Ланч и мистическая поэзия

В начале 1920-х годов в Вене (Австрия) стала регулярно собираться группа ученых-интеллектуалов. В первое время эта группа, вошедшая в историю как Венский кружок, состояла из математика, социолога и физика[821], но вскоре она привлекла внимание известных и влиятельных философов, многие из которых были подкованы в математике и естественных науках. Кружок достиг апогея популярности и активности под руководством Морица Шлика (1882–1936), возглавлявшего кафедру истории и теории индуктивных наук Венского университета. У Шлика были важные связи в научном сообществе, в том числе он был знаком с Альбертом Эйнштейном. Кружок способствовал укреплению единства науки в духе международного сотрудничества и приобрел огромное философское влияние после Второй мировой войны[822].

Шлик и другие члены кружка находились под глубоким впечатлением от идей Людвига Витгенштейна (1898–1951) – австрийского философа, получившего образование в Кембриджском университете. Члены кружка, стремясь к тому, что казалось им строгим соблюдением принципов научного мировоззрения у Витгенштейна, внимательно изучали его знаменитый «Логико-философский трактат» (1921):

Правильным методом философии был бы следующий: не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, – следовательно, кроме предложений естествознания, т. е. того, что не имеет ничего общего с философией, – и затем всегда, когда кто-нибудь захочет сказать нечто метафизическое, показать ему, что он не дал никакого значения некоторым знакам в своих предложениях. Этот метод был бы неудовлетворителен для нашего собеседника – он не чувствовал бы, что мы учим его философии, но все же это был бы единственный строго правильный метод[823].

Такое радикальное ограничение метода уничтожало то, что было, с точки зрения кружка, претенциозной бессмыслицей идеализма, философию Мартина Хайдеггера и традиционную теологию.

В 1927 г. Шлику удалось встретиться с Витгенштейном за ланчем. Говорят, что Шлик подошел к Витгенштейну с «благоговением паломника»[824]. По словам его жены, «он вернулся в экстатическом состоянии, говорил очень мало, и я почувствовала, что не стоит задавать вопросы». Вскоре последовала встреча с членами кружка, но результат был для Шлика неожиданным. Витгенштейн отказался обсуждать философские идеи «Трактата». Вместо этого он стал читать им стихи бенгальского мистика Рабиндраната Тагора (1861–1941).

Настоящая глава посвящена критике религии, разрабатывавшейся Венским кружком и позитивистским движением, также известным как «логический позитивизм» или «верификационизм». Впервые термин «позитивизм» был использован для обозначения критической, научной методологии и мировоззрения французских философов Клода Анри Сен-Симона (1760–1825) и Огюста Конта (1789–1857). Здесь и далее я буду говорить о позитивизме в австрийском и англо-американском контексте, не вдаваясь в подробности о его французских предшественниках[825]. Рассмотрев реакцию на позитивизм (критику его критики религии), мы обратимся к мощному течению в философии религии, возникшему под влиянием Витгенштейна. Затем мы остановимся на проекте возрождения философии религии, прежде чем перейти к модифицированной, конструктивисткой философии религии XX в. и к зарождению плюралистической философии религии. В целом в данной главе рассматриваются пять этапов развития: (1) шаг к позитивизму и затем (2) его преодоление; (3) шаг к философии религии, опирающейся на Витгенштейна; (4) шаг к плодотворной философской концепции религиозной традиции; и, наконец, (5) шаг к философии религии, принимающей во внимание многообразие религиозных традиций[826].

В предыдущей главе я использовал аналогию между ситуацией в философии и двумя отдельными реками, потому что (к сожалению) ряд философов соотносит свою деятельность с одной из двух якобы несовместимых программ: континентальной или аналитической. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что философия религии во второй половине ХХ в. больше напоминает сеть рек или, если учитывать весь объем литературы и широту проблематики, множество океанов с разными, иногда противоборствующими течениями. В последнем разделе настоящей главы я приложу особые усилия, чтобы не упростить практически ошеломляющие масштабы современной философии религии.