445

Примечание к №424

Наконец, третий этап, начавшийся с 50-х годов. Чехов превращается в символ русской интеллигенции

Собственно, истоки этого явления тоже дореволюционные. Если в 60-70-е годы ХIХ века интеллигент мыслился в виде пьяного студента-дебошира, то в 80-90-е образ трансформировался в «жертву безвременья», скорее не пьяного, а пьяненького и очень-очень ранимого (ср. Надсон, Гаршин и др.). В 900– 10-е годы образ интеллигента расщепился на нового дебошира, но уже образованного, эротомана– ницшеанца, и на идеализированного «старого интеллигента», чрезвычайно доброго и неприспособленного. Вечно плачущего неудачника, не способного от собственной сентиментальности даже бомбу кинуть. Вот этот «старый сентиментальный интеллигент» (странный синтез Обломова с семинаристом) и пошёл в дело в 50-60-е годы нашего века. В это время жизнь интеллигентское хамьё уже обломала, но фантазии о «диких помещиках» и «цивили-зованных нигилистах» ещё из черепов не выбили. Тут Чехов опять пригодился. Чеховский болван.

О настоящем же Чехове Бунин писал ещё в 1914 году:

«Долго иначе не называли его, как „хмурым“ писателем, „певцом сумеречных настроений“, „больным талантом“, человеком, смотрящим на всё безнадёжно и равнодушно. Теперь гнут палку в другую сторону. „Чеховская нежность, грусть, теплота“, „чеховская любовь к человеку“. Воображаю, что чувствовал бы он сам, читая про свою „нежность“! Ещё более были бы противны ему „теплота“, „грусть“».

И всё же был ли Чехов хоть чем-то близок советской культуре? В метафизическом, метафилологическом смысле – это ясно. Но вот просто как личность, как «писатель»? Конечно. Бунин в том же очерке вспоминал:

"Раз возвращаемся с вечерней прогулки. Он очень устал, идёт через силу, – за последние дни много смочил платков кровью, – молчит, прикрывает глаза. Проходим мимо балкона, за парусиной которого свет и силуэты женщин. И вдруг он открывает глаза и очень громко говорит:

– А слышали? Какой ужас! Бунина убили! В Аутке, у одной татарки!

Я останавливаюсь от изумления, а он с радостными глазами быстро шепчет:

– Молчите! завтра вся Ялта будет говорить об убийстве Бунина!"

Только это и было понятно в 30-х. Идиотские розыгрыши. Позвонить ночью по телефону и сказать с грузинским акцентом:

– Что же эта ви, товарыщь Бульгаков, тыхай сапай пратаскиваэтэ мэлкобуржьуазную ыдэалогию?

«Свадьба», «Весёлые ребята». И платки, смоченные кровью. Только чужой.