631

Примечание к №575

Как тут потом маятник качнулся!

Русские: ах, да они тут СГОВОРИЛИСЬ. И это крушение самой идеи нравственности в политике привело на русской почве к наиболее разрушительным последствиям (809). Россия – литературная, бумажная страна. Литературные герои там оживают и начинают жить самостоятельной жизнью. Приём русской критики: Онегин, Печорин, Чацкий (812), Беликов – живые люди, ПРИНЦИПИАЛЬНО не отличающиеся от реальных людей, от героев газетных очерков и фельетонов. И такая интуитивная идея – «сговорились» – была понята очень интенсивно, мощно, и это понимание ожило, надело ленинский пиджачок и кепку и стало орать общим местом поверхностного морализирования и глубинного издевательства.

У Лескова в «Запечатленном ангеле» есть удивительно трогательное место, раскрывающее характерную черту русской психологии. Раскольник купил из-под полы икону «древлего письма», а к нему подошёл мужичок:

"– Ты гляди, человече, этой иконе не поклоняйся.

Я говорю:

– Почему?

А он отвечает:

– Потому что она адописная, – да с этим колупнул ногтём, а с уголка слой письма так и отскочил, и под ним на грунту чёртик с хвостом нарисован! Он в другом месте сковырнул письмо, а там под низом опять чёртик.

– Господи! – заплакал я, – да что же это такое?

– А то, – говорит, – что ты не ему, а мне закажи. И увидал я тут ясно, что они одна шайка … и, покинув им икону, ушел от них с полными слёз глазами…"

Икону гвоздиком расковыряли – «адописная». И всё. Если это, если так, то дальше идти некуда. Или сесть на землю и заплакать или взять кистень и на большую дорогу. «Ах, вы так? Ну так погодите. Устроим вам такое, на таком уровне, такого размаха, что и не снилось». И устроили.

Ленин сказал в конце 1918 года:

«Раньше западные народы рассматривали нас и всё наше революционное движение как курьёз. Они говорили: пускай себе побалуется народ, а мы посмотрим, что из всего этого выйдет… Чудной русский народ!.. И вот этот „чудной русский народ“ показал всему миру, что значит его „баловство“».