249

249

Примечание к №232

Интеллигенция не ощущала себя юной, в ней был нелепый переход от детства ко «взрослости».

Русская интеллигенция не поднялась даже до осознания собственных сословных интересов. (257) Ворочали глыбами: нар-род, Р-рос-сия. А если бы сказали прямо: «Что делать, и нам нужно место под солнцем. Вам, дворянам, с детства было дано всё. А мы жили в атмосфере хамства, сквернословия, побоев. У нас нет культуры, воспитания. И тем не менее, если не за счёт таланта, то по крайней мере за счет трудолюбия, мы выбились в люди, в средние слои общества. Мы образовали новое, молодое сословие, важное и полезное для России. Нам нужно дать некоторые привилегии, льготы…»

Нет, начали с другого: «Мы соль земли русской». Всё началось с этого истерического бреда сентиментальной потаскушки. (283) Дворянство как сословие – крепостники, бурбоны, невежи и невежды, мешающие общественному прогрессу; духовенство – мракобесы, пьяницы и развратники; купечество – хамы и дебоширы; чиновничество – взяточники, жулики и карьеристы; военные – солдафоны; ну а простой народ – тёмное, невежественное быдло (тут оговороцка: да, грязные свиньи, но не сами по себе, а потому что искусственно в невежестве держат).

То есть, иными словами, интеллигенция это такое сверхдворянство, такое сверхпервое сословие, такая элита, такая «супер стар», по сравнению с которой бледнеет спесивость римских патрициев и китайских мандаринов. Даже средневековое дворянство никогда не считало себя «солью земли» и признавало влияние духовенства и, в определённой степени, городских сословий. Тут неслыханный, неправдоподобный АРИСТОКРАТИЗМ русской ДЕМОКРАТИИ ещё за полвека до Октября предварил создание советской номенклатуры.

Злозоркий Набоков точнёхонько подметил в «Даре»:

«Изучая повести и романы шестидесятников, Чердынцев удивлялся, как много в них говорится о том, кто как поклонился».

Одно из впечатлений детства: стою на перроне Курского вокзала, а рядом сидит какая-то бабка на корзинах, вся кутанная-перекутанная в платок, похожий на высохшую половую тряпку. Лицо тупое-тупое, красное, и глаза щёлками. С ней рядом на корзинах внучка, наверно. И вдруг бабка ей: «Ой, девочкя, мотри, уточки какие!» (287) (Пальцем на голубей.) Это вот русская интеллигенция «один к одному». Такую тупость ещё поискать. Конечно, дурачков использовали, но должна же быть и своя голова на плечах.

Из воспоминаний одного «ходока в народ», потерпевшего неудачу в своих науськиваниях:

«Я начал с расспросов крестьян об их деревне, нужде, о том, как у них себя ведёт начальство, и затем уже переходил к своим заключениям и обобщениям. Но тут я натыкался всякий раз почти на одно и то же возражение: соглашавшийся с моими посылками кологривец делал из них свой вывод или подводил свой итог, а именно, утверждал, что сами они, деревенские, во всем виноваты и им приходится терпеть нужду, обиды и скверное обращение собственно потому, что они сами поголовно пьяницы и забыли Бога».

Интеллигенции до этих кологривцев пахать и пахать. Зарвались с полунамёка. (292) Им только намекнули, только бросили идейку – и всё, пошло в рост моментально. Сразу поверили и в свою избранность, и в чужую ничтожность. Самоанализ = 0. Если бы Чернышевский написал «Что делать?», где рассказал бы о судьбе молодого человека из поповичей, попавшего в совершенно чуждый и враждебный Петербург, и как ему там трудно и тяжело пришлось, как потерпели крах его наивные представления о столичной жизни… А то: «Я Иисус Христос. Я принёс миру Правду».

Ленин писал Горькому в 1919:

«Интеллигентики мнят себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно.»

Это, пожалуй, единственное высказывание Ильича, с которым можно вполне согласиться. Особенно если учесть, что сам Ленин был типичным интеллигентом (297).