Право-невидимка.

Право-невидимка.

Недостатки и пороки права, существовавшего и восхваляемого в советском социалистическом обществе, в настоящее время хорошо известны, общепри­знанны. Это — инквизиционные способы дознания и след­ствия, беспощадные кары за контрреволюционные преступления, система ГУЛАГа, внесудебные формы привлечения к юридической ответственности, смертная казнь детей, безусловный юридический приоритет государственной собственности, полуфеодальные, крепостнические порядки - сфере организации и применения труда и т.д.[153] Даже на коммунистическом партийном форуме, на съезде партии, во время начавшихся в нашей стране демократических перемен было признано, что советское право — это отсталая реакционная юридическая система. В нынешнее же время этот факт вообще стал общим местом, признается буквально всеми, в том числе приверженцами ортодоксального марксизма-ленинизма (трактующими его, правда, как "некоторые ошибки и недостатки").

Но все дело-то в том, что не отдельные недостатки и пороки действовавшей в советском обществе юридической системы (хотя их перечисление можно умножить) выражают коренные особенности права в советском обществе, придающие ему качество "другого", крайне негативного полюса разового прогресса человечества, другого полюса философии права. Тем более что повсеместно отмечаемые ныне недостатки и пороки советского права — это далеко не единственная его характеристика (на общем фоне всего право­вого материала они действительно могут быть оценены чуть ли не как частные, незначительные, просто ошибки — "щепки", неизбежные при "рубке леса"). Ведь советское право, особенно в послевоенные годы и еще более к 1960—1970-м годам, избавилось от многих своих уж очень одиозных форм и институтов. После довольно интенсивной работы, проде­ланной научными правовыми учреждениями, законодательными органами, учета данных юридической практики оно с внешней стороны вообще обрело вид — скажем так — не­плохой, отработанной с технико-юридической стороны пра­вовой системы, что — при всех, по выражению А. Тилле, реалиях "абсурда" и феодально-крепостнических поряд­ках — давало повод для известных положительных оценок существовавших в то время юридических установлений.

Надо добавить сюда и то, что в советской юридической системе существовали по формальному замыслу и объяв­ленным принципам некоторые явно благородные, впечат­ляющие социалистические элементы, в том числе по вопросам оплаты и охраны труда, отдыха, компенсаций и др. Во многих правовых институтах прослеживалась направ­ленность на "защиту интересов людей труда", материнст­ва, детей и детства, потребностей фундаментальной науки, медицины и образования. И в самих законах, и в официаль­ных документах звучал голос во имя "крепкой законности", возведения советского социалистического права в ранг "ос­новы нормальной жизни общества" и т. д.

Так в чем же дело? Каковы основания для тех суровых оценок советского социалистического права, которые в об­щем виде были даны ранее в этой работе?

Суть дела в том, что созданная Сталиным, его партий­но-чекистскими соратниками и подельниками всесильная партийно-идеологизированная государственность, мощная модернизированная военно-коммунистическая система ти­ранической власти включала в состав своих сложных меха­низмов право в двух принципиально разных ипостасях:

во-первых, официальную юридическую систему, так ска­зать, видимое право, именуемое "советским, социалистическим", со всеми его плюсами и минусами, какими-то достоинствами и одновременно — недостатками, пороками, мистификациями, византийски-изощренным словесным дурманом;

и, во-вторых, невидимое право — сердцевину всей сис­темы власти, право-невидимку, которое никогда, в отличие от революционных времен, не преподносилось как офи­циальная юридическая реальность, но которое в действи­тельности, как и ранее, оставалось высшим револю­ционным правом, служащим па воле вождей и партийно­го аппарата делу коммунизма, — направляющим и рег­ламентирующим, жестко и непререкаемо, воистину по-большевистски, по-чекистски беспощадно жизнь и развитие всего общества.

В этой связи — одно попутное замечание. В настоящее время власть и управление в советском обществе довольно часто представляются уж слишком упрощенно. Вот, дескать, "при социализме" в обществе существовали официальные Советы, официальные законы и т. д., но они были только ширмой, в действительности всеми делами в обществе ведала номенклатура, партийные чиновники, которые вмешивались во все и вся, мешали работать, давали неком­петентные суждения и пр., и пр.

В таких представлениях, во многом верных, содержится все же довольно-таки примитивная схема, порой явно ошибочные оценки (были среди партийных чиновников и весьма компетентные люди, и вмешивались они в жизненные ситуации подчас по делу).

Но, увы, при этом упускается из виду самое главное — то, что номенклатура, партийные чиновники и активисты и просто своевольничали, действовали по своей прихоти, куражились (хотя наличествовало и такое), а были прежде сего служителями высшего и непререкаемого революционного права коммунизма. Обратим внимание — служителями, пусть и далеко не всегда искренними и верными, часто действовавшими своекорыстно, но все же служителями, сво­его рода "законодателями", "прокурорами", "судьями" и 'исправниками", обязанными делать все, что угодно (соблюдая лишь внешние юридические приличия), но добиваться полного осуществления коммунистических идеологических предначертаний.

И такое "право"-невидимка имело свою нормативную основу, выраженную не только в партийно-нормативных актах (партийных программах, уставах, директивах, поста­новлениях, инструкциях и др.), но и непосредственно в про­изведениях, выступлениях и речах "классиков марксизма-ленинизма" — Маркса, Энгельса, Ленина, "гениальных" высказываниях Сталина, а после его смерти (взамен их) — в высказываниях каждого очередного вождя — Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко.

Надо полагать, именно данный фактор является, воз­можно, самым главным для понимания природы коммуни­стических порядков, существовавших в советском обществе, — фактор, в должной мере до сих пор не оценен­ный, но по-прежнему влияющий на жизнь общества. Ведь само существование сталинской машины всевластия и функ­ционирование порядков, в соответствии с которыми все ос­новные вопросы жизни общества императивно решались в партийных инстанциях, находит обоснование именно в том, что "партия", которая ведет народ к светлому лучезарному будущему, будто бы вправе во имя этого делать все что угодно — идти на любые акции по "преобразованию обще­ства" и "переделке человека".

Знаменательно, что такого рода высшее революцион­ное право коммунизма, начиная с 1930-х годов, стало в советском обществе хотя и всем известным, но все же тайным, открыто не афишируемым. Если после октябрьского пере­ворота 1917 года и в 1920-е годы оно в виде "революционно­го правосознания" и "революционной законности" претендовало на то, чтобы как бы заменить оставшееся от про­шлого "юридическое право" (и в этом — глубинная подоп­лека идеи о его якобы неизбежном отмирании), то теперь, когда восторжествовала замечательная советская социали­стическая юридическая система, оно во всей своей реальной плоти и реальном значении ушло в тень, за кулисы официальной государственно-юридической жизни, стало воистину подпольным, подковровым правом. В официаль­ных документах, в конституции, иных официальных актах остались лишь символы, некоторые формальные "зацепки", позволявшие как-то с формальной стороны оправдывать это право-невидимку (путем указания на "руководящую и на­правляющую" роль партии или на то, что партийные орга­низации образуют "ядро" государственных органов и общественных объединений).

Два момента, связанные с негласным статусом "выс­шего революционного права", достойны особого внимания.

Так как, во-первых, его будто бы и нет в действитель­ности, а существует будто бы только "ум, честь и совесть эпохи" и "руководящая роль" партии, то такого рода неви­димый фантом и вследствие этого деятельность партийных инстанций оказываются неподвластными юридическому закону и суду, не связанными никакими юридическими нор­мами и юридической ответственностью. Хотя — следует по­вторить — все основные вопросы жизни советского общества монопольно решались партийными инстанциями, в первую очередь высшими: политбюро ЦК партии, секретарями ЦК и, конечно же, высшим партийным правителем — Генераль­ным секретарем (решения которых во имя формально провозглашенной партийной демократии по тем или иным вопросам "пропускались" через коллективные партийные форумы — Пленумы, Съезды).

Во-вторых, решения партийных инстанций являются тем не менее безусловно обязательными, подлежащими точному и скрупулезному исполнению, в том числе и институтами официальной юридической системы. Назначило политбюро ЦК то или иное лицо на руководящую государственную долж­ность — вслед за тем это лицо "избирается" на ту же должность на сессии Верховного Совета. Одобрен высшим партийным ареопагом проект закона — и этот проект, без каких-либо серьезных поправок, зачастую слово в слово, "при­дается" законодательным органом.

И еще один, самый существенный момент. Хотя в 1930-х годах советское право как нормативная юридическая система получило серьезное развитие и заняло заметное место в жизни советского общества, тем не менее высшее революционное право большевистского всевластия реализовывалась в основном напрямую, минуя всю эту канитель с юридическими институтами, процедурами и иными ненужными премудростями. И для этого как раз и были вырабо­таны ленинско-сталинским гением — действительно гением! — безотказно работающие механизмы всевластной машины, стержнем которых являлось прямое (прямое!), помимо каких-либо советских учреждений и юридических институтов, безусловное подчинение вооруженных сил, всех силовых ведомств и карательных учреждений непосредственно высшим партийным инстанциям — Генеральному секретарю, первым секретарям обкомов (такое прямое подчи­нение находилось под эгидой опять-таки высшего революционного права, да в какой-то мере отражалось в секретных ведомственных актах и воинских уставах).