Форма и смысл творчества

А. П. ЩЕГЛОВ,

профессор кафедры

истории медицины, истории Отечества и культурологии Первого Московского государственного медицинского университета имени И. М. Сеченова; и.о. профессора кафедры истории и философии науки Института философии РАН, доктор философских наук

Аннотация

В статье представлено исследование о форме и природе творчества. Существуют два основных направления в исследовании и понимании искусства. Первый из них можно условно определить как нахождение чего-то присущего предмету, но неизвестного на данный момент исследователю. Другой способ творчества можно обозначить не только как поиск, открытие, но и как процесс творения. В первом случае человек только открывает новое, во втором – предстает уже как творец. В первом случае творчество ограничено только человеческим восприятием, во втором – оно способно постичь за вещественной неустойчивой оболочкой саму сущность бытия. Именно в разнице этих сущностных значений лежит непреодолимое противоречие между ними, отличие в понимании процесса творчества.

Ключевые слова: искусство, творчество, Логос, Бог Слово, бытие, современное искусство, бесконечность, вечность, тождественность, сущность, мышление, центр бытия, событие.

Наши размышления о путях творчества начнём с рассмотрения высказывания немецкого философа Освальда Шпенглера, который в своей работе «Закат Европы» следующим печальным образом подвёл итоги европейского творчества: «Всякое искусство смертно: не только отдельные творения, но и сами искусства. Настанет день, когда перестанут существовать последний портрет Рембрандта и последний такт моцартовской музыки, хотя раскрашенный холст и нотный лист, возможно, и останутся, так как исчезнет последний глаз и последнее ухо, которым был доступен язык их форм…»[139]. Очевидно,

О. Шпенглер хотел этим сказать, что европейское искусство и творчество, как его основа, больше не воссоздаётся, хотя ещё и способно быть воспринимаемым. Думаю, что многие согласились бы с этим высказыванием немецкого философа. Добавим, что исчез не только «язык форм», но сам смысл, прообраз всякого творчества, способность понимать скрытый бытийственный смысл.

Приведённая выше мысль О. Шпенглера как нельзя лучше характеризует то состояние творчества, которое можно наблюдать в последнее время. Все эти бесчисленные перфомансы и хэппенинги, современное, актуальное искусство, поиски творческих альтернатив, новых образов в лучшем случае порождают недоумение, а в худшем – вызывают отвращение и брезгливое нежелание вникать в бессмысленные перипетии навязываемого концептуального искусства. Трудно искать творчество там, где его нет. Будет небезынтересным узнать, чем в итоге закончились все эти попытки выдавить из небытия новые формы. С изрядной долей цинизма некоторые современные «художники» XXI века вслед за марксистами заявляют[140], что искусство – это товарный объект, а попытка любого творчества должна иметь коммерчески выгодный результат. В этом случае не будет преувеличением сказать, что мир этих представлений мертв для творчества.

Можно без конца перечислять все свойства этого искусства и указывать на бессмысленность подобного рода творчества, но для нас важно понять, в чем состоят смысловые основания подобного творческого вдохновения, а также показать другую возможность творчества. На наш взгляд, существуют два основных направления в исследовании и понимании искусства. Их условно можно разделить, используя и исследуя различные значения двух многозначных древнегреческих глаголов, на: “???????” (эуриско)[141] и “?????” (пойэо)[142]. Процесс, обозначаемый глаголом “???????”, можно определить как нахождение чего-то присущего предмету, но неизвестного на данный момент исследователю. Глаголом “?????”, в противоположность указанному значению, можно обозначить не только поиск, открытие, но и процесс творения. В первом случае человек только открывает новое, во втором – человек предстает уже как творец. Именно в разнице этих сущностных значений лежит непреодолимое противоречие между ними, отличие в понимании процесса творчества. Без понимания композиции этих смыслов очень трудно представить себе само понятие «творчество». Мы приступим к разбору этих направлений в обозначенной выше последовательности.

Начнём с присущих глаголу “???????” значений, определяющих творчество. В наше время принято считать, что изучением творческих процессов занимается эвристика. Как утверждается[143], это научное направление не объясняет само творчество, а занимается поиском логических приёмов и научных способов, ведущим в конечном итоге к простому решению художественных задач. Причём эти методы бывают осознанными (рациональными) или неосознанными (интуитивными). Такой подход берёт своё основание в греческом глаголе “???????”. То есть творчество в своей конечной цели предполагает получение исключительно прагматичного результата, который надо найти, обнаружить, сделать сиюминутно полезным. «Дела находят своё выражение в словах»[144] (“?? ???? ???? ?????? ??????????”. Достижение (открытие такого результата даёт возможность продать его за известную цену (??????????? ??? ????????).

Подобный современный подход к идее творчества располагает достаточно давней историей, имеющей начало ещё в учении стоиков. В настоящее время такие концепции творчества являются уделом постмодернистов с их фетишизацией предметов потребления[145]. В этой системе духовного восприятия творчество не является открытием сущностей, его задача – размышлять о текущих событиях, где сиюминутность решений субъекта становится законом. Человек перестаёт объемно мыслить, его бытие располагается только на плоской одномерной поверхности. Само бытие также определяется как неделимая плоскость, где нет разделений, иерархических уровней, родов и видов сущностей.

Бытие теряет вместимость, ёмкость, всё множество событий происходит не внутри бытия, а на его поверхности. Вещи на этой плоскости никак не закреплены, не укоренены в бытии и между собой. Предметы больше не индивидуальны, они единичны, каждый из них несёт в себе смысл, но при этом в них нет никакой тождественности друг с другом. Их сочетания механичны и хаотичны, в них нет уже иного смысла, они сами и есть особенный смысл. Вещи – это точки-события, находящиеся в плоском пространстве наряду с другими точками-событиями (смыслами). Точки, как и обозначаемые ими события, бесконечно делимы, точки объединены одна с другой не взаимными связями, а одномерным пространством, в котором они двигаются во вне, как линии. Эти линии накладываются друг на друга и тем самым совершенно механистически, бессознательно соединяются. Линия, бесконечно продлеваясь в ограниченной плоскости, также бесконечно пересекает сама себя, порождая сущностно одинаковые, но различные события. Отсюда на этой плоскости всякий смысл, каждое событие могут иметь любую интерпретацию, так как события нетождественны как в отношении друг к друга, так и внутри себя (???????).

Бесконечные пересечения точек составляют единую плоскость, где все точки совпадают, становясь одинаковыми, где различие смыслов носит условный характер. Точки-события – это неопределённые глаголы без существительных[146]. Чтобы пояснить, что имеется в виду, обратимся к этике. В указанной системе не может быть понятий Добра и Зла, и то и другое вплетены в плоскую ткань бытия и по своей сути не отличимы. Возможны только ситуативное «хорошее» или «плохое», как различное отношение к одному и тому же. Таким образом, тождественность, взаимосвязанность бытия заменяется на различие между точками бытийственной плоскости. Отсюда, допустим, решение проблемы в оппозиции «истинность-ложность» относится не к её решению, а лишь к её постановке. Надо выбрать из множества точек-событий ту произвольную композицию, которая необходима субъекту. Нет никаких сущностей, качеств или объектов, а есть различные события, способы и условия постановки проблем, где событийное различие неравнозначно и нетождественно себе. То есть всё, что существует, имеет равное значение – добро и зло становятся одинаково равноценными, по причине того что они существуют. Например, утверждение истинным добра, или нормальности, выводит за пределы существования такие явления, как безумие, глупость, пагубные для человека психические расстройства личности. На этом философском фоне становится понятным, почему в наше время с маниакальным упорством утверждаются и внедряются в человеческое сознание различные сексуальные и прочие отклонения. С указанной точки зрения все «нормальные» и «ненормальные» состояния являются законоположенными условиями мышления, так как они эмпирически существуют, следовательно, равнозначны иным, «нормальным».

Мышление уже не предстаёт некой универсальной способностью определять иерархию бытия, этой иерархии не может быть на плоскости, мышление заключает в себе только характерные особенности каждого из нас. Тем самым упраздняется трансцендентное как условие всякого творческого мышления, а на его место ставится произвольный субъект, действия которого детерминированы данным временным моментом, где с бесконечной скоростью появляются и исчезают некие условные определённости, не имеющие никакого конечного основания. Одним из результатов отказа от трансцендентных ценностей является уход от моральных аксиом добра и зла в сторону временных модусов существования, определяемых как «хорошо» или «плохо».

Бытие превращается в некую сеть без центра, без начала и иерархии, поэтому у него уже нет определённой формы и места. Бытие из бесконечного объема оборачивается последовательной цепью нейтральных плоскостей. Именно по поверхности этих бесконечно повторяющихся материальных плато скользит мышление, цепляясь за случайные точки-смыслы, которые, как волны, возникают на их пути. Мышление может быть соединено с любой точкой поверхности, без всякой последовательности переходить от одной к другой. На этих поверхностях нет субъекта или объекта, поэтому любое возникновение и разрушение ничего не меняют в сущностном плане, не происходит никакого разрыва, а меняется только событие, которое, несмотря на внешнее различие всегда одно и то же. Это последнее и является главным образом уничтожением всяких индивидуальных противоположностей, его внутренняя сущность – равнозначность и совпадение контрастов (coincidentia oppositorum).

Поскольку бытие и есть Единое, то множественности, или существа, не имеют собственного бытия, они всегда отражённые призраки, тени, всполохи бытия. Так как бытие одномерно, то также одномерен и человек, его мышление не распространяется дальше материальной плоскости. Если нет объемного (тайного) смысла в бытии, то человек превращается в животный организм, а его мышление становится «кибернетической машиной», собирающей временные сведения (информацию), потому что нет никакой необходимости постигать смысл[147]. Событие не нужно исследовать, его достаточно найти, описать, зафиксировать во времени. Существенно не значение события, а его субъективное обозначение, намёк. Если мышление человека – это машина, собирающая события в некое интегральное целое, то и сам человек не может быть более ничем, кроме живого механизма, где все его части должны быть подогнаны друг к другу и каждая должна выполнять свою функцию. Живой механизм, в отличие от живого организма, не может развиваться, так как в нём нет внутренней необходимости улучшаться, ибо в бытии нет никакой цели, ради которой имело смысл совершенствоваться. Цель для машины устанавливается извне, она не результат внутренних процессов. Назначение машины – совершать внешние полезные определённые действия. Здесь речь уже не идёт о саморазвитии, её функция прикладная – выработка полезного продукта. Человек уже не индивид, а выполнение определённой функции в системе, состоящей из таких же людей-функций. Вместо системы представлений, ценностей, идеалов, моральных норм у людей остаётся только инструкция, описывающая и определяющая их поступки.

Отсюда появляется и соответствующая этой функциональности концепция творчества. Человек уже не творец, а социальная шестерёнка. Он отчужден от своего подлинного бытия, его назначение – согласование действий социальной машины. Люди становятся рабами предназначенных для них функций, и от этого нового рабства уже невозможно избавиться. Казалось, что человек избавился от «ложных» догм и «предрассудков» заявив, что «Бог мертв» (“Gott ist tot”)[148], но, оставшись лицом к лицу с эмпирической действительностью, человек перестал быть критически мыслящим достойным индивидом, он стал простым носителем информации. Но сам смысл знания становится ему уже недоступен, он не знает, что с ним делать. Информация требует обработки, а не анализа, важно накопленное количество знания, а не его постижение. Творчество превращается в изобретательство, нахождение «полезного». Прежнее представление, благодаря которому процесс творчества был неотделим от совершенствования разума и самой человеческой личности, сознательно делается маргинальным и выводится за границы общества. Творчество перестаёт быть самоцелью и приобретает стоимостную форму (fomie valeur). Результат творчества – быть хорошо проданным, таким образом, происходит меркантилизация творчества.

Создается иллюзия, что просто владение информацией позволит принимать правильные решения. Отсюда бесчисленный сонм всяких экспертов, консультантов всех мастей, разрабатывающих разные модели решений, претендует на роль социальных пророков. Но надо ли говорить, что эти одномерные существа не могут создать что-либо стоящее! Сам правящий класс, принимающий решения на основе показаний экспертов, – это уже не власть в прежнем виде, а разнородный конгломерат разного рода проходимцев и мошенников, узких и недалёких людей, руководителей предприятий, политических функционеров и религиозных деятелей.

В такой интеллектуальной матрице люди становятся полностью управляемыми по принципу «вкл. / выкл.». Девиз подобного состояния: будьте управляемы, или исчезнете. Из отдельных личностей люди погружаются в состояние неразличимой массы, внутри которой каждый предоставлен сам себе и при этом вовлечён в нелепое броуновское движение. В таком обществе незаметно для его индивидуумов уменьшается свобода выражения, вместо неё происходит манипуляция безликой информацией. Само общество выступает уже против творческой дискуссии, более того, оно требует всё больших дополнительных ограничений для всякой дискуссии, чтобы заявляемые высказывания были приемлемыми для него. Эти ограничения влияют как фильтры на творческие импульсы, и тем самым они обрывают возможные связи внутри творческого процесса. Появляются вещи, о которых нельзя говорить, тем самым предпочтение отдается только необходимым для общества высказываниям, а подчас только одному-единственному, господствующему, дискурсу, позволяющему говорить об определённых вещах и только в разрешённой манере.

Подобная структура предполагает принципиально новое понимание организации творчества. Бытие перестаёт быть строго определённой системой, в нём нет установленного смысла, значения, ценностных точек, имманентных миру или объекту. Пространство уже не имеет того, что может претендовать на центр. Отсюда творчество не является целью в себе, здесь нет и в помине того чистого и вдохновенного стремления к высшей истине, ранее воодушевлявшего создателей и творцов. Тут нет необходимости благоговейного погружения в тайны бытия, творчество с легкостью подменяется изобретательством для получения вполне ощутимых дивидендов. На первое место выдвигается не искусство понимания вещей, а создание способов для их использования. Никто уже не ищет высший идеал человека ради него самого, наоборот, творчество должно дать знание, как силу, в руки одних людей против других. И всё подобное происходит под звон пышных и пустых фраз о благе всего человеческого рода. Цель такого творчества – животное царство человека (regnum hominis), где человек не должен выходить за границы своей животной природы.

Подобная методология творчества – это разрушающее начало, часть (pars destruens), противопоставленная чистому творчеству, «фантастической метафизике»[149]. Творчество не ищет больше скрытых сил, оно определяет лишь их количественное отношение. Такой мир мертв – в нём ничего не происходит в действительности, но в нём существует только от века определённое отношение зависимостей. Человеческий (только человеческий) мир не наполнен живительно действующей силой, он духовно пустое пространство, в котором неизвестно как созидаются и снова исчезают линии, поверхности и тела. Во всех концепциях зияет всё та же пустота, та же неподвижность и безжизненность, ибо из ничего может исходит только ничто.

Сведение творчества к различным новаторским художественным техникам и приёмам обращает творчество в грёзу. Эти действия лишь бесплодные игры в творчество, пустой рационализм, не понимающий глубоких движений бытия и человеческой души. Следовательно, такое направление творчества изначально устремляется на уничтожение, развал и распад духовного облика человека. Подобные «творцы» не могут создавать, они не имеют внутренней возможности творить, они «бесплодные девы», по словам Фрэнсиса Бэкона. За последнее время ни в одной из культурных сфер не было создано ничего, что могло бы привлечь внимание больше чем на минуту. Это мир мёртвых идей и духовно мёртвых людей, где шарлатанство в творческой сфере и гуманитарных науках достигает невиданных доселе высот.

Карнавальная свистопляска современного искусства и творчества уже, к сожалению, не поэтическая гипербола, а протокольная фиксация того, что пошлая и глупая обыденность вдруг стала утончённостью и высоким искусством, а под маской творчества на подмостках искусства затанцевало глумление. Все эти сиюминутные перфомансы, возведение мерзости в ранг высшей духовной деятельности ведут к исчезновению в душах людей внутренней тишины, где граница между священным и мирским становится невозможной для восприятия.

Теперь настало время поговорить о другом направлении творчества, выражаемого глаголом “?????”. Как мы видели выше, этот глагол связан не с поиском нового, а с процессом творения. Подлинная природа творчества возможна, только когда раскрывается некая тайна бытия. Но это не просто открытие, чистый факт науки или вышеописанного духовного изобретательства, это особого рода откровение, которое, проходя через мистичность бытия, создаёт нечто в нашей действительности, раскрывает образ одной из бытийственных тайн. Это откровение превосходит все силы чувственного восприятия и рассудочного мышления, его можно понять только непосредственным духовным созерцанием, той высшей познавательной деятельностью, которой нельзя ни научиться, ни научить, но которая составляет самую сокровенную тайну созерцающей души. Оно (откровение) блаженное погружение в таинственные глубины бытийственных сущностей, превосходящее всякое научное знание. Только на грани этого понимания и самого бытия могут возникнуть смелые гениальные мысли, которые для постороннего наблюдателя кажутся натуральным рядом случайностей и счастливых успехов. Преодоление в себе слишком ценной для нас животной «человечности» похоже на ловлю драгоценного жемчуга в темной мутной воде. Из трех степеней схоластической теории познания: sensus, ratio, intuitus (чувство, разум, интуиция)[150] – для подлинного искусства мы выбираем intuitus, то есть непосредственное постижение истины. В интуиции гораздо больше выразительности, чем в научном термине (ratio). Ещё большая роль указанной выразительности находится в художественном творчестве, раскрывающем чистое бытие и его становление, постигнуть тайны которого возможно именно через алогические виды творческого познания. Латинское слово «intuitus»[151] является дословным переводом древнегреческого термина “???????”[152], что означает созерцание, мгновенное постижение, озарение, в отличие от рационального, логически выверенного познания (?????????? ?????). Но чтобы достичь этого озарения, необходима длительная подготовка ума.

Есть и противоположное осмысление термина «интуиция», которое понимается как инстинкт, то есть установленные правила поведения организма, заложенные непосредственно в сам организм[153]и законополагающие его основания. Для 3. Фрейда интуиция – это неосвещённый разумом, бессознательный первоначальный принцип всякого творчества[154]. Латинский термин instinctus – дословный перевод древнегреческого термина “????”, обозначающего неуемное желание, стремление к чему-либо, порыв неугасимого влечения, например, им обозначалось бушующее, неукротимое пламя (????? ????). Таким образом, интуиция в данном понимании связана с животными, неукротимыми страстями. Если следовать приведенному выше схоластическому разделению степеней познания, то такую интуицию должно отнести к области “sensus”, грубой чувственности, того, что находится в самом низу человеческого существования, порождающей непреодолимые чувственные влечения.

Легко можно обнаружить, что все эти указанные противостоящие уровни творчества, за каждым из которых стоит своя правда, вряд ли удастся согласовать и гармонизировать без воспарения в высшие области. Самые острые, самые, казалось бы, приземлённые жизненные вопросы, в том числе и вопросы творчества, либо решаются на высших уровнях человеческого духа, либо не решаются совсем. Истребляя, уничтожая оазисы духовной тишины, где рождаются и воспитываются творческие личности, способные гармонизировать человеческие отношения, заменяя их вопиющим шутовством, общество, как показывает история, неизбежно приходит к самоистреблению.

Задача творчества – гармонизировать жизненные ритмы, не дать разорвать ту тонкую связь между природным миром и духовными установками человека. Решение этой проблемы, видимо, не в чём ином, как только в коренном преображении самой тональности мысли и речи. Необходимо создать атмосферу духовной тишины и благоволения, которые приоткрыли бы для творческого сознания измерение онтологической глубины. Ибо только на сущностной глубине, или, что то же самое, на ценностных вершинах, совершается гармонизация, казалось бы, несовместимых мотивов творчества. Невозможно в ярмарочной сутолоке найти высокое вдохновение, ибо здесь всем руководит невидимая рука рынка и происходит шулерская игра над внешними формами мысли, сводящая всё к возбуждению низменных страстей.

Для творчества важна не только техника мышления, но и духовная высота творца. Нижние уровни человеческой чувственной сущности должны быть поставлены под строгий контроль, нельзя допустить чтобы животные человеческие страсти вырвались из-под запрета. И только в этом случае можно приобщиться к высшим целям и ценностям. Необходимо избавиться от ощущения плоского экрана, воспринимающего только внешнюю сторону реальности. Внутренняя сторона бытия как «вещь для себя» становиться уже не нужна, потому что невозможна для постижения внешними формами мысли. Мысль, применяющая только анализ, разлагающая всё на составные части, в конечном итоге способна познавать действительность в её распаде, а значит, в её растлении. Термин «анализ» (“????????”), знаменующий разложение и расчленение, является отступлением, движением вспять от некой единой формы, сочетающей душу и тело. Предел любого разложения (анализ) – это всегда уход, конечность, освобождение от уз бытия (?? ??????? ?? ?? ????????).

Внутренняя сторона бытия открывается только по мере духовного возрастания творческой личности, а не манипулированием мёртвым веществом и превозношением животных страстей. Творчество, созидание и практический результат – это несовместимые вещи. Творчество никогда не изучает вещь, лишь самая ничтожная часть творчества может предстать перед мысленным взором в виде предмета. Всё остальное так никогда и не будет выведено на чистую плоскость сознания. О глубоком невозможно мыслить только научно или представлять его в виде эпатирующей авангардной карикатуры, понять важное возможно только в неустранимом контексте живой мысли. Творческий человек отбирает из научного и бытового моря житейского только те значения, в которых находится неуловимая жизнь бытия. И благодаря им он плетёт некую сеть линий ценностного возрастания, ведущих к настоящим ценностям, к Богу. Не научный результат, не пустое морализаторство, не «человеческое, слишком человеческое», а полнота бытия и полнота её восприятия, понимания главный признак творчества. Но творческое мышление – это не просто игра образами, это поиск истины в самом бытии. Самое возвышенное кажется эфемерным, но на самом деле оно и есть самое прочное и истинное.

Наша задача – обрисовать это подлинное хотя бы в общих прерывистых чертах. То, что настоящее творчество трудноуловимо, совершенно не утверждает невозможность понять ту идею, на которой основывается любое художественное восприятие. И этой идеей является христианский Логос (?????), заложенный в самые начала бытия. Из всех многочисленных значений этого термина для нас важно утверждение, смысловое определение действительности, присутствующее в этом имени. Мы понимаем Логос не в стоическом смысле – как некую всеобщую разумную телесность, а как сущностную устойчивую природу бытия, и в христианском смысле – как Бога Слова[155], и одновременно как цельное органическое знание [156]. Тайну творчества нельзя понять никаким иным образом, кроме как через представление о Логосе. Логос бытия бесконечно глубок и сам себя увеличивает[157] при обращении к нему.

Несколько раньше мы писали о механическом прямолинейном движении точки в ограниченном пространстве. Данная точка – неразложимое далее место в пространстве, то что Эвклид обозначал как некий неизмеримый знак, не имеющий частей. Это точка без внутреннего объема, пустой символ, задача которого перемещаться в границах протяженности. Двигаясь, неделимая точка создаёт линию, постепенно заполняющую всё пространство. Таким образом, данная точка находится как бы везде, восходя из бесконечно малой величины к огромному вещественному телу, а также возвращается обратно в собственную материальную ничтожность.

Подобное овеществление бытия делает его творческие вехи пустыми и бесплодными. Это линейный ряд душевных или, хуже того, животных процессов, нанизанные, как бусинки, на сугубо материальную нить. На этих путях творчество пародирует чугунные законы мёртвого бытия, воспламеняет низменные, грубые страсти. Провозглашаемая свобода подобного творчества заключена в шутовском эпатировании обывателя. Несмотря на внешнюю яркость, шумность, претензию на остроумность, в нём всегда присутствует бесцветная унылость, пошлость, и причиной этому служит сам подобный способ художественного мышления, говорящий человеку только о его животном начале. Духовные основания человека становятся законоположены самой плоскостью вещественного бытия(?????), от чего человек становится одномерен и конечном итоге неинтересен самому себе.

Если же на место этой плоской и пустой точки поставить христианский Логос, как начало бытия, то вместо неделимого знака мы увидим его бесконечный внутренний объем, точка идёт уже не вовне, а внутрь себя, в безграничные глубины, получая бесконечность не в пространственном движении, а беспредельном раскрытии собственных смыслов. Через Логос человек приобретает возможность наблюдать вещи в их подлинном бытии, именно в Слове (Логосе) каждая вещь получает своё предопределённое существование в виде идеального, сущностного образа: «Промыслъ есть мысль Бжi?»[158](«Предначертание является Божественной мыслью»)[159]. При этом сам сущностный универсальный план и идеи, из которых он складывается, не содержатся в Божественной природе. Бытийственные идеи относятся к Логосу как подражающая причина (cause exemplaire)[160]. Единственный, настоящий путь для художественного творчества – обнаружить в предстоящей перед нами конечной хаотической (неопределённой) изменчивости подлинные причины бытия, его истинные идеи. Подобное возможно, только на зыбкой грани между грубой вещественностью и неуловимой мимолетностью таинственного мира, озаряющего нас своим «невечерним светом». По словам А. Мюссе, «мы любим лишь то, чем не обладаем»[161] в надежде найти «внеприродное» в «природном». Только тогда можно увидеть в своей душе не угасающий немерцающий свет, всегда светлый мир без мрака, где «непр?станьныи днь невечерьнии»[162] («бесконечный день без мрака (вечера)»[163]. Только взирая на эти светлые вечные образы, человек в состоянии создать нечто подобное в материальном мире, тогда он выступает уже в качестве творца, а не просто искателя натурального ряда причин.

Достичь такого состояния возможно только людям по-настоящему религиозным и достигшим нравственных высот. Только тогда возможно изменить свой материально зависимый ум, от вещного и неподвижного подняться в области невещественные (??? ??????? ?????? ??? ??? ???? ?????) ^[164]. Тогда вселенная уже не просто мрачный и безжалостный космос, она предстаёт в своём истинном виде – наполненная вечным светом, где расположение всех частей созвучно друг другу. Человек видит гармонию бытия, порождённую Божественными действиями: «Бытье невид?мо. и неизреченно образуеться? мысльно и невид?мо Божиею рукою»[165] («Бытие невидимо и неизреченно образуется, невидимой мыслью и Божественной Рукой»)[166]. Поэтому для настоящего творца уже недостаточен только вещественный смысл. Смысл начал сущего уже не укладывается в законные рамки достаточных оснований (ratio), так как само бытие образуется Божественным действием под влиянием непостижимой Абсолютной Мысли.

Если подлинное бытие наполняется светом, исходящим от Престола Божия, «Престолы Ба св?та невечерьн?», то наличное состояние сущего можно обозначить как неустойчивое совершенство. Поэтому задача любого творчества найти пути, чтобы свободно подняться, выйти из пределов тления и тем самым полностью исполнить абсолютный замысел о бытии. Цель и основной смысл творчества вне его самого. Отношение изменчивого бытия к Абсолюту предстает в виде неведомого влечения и стремления созданного к Создателю. Движение Логоса в мире порождает гармонию во всём многообразии бытийственных существ. Абсолютная воля является тайной для бытия, она отношение, направленность на другое, и нет ничего «другого» подлинного, кроме самого Абсолюта[167]. Отсюда любое творчество – это в своих началах прикосновение к этой неведомой тайне, где Абсолютная воля есть точка неуловимой связи между Бесконечным и конечным. В этом смысле абсолютные движения обнаруживаются творческими идеями вещей, их «словами» и «логосами», которые должен постичь человек.

«тако положи пред?лыъ твоя миръ… Посъiла?и слово свое земли, до скорости течетъ слово его. Дающаго сн?гъ свои тако волну, мглу тако пепелъ посъiпающаго… Послетъ слово свое, и истаетъ ?. дхнетъ Дхъ Его, и потекут водъi…»[168].

«Утверждает в пределах твоих мир… посылает слово Своё на землю, быстро течёт слово Его. Даёт снег, как волну, сыплет иней, как пепел… Пошлёт слово Своё, и всё растает, подует ветром Своим, и потекут воды…»[169].

Всякое феноменальное бытие имеет точку соприкосновения с Абсолютом: это его идея, его причина, его «слово» и цель, к которой оно устремлено. Идеи индивидуальных вещей содержатся в высших и более общих идеях, как виды в роде. Всё содержится в Логосе, предстающем как первоначало и конечная цель всего явленного. Бог Слово выражает Абсолютную волю, благодаря Слову появляются «всачсскда»[170] («всяческие»)[171] феномены через Первого Ноумена (Духа). Логос существует как причинное Начало, но одновременно и как Конец всего существующего. Всё было сотворено Логосом, Который представляется абсолютным центром мира, истоком, откуда исходят творческие лучи.

Бог Слово помогает человеческому творчеству выйти из узких рамок замкнутой обособленности. Он позволяет увидеть окружающие предметы не как тёмные вещественные сущности, даёт возможность постичь за материальной неустойчивой оболочкой саму сущность бытия. Если искусство соединено со Словом (Логосом) то это помогает человеческой душе найти верные и свободные пути и прямое общение с Абсолютом. Слово предполагает в мире осмысленную раздельность предметно-объектной структуры, субъекта и объекта, предметной сущности[172], что позволяет измерить художественными средствами те силы, которые могут как возвышать, так и низвергать. Слово как бы изначальная предметная сущность, но сама сущность вещей не относится к природе Слова[173]. Тем самым творческая мысль направляется на такую вещь, которая «фигуры не имеет», поэтому и сам творческий подход должен быть не «овеществлённым», а художественно-религиозным.

Логос посредством творения вкладывает в бытие свой неизменный образ. Акт творения есть появление сущностной множественности в пространственно-временно?м воплощении. Через Абсолютное Слово мир становится тем, что он есть, получает «самость». Отсюда «приснобъiтiе» (вечное бытие) мира существует не в смысле вечного и предвечного бытия Абсолюта, а в смысле вечности бытия как самостоятельного явления и творения, созданного Логосом в абсолютном совершенстве.

Безликое и неясное бытие превращается, через данный Премудростью смысл в оформленное явление. Премудрость-Логос – это всецело необъемлемое, не имеющее образа и неописанное на языке любых понятий, но становящееся раскрытым и доступным. Явиться для объекта прежде всего означает быть чем-то самостоятельным, независимым от своих проявлений. Кроме того, это означает отличие внутри себя таким образом, что одна сторона оказывается более внутренней, другая же – более внешней, открывающейся, являющейся[174]. Отсюда центр тяжести подлинного творчества должен переместиться с внешней, видимой и одномерной, поверхности мира внутрь самой человеческой личности, она должна почувствовать себя микрокосмом, самоценной неделимой частью бытия.

Для явления утверждается прежде всего некая иноприродная ему среда, некое другое бытие, где можно было бы появиться. Бог Слово становится предметным определением бытия, смысловым атрибутом. Всякая энергия сущности предстаёт как смысл, позволяющий соединять отдельную сущность с окружающей её средой. Логос определяет всю множественность сущностей в инобытии. Инобытие имеет свой смысл, отличный как от себя самого, так и от того чистого смысла, который берётся без всякого инобытия. Логос является смысловым становлением сущности, смыслом её становления[175].

Бог Слово выявляет абсолютно простое, нераздельное и постоянное, единство внутри самоподвижной совершенно целостной сущности. В то же время Логос выступает в качестве внутрисмыслового становления сущности, понимаемого вне Абсолютной природы. Логос раскрывает смысловое становление сущности в инобытии, рассматриваемое без привлечения самой Абсолютной природы как таковой. Сущность Слова определяет сама себя, не нуждаясь ни в каком другом определении. Бог Слово вводит в универсум вечные пределы и делает бытие существующим, содержа в себе все моменты определения. Абсолютное Слово предполагает окружающий мир, как свет предполагает тьму, чтобы быть светом. Это значит, что Логос делается смысловым становлением сущего, но в то же время по Своей природе, Он является «не-сущим». Логос даёт смысловое взаимодействие всего множества смысловых моментов, так что в этом сплошном смысловом становлении одно отличается от другого. Логос регулирует сплошной поток непрерывности, которая по внешнему виду алогична и неразличима в себе. Поэтому Слово выступает как смысловое взаимодействие подвижных в отношении одного к другому смысловых движущих сил[176].

В свою очередь, явленная сущность является субъектом и имеет своё внутренне сущностное «слово», дающее имя и понятие. Поэтому весь универсальный порядок можно определить как имя и слово. Явленный космос в своих основах – иерархическая лестница разной степени обозначений и имен, правильных очертаний вещей. Бытие становится осмысленным само по себе, имеет собственную идею, собственный смысл: «зданi? слову причащаютс?» ^[177] («созданное причастно Слову»)[178]. Бытие получает возможность выражать смысл: «аще словесна? разум?ютъ, и самовластное имутъ и присно живутъ»[179] («наделённые словом имеют разум и самовластие, вечно существуют»)[180].

Смысл является действием любой явленной сущности, неотделимым от неё, хотя и отличным от себя. Объект онтологического общения, будучи действенно определён, начинает самостоятельно пользоваться своей энергией, деятельно воплощая её на себе и на других вещах целиком, частично, подлинно или искаженно. Но это значит, что лицо общения знает имя предмета общения. Благодаря заложенному смыслу энергия сущности вещи, закрепляемой в слове, неотделима от самой сущности вещи, и потому есть одно действие с нею. Энергия отлична от самой сущности вещи, но если действие сущности выступает как сама сущность, то сущность не есть действие энергии. Энергия сущности вещи тождественна с сущностью по принадлежности и отлична от неё по смыслу, который может соответствовать Логосу или принимать искаженное направление. Энергия сущности придаёт вещам смысловую определённость, живое действие внутри неподвижной сущности вещи, несмотря на все изменения и превращения[181].

Бог Слово, как всякий смысл, содержит в Себе все образы бытия, которые каждый в отдельности воплощается в предопределённое время, в соответствии с вечным идеальным замыслом. Эта мысль Творца, соединённая с Его желанием и волей, есть и предопределение существования бытия. Бог Слово являет естественное движение Божественного Ума, благодаря которому Ум может двигаться и мыслить. Логос как Слово, как Премудрость позволяет Абсолюту выйти из своего неведомого молчания, недостижимой глубины и обратиться к бытию. Отсюда и творческая задача человека. Человек должен свободно достичь бытийственного созвучия, онтологической гармонии и затем соединить противоположную, множественную и враждебную разобщенность бытия. В этом случае искусство предстаёт как измерение неизмеримого, где творчество помогает сопоставить вещи различного бытийственного назначения ради выявления их общей «внутренней» меры, установленной Логосом, не поддающейся никакому внешнему выражению, никакому исчислению в сугубо арифметическом числе. Только в соотнесённости с Логосом можно говорить о «гармонии», «мере», «красоте». Они понятны только для тех, кто обладает внутренним чувством, может постичь ценностные перепады и обладает возможностью гармонизировать разнонаправленное. Искусство, как, впрочем, и мысль, могут быть творческими только в том случае, когда они открывают вещах непреодолимую властную силу Бога Слова. Только направленность на Логос помогает достичь настоящей глубины и высшей степени совершенства, настоящего, а не выдуманного идеала. Красота всегда больше зависима от несказанного, чем от сказанного, пустое красноречие неизбежно выталкивает мысль на поверхность, лишает её объема.

Творчество, связанное с Абсолютным Логосом – не абстрактное умственное движение, не обывательский пустой розыгрыш, это нравственная сила, предполагающая строгую ценностную шкалу, где именно нравственные, ценностные, вопросы невольно выступают на первый план. Его влияние заключено не в имущественной силе, не в благоволении государственных «вельмож» и «князей», а в проявлении высоких порывов, служении идеалу, достижении душевного мира. Перед этой связью всякая безграничная политическая и физическая сила летит в тартарары.

Если говорить богословским языком, сущностная ущербность современного искусства и его эпигонов состоит в том, что они отвергают идею души и Бога. В этом случае в противоборстве сущностных начал внутри человеческого бытия побеждает плоть, а не дух: «Противис? плоть доух?ви и доухъ плоти»[182] («Противится плоть духу, и дух плоти»)[183]. Дух человека приобретает искажённое состояние, где теряет способность познавать духовные абсолютные основы, или «логосы», бытия.[184]Именно эти абсолютные онтологические нормы, а не видимая природа определяют происхождение человека и саму возможность его существования. Будучи через тело («кожаннъi? ризъi»[185]) привязанным к вещественному и конечному бытию, человек после «первородного греха» своими собственными средствами оказался не в состоянии достичь своего первоначального сущностного предназначения – совершить преображение собственного духа и плоти, а через них и всего видимого космоса. Поэтому для мира и было необходимо схождение в бытие Логоса в образе человека как высшей степени творения, чтобы через него содействовать возвращению утраченной связи с Абсолютом мира и самого человека. Воплощение Логоса как совершенного Абсолюта и совершенного человека воплощает вершину идеальности человеческого существования и всех его творческих сил[186].

Вне этих религиозно-нравственных начал, вне Христа, творчество, культура становятся средством власти тех, кто присвоил себе права на смыслы. Именно эти люди обеспечивают себе превосходство, определяя ложным образом духовные основы для большинства, утратившего подлинные цели (Ziellosigkeit). В результате вместо возвышенности духа мы имеем хаотическое вмешательство в наши души, совершаемое с жёсткой ловкостью и сноровкой, построенное на спекуляциях. Бессодержательность такого искусства ведёт к Ничто, соразмерному Ничтожному, где нигилизм и глумление над человеком достигают своего апогея. Смысл этого творчества – создание избытка собственной пустоты. В его бессмысленном нагромождении звуков и образов человек уже не слышит подлинные голоса власть имущих, а подчиняется приказам полномочных представителей от искусства, комиссаров с мандатами.

При описании смыслов современного творчества всегда надо иметь в виду, что, помимо претензии на некоторую художественность, это направление имеет ещё и манипулятивный аспект, созданный для управления людьми. Эта осознанная манипуляция служит только цели достижения выгоды для себя, применяя утонченные техники обмана и подлога. Кроме того, это искусство эмоционально отчуждённое, оно направлено не на истину, а на собственную выгоду, получаемую в процессе манипуляции. Искусство и творчество превращаются в обычные инструменты, с помощью которых можно быстро достичь желаемого результата. Это люди «без свойств», у них развиты только отношения. Человеческое бытие становится тлетворным, все лгут друг другу, никто не задумывается об Истине. Клевета стала добродетелью, а блуд, прелюбодеяние и незаконное обогащение выдаются за великие заслуги. Человек превращается в беспощадного хищника, желающего только денежного лихоимания и блудного удовольствия. На всё бытие мира распространяется тяжёлое марево духовной лжи. Где-то это смрадное болотное дыхание заметно менее – оно прикрывается внешним благополучием, бессовестной сытостью и духовным безразличием.

Под внешне привлекательными и красивыми личинами скрывается скопище самых низменных пороков и отвратительных страстей. Цена всему этому благополучию – «гроб отверст». Гробные, мёртвые останки и составляют сущность возлюбленного современными людьми цивилизованного мира. Этот «земной рай» навязывается как идеальное государственное и социальное устройство. Чем более человек самолюбив, горд и лжив, чем более он бессердечно и жестоко относится к другим, тем более он успешен в глазах общества. Немиролюбие, надменность и заносчивость сочетается с трусостью и предательством. Для получения собственного сиюминутного удовольствия предается и продается всё, что имело какую-либо ценность. В мире духовного обмана большинство людей из живых становятся мёртвыми, они истребили в себе Божественную душу. Поэтому люди живы только по видимости своего биологического образа, а в духовном смысле они «трупы мёртвые». В людях уже нет греха, сам порок их существо. В общем человеческом большинстве нет радости молитвы и преображенья. В нём даже нет греховной сладости падения, только лишь тупая растительная жизнь «животных без перьев». Жизнь современных людей скучна и убога, их радости глупы, а горести никчёмны.

Но было бы грубой ошибкой утверждать, что ныне мало одарённых людей, они рождаются всегда и везде, но тлетворный дух эпохи с её вседозволенностью отравляет внутреннюю атмосферу личности и не дает ей развиться. Данное «глухое царство и скверное» (глухое и скверное царство) может порождать лишь духовных «пдотоАдцевъ». Всё это становится возможным по той причине, что в душах людей оскудевают источники – Божественный образ и подобие. Люди теряют Божественную силу, утрачивают достоинство, становятся духовно слабыми и немощными. Недоступным становится духовное видение и разумение. Вера в Бога, душевная жизнь беспощадно препарируются на алтаре ничем не ограниченной чувственной вседозволенности. Уже нет сакральных смыслов, перед которыми душа замирает в таинственном восторге. Всё стало относительным и подвергается беспощадной критике и сомнению. Земная жизнь становится тёмной клетью, страшным проклятым местом. Человеческое бытие всё меньше и меньше становится устойчивым. Человеческая душа, как прах, кружится на ветреном круге и уже более не приобретает, а только растрачивает свои духовные, творческие дары, доходя до последней степени обнажённости. Находящиеся в таком духовном состоянии ЛЮДИ «иже скотом подобни суть, ничтоже разума имущих, но токмо едино кричание, иже и безсловесна? животна? не сице ръчаху… кричаху и ла?ху ?ко пси, и нелепа? глаголаху»[187] («уподобляются скотам, не имеющим никакого разума, испускающим лишь вопли, так как бессловесные животные не могут говорить… они кричат и лают, как псы, и все их слова нелепы»)[188]. Уничтожая душу человека, размывая его образ, современная культура под видом блага делает из него растительное, духовно ничтожное существо. Человек уже не видит Бога, он не может выглянуть из тёмной утробы греха и равнодушия, постичь умный, небесный божественный свет.

В заключение хотелось бы сказать следующее: в кризисные эпохи подлинное искусство может оказываться невостребованным, так как оно может быть нужным только узкому кругу посвящённых. В такое время искусство превращается в постыдный нескончаемый балаган, ярмарку духовных уродов, или, что не лучше, люди, причастные искусству, вместо настоящего творчества начинают описывать раму картины, исследовать состав красок, подсчитывать количество изображённых персонажей, поэтому очень трудно в этой возникшей духовной пустоте, безжалостном и подлом мире найти что-то подлинное.