30
30
Примечание к №9
Ну какой же ты Иванов, сам подумай!
Меня вызывают к какому-то начальнику и давай молча руку щупать. Один другому: «Да, рука хорошая». А другой кивает. И мне: «Вы посидите пока в коридоре, вас вызовут». А коридор длинный, тусклый, бесконечной щелью уходящий вверх и с издевательски приземистыми лавочками вдоль стен. Потом, минут через сорок:
– Одиноков, зайдите.
И там: «Мы у вас хотим руку отрезать». Я в первый момент даже не понимаю и машинально:
– Зачем?
Сидящий за столом многозначительно переглядывается с другим, у окна, и конфиденциально так:
– Мы могли бы не информировать, но мы вам доверяем. Дело в том, что вашу руку пришьют уважаемому человеку. Ему надо. (И называется страшная фамилия, кому именно.)
– А может быть не надо?
– Надо!
– Но ведь мне тоже она… того… нужна.
– А зачем?
– Ну так… понадобится.
– А зачем понадобится?
– Ну, в магазин ходить, сумку нести.
– Так ведь у вас одна рука останется, в ней и несите.
– А одной тяжело и потом две сумки может быть.
– И что, часто вы так в магазин ходите, «с двумя сумками»?
– Да нет, но все-таки…
А сам уже чувствую, что это не то всё, что жалкие оправдания какие-то. Что я не прав. Люди мне одолжение оказывают. У них серьёзное дело, а я с сумкой какой-то. И чего я вру, не хожу я в магазины эти. И я уже нехороший и так под конец как гад «права качаю». А они:
– Что же, можете жаловаться. Это ваше право. Подавайте апелляцию в течение двух недель.
И я две недели бегаю по жутким коридорам. Да не бегаю – сижу. Сижу часами, часами. Меня вызывают в разные кабинеты, я там что-то униженно бубню, бубню. Меня уже называют все на «ты», потом переходят на «он». (36) Я «спасаю руку», и так это всё нехорошо, страшно. Этого растерянного ужаса западному человеку никогда не понять. Ведь он уверен, что он это он. И ему сама идея ДОКАЗАТЕЛЬСТВА себя просто не может прийти в голову.