Новая обобщающая формула.

Новая обобщающая формула.

Наиболее всеохватной Юридической категорией, характеризующей состояние и особенности права в советском обществе начиная с середи-1930-х годов, стала формула (и одновременно — лозунг, принцип, идеологический постулат) "социалистическая законность".

Формула "социалистическая законность", сам подход к правовым вопросам под таким углом зрения нередко представлялись в пропаганде, науке, общественном мнении тех лет, и особенно в более позднее время, не только как достижение в разработке вопросов социалистического права, но и как изменение самой концепции права, самого видения правовых вопросов в марксизме.

Что ж, и впрямь — многое изменилось в мире марксизма, коммунистических идей, перспективы их реализации и в самом понимании коммунизма уже спустя одно-два, тем более три-четыре десятилетия после октября 1917 года.

Не оправдались расчеты на быстрое, путем использования самых радикальных мер, преобразование общества. В России, а затем и во всех странах, где к власти пришли коммунистические партии, в обществе, наряду с известными изменениями, казалось бы, успехами, произошли гигантские экономические и социальные потрясения, зачастую — эко­номический крах, возобладали тоталитарные, репрессивные режимы власти.

Произошли изменения и в коммунистических взгля­дах. Не сразу, сначала исподволь, но затем со все большей открытостью, особенно в 1940—1950-х годах, программ­ные коммунистические документы стали обретать демокра­тический шарм. В них оказались изъятыми положения о "диктатуре пролетариата", о "революционном насилии", поя­вились (сначала в трактовках "еврокоммунистов" 1950— 1960-х годов) положения о демократии "вообще", о допус­тимости частной собственности.

И особенно существенное: наряду с некоторыми частнособственническими формами хозяйствования и общедемократическими институтами получили признание общедемократические правовые категории, связанные с разви­тием законодательства, правосудия, юридической науки и образования, другими институтами права и юриспруден­ции, названными "социалистическими". Причем таким об­разом (как это прослеживается в советском обществе), что взамен "революционного правосознания" утверждается идея о социалистическом праве как "основе нормальной жизни общества", а главное — о социалистической законности как выражении, по официальным идеологическим утверждени­ям, нового гуманного и демократического этапа всей идео­логии и практики коммунизма.

Все это (по тому времени, как представлялось, весьма существенное) и олицетворяла в качестве обобщающей ка­тегории формула "социалистическая законность", призван­ная в суммированном виде представить новый правовой облик "победившего социализма", "развитого социалисти­ческого строя".

Такое положение о законности, ставшее выражением, казалось бы, новой правовой идеологии советского общества (идеологии социалистической законности), по большей час­ти вызывает к себе благожелательное отношение. Все же какая-никакая, а законность. По сравнению с режимом дикта­туры пролетариата и революционного правосознания, она — определенный шаг вперед, предполагает установление в обществе правопорядка. Да и к тому же очень благородно­го, воплощающего высокие идеалы, чаяния трудящихся масс, простых людей, — социалистические идеалы и надежды. Тем более что получали все большее распространение ее научно-литературные интерпретации, сообразно которым социали­стическая законность в представлениях ряда советских правоведов связывалась с правами и свободами личности, и даже — с благоприятствованием ей[155].

Между тем социалистическая законность, вся обозна­чаемая ею социалистическая правовая идеология — не бо­лее чем химера. Такая же, как и многие другие марксистские категории (да и, пожалуй, марксистская идеология в це­лом), — иллюзорно-соблазнительная, скрывающая совсем реалии, уродливо-страшная по своему существу и своим последствиям.

Дело в том, что идеология социалистической законности, создавая видимость юридического благополучия в обществе, причем благополучия высокого порядка (социалистического!), а самом деле не только прикрывала, оправдывала, представляла в фальсифицированном виде, но и, по сути, в новом облике утверждала и возвеличивала те страшные реалии и процессы, которые в действительности происходили в обществе.

Ведь все вопиющие бесчинства, массовая расправа над "провинившимися" народами и невиновными гражданами, классово чуждыми людьми и былыми сотоварищами — все ужасы Большого террора, ГУЛАГа, кэгэбистского беспредела с середины 1930-х годов происходили в обстановке, когда торжествовало, по всем официальным заявлениям и провозглашенным лозунгам, великое социалистическое достижение — "строжайшая социалистическая законность"!

Более того, когда после смерти Сталина, в 1953—1955-х одах, устранялись крайности сталинского режима и пов­ергалась аккуратной критике под видом "осуждения культа личности" сталинская тирания, чудовищные факты большевистского произвола официально оценивались только в качестве неких "нарушений социалистической законности".

И здесь хотелось бы привлечь внимание к положению, дозволяющему, по мнению автора, быть может, наиболее строго и точно выразить состояние права и философских представлений о нем, с которыми российское (советское) об­щество подошло к середине 1980—1990-х годов — к эпохе восстановления и демократического воссоздания Отечества. К положению, раскрывающему и саму формулу "социали­стическая законность". Суть его в следующем: идеология социалистической законности не только представляет собой нетронутую по своей основе и сущности коммунистиче­скую философию права, но и выражает ее в модернизированном, изощренном, утонченном виде — наиболее лживом и опасном для людей, общества, его будущего.