4.5.1. Концепция двух истин

Главный вопрос, который занимал ум Фомы как философа и теолога, это, безусловно, соотношение философии и теологи, решение которого он дал в своей знаменитой ныне теории «двух истин» (двойственной истины), признаваемой до сих пор в католическом вероучении. Предлагая свою версию решения проблемы взаимоотношений веры и разума, Аквинский пытался найти наиболее приемлемый для того времени вариант, который учитывал бы и возросшую в эпоху классического Средневековья роль научного знания, и в то же время отвечал интересам христианского вероучения. Иными словами, Фома фактически стремился избежать крайностей: с одной стороны, преодолеть позицию иррационализма в этом вопросе, характерного, например, для Тертуллиана, Бернара Клервосского и Петра Дамиани, мистицизм которых исключал даже малейшие элементы рационального (научного) толкования мира, с другой — не оказаться в ситуации Петра Абеляра, чрезмерно рационализировавшего теологию, которая находилась в полной зависимости от философии.

Согласно Фоме, существует два типа наук: одни исходят из положений, очевидных в свете естественного разума, другие же исходят из положений, «установленных в свете высшей науки, преподанной самим Богом»[420]. Стало быть, «помимо знаний, предоставляемых философской наукой, основанной на человеческом разуме, существовало знание, основанное на откровении, исходящем от Бога»[421]. То есть существование наряду с философией теологии, основанной на священном учении, обусловлено различием в их способах познания. По методу достижения истин наука и религия принципиально расходятся: наука и философия выводят свои истины из опыта и разума, религия же черпает свои истины из Священного писания. Однако с точки зрения предметов науки (философии) и теологии, сфер их применения различие между ними если и существует, то лишь частичное. С одной стороны, существует целый ряд открытых на основе опыта и разума истин, которые никак не связаны с теологией. С другой — в теологии имеется целый ряд фундаментальных положений, догматов, которые нуждаются в рациональном (философском) обосновании. К ним можно отнести догмат о существовании Бога, доказательства которого можно найти уже у Аристотеля, идея бессмертия человеческой души. Именно эти доказательства и образуют общее теоретическое содержание философии и теологии.

Однако большинство христианских догматов не поддается рациональному обоснованию, в частности, догмат о святой троице, первородном грехе, воскресении тела из мертвых и т. д. Невозможность их доказательства свидетельствует об их сверхразумной (сверхрациональной) природе, т. е. они постигаются только Божественным умом, а человеческому уму недоступны, для человека они могут быть лишь предметом веры. Всякая попытка их доказательства приводит к ереси. В истории христианства можно найти немало примеров такого рода ересей, например, арианство, связанное с догматом о святой троице, пелагианство — с догматом о первородном грехе и т. п.

Все вопросы, касающиеся взаимоотношения философии и теологии, как раз проистекают из первого рода догматов, т. е. догматов, которые нуждаются в рациональном обосновании. Пока наука и философия в своих доказательствах не расходятся с утверждениями теологии, то проблем никаких нет. Трудности возникают лишь в случае несоответствия утверждений разума догматам веры. В принципе такого рода нестыковки исключаются самой природой и сущностью веры. Но если они порой и случаются, то, согласно Фоме, виноват в этом человеческий разум, которому свойственно заблуждаться: он просто делает неправильные выводы из утверждений веры, устанавливающей, по словам Аквината, «свои основоположения в свете божественного знания, не подверженного заблуждениям»[422]. Таким образом, заключает «ангельский доктор» (титул, присвоенный Фоме после смерти) «если положения веры и оспариваются, то не потому, что истины сомнительны, а потому, что разум слаб»[423]. И если теология как священная наука принимает некоторые положения философских наук, то не потому, что она зависит от них, но лишь затем, чтобы сделать священное учение доступным для разумения. Ибо свои начала она получает непосредственно от Бога через откровение. Иными словами, теология черпает свои положения из знания божественного, которое, как высшая мудрость, предопределяет и все наши познания. «Потому-то, — подчеркивает Аквинский, — она и не зависит от прочих наук, как от высших, но использует их, как низшие, как [госпожа] прибегает к услугам служанок»[424]. Эту зависимость филосрф- ских наук от священного учения Фома усугубляет еще и тем, что сама способность к научному познанию исходит не из естественного разума, а ниспосылается через откровение. «Потому-то, — продолжает свою мысль Аквинский, — и основоположения других наук нуждаются не столько в доказательствах, сколько в [согласном] установлении. Всё же изысканное в других науках, что входит в противоречие хотя бы с одной истиной этой [священной] науки, должно быть признано ложным»[425].

Итак, «ангельский доктор» утверждает превосходство веры над разумом. Существо его учения об отношениях веры и разума фактически сводится к настойчивому стремлению устранить противоречия между ними. В случае же невозможности этого сделать последнее, решающее слово принадлежит вере.

В соответствии с данной позицией Фома устанавливает следующую иерархию человеческого знания. Наивысшую ступень на этой иерархической лестнице занимает теология, которая есть не только богооткровенное знание и высшая, священная наука, но и высшая мудрость. В этом своем качестве теология может быть доказательной наукой, но не в том смысле, что она доказывает свои основоположения, каковые суть положения веры, а основывает на них доказательства всего остального. Фома даже допускает возможность теологии ссылаться на авторитет философов в тех вопросах, в которых им было дано познать истину силами естественного разума. Правда, их авторитет для священного учения условен, неоспоримым является лишь авторитет Священного Писания.

За теологией по нисходящей линии следует метафизика, которая есть несовершенная форма богооткровенного знания. Как высшая среди философских наук она может вступать в спор с науками, отрицающими ее положения только в том случае, если они готовы пойти на уступки, в противном же случае она вправе отказаться от спора, хотя бы и могла опровергнуть возражения. И, наконец, последнюю ступень на иерархической лестнице Фома отводит низшим наукам и обыденному (житейскому) знанию, которые, по его словам, «ни основоположений своих не доказывают, ни даже в спор не вступают с теми, которые эти основоположения отрицают, но предоставляют всё это высшей [себе] науке»⁴⁴, т. е. метафизике.

Подводя итог реконструкции позиции Аквинского по рассматриваемому здесь вопросу, можно заключить, что провозглашенная им изначально гармония между верой и разумом фактически была сведена к подчинению последнего первой, превращению науки в служанку теологии. Последняя, как было показано выше, не полностью догматична, ибо она, основываясь на положениях веры, доказывает положения иных наук, в крайних случаях она даже может ссылаться на авторитет метафизики, что свидетельствует о ее рациональном характере. Стало быть, в рамках предложенной «ангельским доктором» версии решения проблемы соотношения веры и разума прослеживается тенденция рационализации, философизации теологии. С другой стороны, в силу подчинения им метафизики и низших наук теологии, можно говорить о его теологизации философии и науки.