышление. Несомненное знание коренится только в самосознании мышления. Первой и обуславливающей всё остальное значение точкой является для познающего разума он сам. Из своего самопознания разум приобретает понимание разумной связи вселенной. Всё, претендующее на значение истины, должно быть в состоянии выказать себя мышлению с такой же ясностью и отчетливостью, как самосознание, ибо разум обязан всей ясностью и отчетливость только самому себе.

Найдя основания, первоначала бытия, культуры и философии в познающем себя разуме Декарт утвердил его самодержавие, открыв тем самым путь к трансцендентализму, а, следовательно, и к подлинному философствованию в европейской культуре. Однако этот трансцендентализм таил в себе большую опасность. Поскольку мышление оказалось самодостаточным, абсолютным и отныне оно должно было заниматься самим собой, то Декарт фактически отграничил мышление от природы, что противоречило духу и интенциям всей новоевропейской культуры — прочитать «книгу природы» (Галилей). Возникала реальная опасность впасть в солипсизм, который, Декарт, как сын своей эпохи, не мог допустить. На помощь ему приходит его палочка-выручалочка — Бог, который в действительности и есть подлинное основание всего бытия, в том числе и мышления.

Правда, этой палочкой-выручалочкой Декарт пользуется в крайних случаях, фактически он ею воспользовался лишь дважды. Однако не следует забывать, что за отвлеченным рационализмом Декарта в конечном итоге кроется Бог, который все и вершит: да, разум творит все, но он творит все не по своей воле, а по воле Бога. Поскольку Бог изначально вложил в наш разум свою волю, то ему нет необходимости каждый раз вмешиваться в действия нашего мышления и он уходит на покой. Образно говоря, разыгрываемая на театральной сцене разумом игра «одного актера» на самом деле есть лишь видимость, главный актер — Бог — находится за сценой, но все, что творится на сцене, вершится по Его воле. Это обстоятельство, как представляется, имеет решающее значение для адекватного понимания философии Декарта и его надо иметь в виду всегда, когда приобщаются к классической культуре и философии, поскольку деистическая тенденция прослеживается во всей новоевропейской философской традиции.

Бог, как уже отмечалось, появляется на театральной сцене лишь дваж- .щ ды. О первом случае уже говорилось выше. Во второй раз Декарт обращается к Богу в связи с критикой некоторыми оппонентами его принципа cogito ergo sum. Критики Декарта, в лице прежде всего М. Мерсенна, Т. Гоббса, А. Арно и П. Гассенди, поставили перед «отставным капитаном» вполне правомерный вопрос, который логически следует из первого требования картезианской методологии: на каком основании сама мысль «я мыслю — я существую» является истинной, т. е. мыслится мною в ясном и отчетли- - вом виде? Ответ: она мыслится таковой, ибо дана мне Богом[642]. Согласно Декарту, все вещи, которые мы представляем себе вполне ясно и отчетли- j во, все истинны в силу существования Бога, а отсюда следует, что наши идеи и понятия, будучи реальностями и происходя от Бога, не могут не» быть истинными во всем том, что в них есть ясного и отчетливого.

Но тогда мы (опять же в соответствии с первым правилом) вправе спросить у Декарта: почему мысль, данная мне Богом, должна быть ис- " тинной? На этот вопрос философ отвечает своей знаменитой теорией о правдивости Бога: «Прежде всего, я признаю невозможным, чтобы Бог когда-либо меня обманул: ведь во всякой лжи, или обмане, заключено нечто несовершенное…»[643] и далее: «Итак, все, что от него (Бога. — И. Ш.) исходит, истинно»[644].

Таким образом, первичная и достовернейшая из всех мыслей «я мыслю — я существую» оказывается по сути врожденной, вложенной в меня Богом наряду с такими идеями, как идея бытия, числа, длительности, некоторые аксиоматические положения типа «ничто не возникает из ничего», «нельзя одновременно быть и не-быть», но главнейшая и первейшая из них — это идея Бога.

Бог у Декарта, по существу, и есть единственное наипервичнейшее и наидостовернейшее начало и основание всего бытия. Существование Бога выводится из идеи Бога, находящейся в нас, ибо мы находим в себе представление о Божестве, как всереальнейшем и всесовершеннейшем существе, с не меньшей ясностью и отчетливостью, чем представление о нас самих. Логика рассуждений Декарта такова: Если мы заглянем в свое сознание, то в его глубинах мы обнаружим множество идей, воспринимаемых обыденным сознанием как адекватные. Но эти идеи, прошедшие через опыт cogito, могут оказаться не более, чем фантомами, порожденными собственной фантазией человека. Однако среди этих идей есть идея, для возникновения которой недостаточно одной лишь разумной деятельности человека. Эта идея совершеннейшего существа, могущество и мудрость которого превосходит возможности человеческого ума. Источником этой идеи не может быть разум человека, ибо не может некая менее совершенная вещь (каковой является человеческая мысль) породить вещь более совершенную (т. е. идею бога). Следовательно, эта идея была непосредственно вложена в нас самим божеством, из чего следует неизбежность его собственного бытия. «Из одного того, что я существую, — заключает Декарт, — и во мне заложена некая идея совершеннейшего бытия, т. е. Бога, следует сделать общий вывод, что существование Бога тем самым очевиднейшим образом доказано»[645]. Стало быть, заключение о существовании Бога вытекает из того, что в нашем понятии Бога содержится необходимость его существования. И это утверждение, что Бог как совершеннейшее существо есть, или существует, по меньшей мере, настолько же достоверно, насколько достоверно геометрические доказательство.

Итак, существование Бога выводится Декартом йз идеи Бога и его доказательство строится по уже известной схеме, аналогичной «cogito, ergo sum»: «мыслю Бога — Бог существует». И положение «Мыслю Бога — Бог существует» столь же достоверно, как положение «Я мыслю — я существую». Между ними существует ясная непосредственная связь, и так как положение «мыслю» незыблемо, то его следует понимать как основание положения «мыслю Бога». Представление о Боге необходимо, ибо оно непосредственно заключено в представлении о нашем собственном мыслящем бытии, й дано нам через него, так как наше самосознание и бого- сознание образуют две стороны одного и того же созерцания.

Итак, самодостоверность и Богодостоверность внутренне связаны между собой. В Богодостоверности коренится наша самодостоверность. А это значит, что идея Бога не есть только идея в числе других — она единственна в своем роде, ибо она не только так же ясна и очевидна, как представление о нас самих, а гораздо яснее и очевиднее,' ибо только она и освещает это представление. По этому поводу читаем у Декарта: «…идея всесовершен- нейшего и бесконечного существа в высшей степени истинна… ведь в ней содержится всё, что я воспринимаю ясно и отчетливо и считаю реальным и истинным, всё, что несет в себе некое совершенство… из всех идей, коими я располагаю… идея Бога оказалась наиболее истинной»[646].

Подводя общий итог реконструкции картезианской методологии, можно сказать, что основной ее пафос заключался в том, что для постижения истины в науке должно в познании каждый шаг тщательно проверять и со всех сторон обеспечить гарантию от заблуждения. Только кто продвигается вперед медленно и небольшими шагами и этим предохранит себя) со всех сторон от заблуждений, тот достигнет цели. Стало быть, познание должно быть методичным.

В целом оценивая заслугу Декарта в области методологии науки, следует отметить, что он не только со всей остротой поставил проблему метода, зарождающегося классического естествознания, но и показал работу этого метода в действии, а именно в конкретных научных приложениях.