5. Наше право

5. Наше право

Некоторые штрихи из прошлого российского права.

Прежде всего представляется важным подтвердить положение, в соответствии с которым в России, как и в других странах, имеются достаточные "правовые корни" — исторические правовые предпосылки, которые в конечном итоге в начале XX столетия предопределили высокую значимость правового направления в утверждении либеральной цивилизации на российской земле.

Причем вопреки довольно распространенным предубеждениям можно с уверенностью утверждать, что это весь­ма основательные правовые предпосылки. Они различимы не только в отдельных сторонах социальной жизни и быта Древней Руси (проникновение через "договоры с греками" и православием известных ценностей позднедревнеримского права, влияние через норманнскую культуру правовых начал северо-западной Европы), но и в известных самобыт­ных славянских свойствах самого российского права. Тех свойствах, которые, несмотря на долгое татаро-монгольское господство, так и не позволили утвердиться на русской восточным, хано-ордынским юридическим канонам и в то же время весьма убедительно и многообещающе раскры­лись в российских кодификационных тенденциях (прежде всего в Уложении Алексея Михайловича) — надежном свидетельстве направленности правового развития на норма­тивные обобщения, интеллектуальные ценности (конечно, в том виде и объеме, в каком они только и могли существо­вать в условиях российского средневековья).

Правда, если обратиться к еще более глубоким пластам культуры Руси, то правовые реалии российского прошлого оказываются довольно сложными. Так А.П. Семитко считает, что "древнерусская мифология, языческая религия сосредо­точены главным образом на осознании и понимании восточ­ными славянами природных явлений и процессов" и что славянская культура развивалась "в иной геополитической ситуации, ей было отпущено — и это самое главное — иное время, явно недостаточное для естественного вызревания общечеловеческих правовых начал внутри ее"[167].

Но и здесь нельзя все же упускать из поля зрения обстоятельства, свидетельствующие о том, что на Руси, как и в ином обществе, в силу естественных потребностей "че­ловеческого упорядочения" свободы наличествовали свои, своеобразные позитивные предпосылки для правового раз­вития. Характерны в этом отношении соображения Н.Я. Да­нилевского. Развитие личностных начал в романо-германской культуре он связывает с "насильственностью" и противо­полагает ей "прирожденный гуманизм" славянских наро­дов. По его мнению, в этой связи истоки института суда присяжных, введенного судебной реформой 1864 года, нуж­но видеть в русской народности, ибо гласность и изустность были и в России исконными формами суда. "Суд присяж­ных, — говорит ученый, — по совести есть начало по пре­имуществу славянское, сродное со славянским духом и характером"[168]. Аналогичными по своей природе являются и права, относимые к политическим. По мнению Н.Я. Дани­левского, в частности, "свобода слова не есть право или при­вилегия политическая, а право естественное"[169].

Вместе с тем, разумеется, в российском прошлом надо видеть и другое — не очень радостное и оптимистическое.

В целом, по общему своему содержанию и облику, рос­сийское право в прошлом не отличалось особой целостностью. В нем всегда были заметны элементы мозаичности, существования разнородных, не всегда совместимых элементов, прямых заимствований — не всегда самых передо­вых (как это, скажем, характерно для петровского времени, когда в российский быт внедрялись средневековые запад­ноевропейские институты).

К сожалению, впечатляюще самобытными, характерны­ми для относительно недавнего прошлого российского права оказались, увы, порядки и нравы, связанные с имперской государственностью, точнее с российской чиновничье-бюрократической действительностью, ее казенными регламента­ми, инструкциями, уставами, рутинной практикой их применения, намертво сковывающими общественно-государственную жизнь и насквозь пропитанными чинопочитанием, косностью, мздоимством.

Ну и, конечно же, уникальный, редкой самобытности и же время явно негативный образец российской правовой действительности — это феномен советского права и социалистической законности. При всем нашем, надеюсь, неприятии коммунизма, его порождения — сталинской и неосталинской тирании, надо отдать должное этому в чем-то совершенному и одновременно лживому образцу "права", позволявшему коммунистам идти на самые невероятные и немыслимые действования, создавая с внешней стороны благоприятную видимость некоего современного правопорядка — "права трудящихся" и "социалистической законности". Этот образец кажется, находит известное воплощение и в сегодняшней действительности демократической России.