592

Примечание к №529

В «Трёх разговорах» Соловьёв решил «под занавес» сыграть самого себя

Соловьёв истерик, но это ДВОЙНАЯ ИСТЕРИЯ. (598) Хотел быть красивым и интересным, но он и был красив и интересен. Свою интересность и красоту он разрушил кривлянием, погоней за такой же красотой. И это придаёт его кривлянию величие и монолитность, то есть это уже не кривляние совсем, а нечто иное, гораздо более глубокое.

Его БОЯЛИСЬ. Он думал, остановят, поправят. А всё сбывалось. Начиная с «писем к кузине», когда его возлюбленная действительно поверила ему и отказалась от брака. А он ждал, сам не понимая этого, что она его успокоит, проведёт холодной ладонью по разгорячённому лбу, скажет, что он совсем не такой.

В том-то и сарказм сопоставления истерии и «шизоитии». Одно переходит в другое, пропадает в другом, так что от субъективной оценки этой вот личности зависит и её объективная клиническая классификация. Где в конечном счете критерий, отделяющий истерическую любовь от шизоидной ненависти? И истерическую ненависть от шизоидной любви? Тут «двойная заглушка».