Генеалогическая философия религии

Фридрих Ницше (1844–1900) родился в Пруссии и был профессором филологии в Базельском университете. В 1879 г. слабое здоровье вынудило его уйти в отставку. В оставшиеся годы он путешествовал, писал и ближе к концу жизни тяжело болел. Его сочинения вошли в число самых блестящих, беспощадных и страстных философских трудов.

Ницше выступал категорически против бесстрастных философских изысканий, прибегающих к вневременным универсалиям. В «Человеческом, слишком человеческом» он подчеркивал конкретную цель философского исследования в историческом контексте:

Все философы обладают тем общим недостатком, что они исходят из современного человека и мнят прийти к цели через анализ последнего. Непроизвольно им предносится «человек» вообще, как некая aeterna veritas, как неизменное во всеобщем потоке, как надежное мерило вещей. Однако всё, что философ высказывает о человеке, есть, в сущности, не что иное, как свидетельство о человеке весьма ограниченного промежутка времени. Отсутствие исторического чувства есть наследственный недостаток всех философов…[711]

В своей пространной ранней статье «О пользе и вреде истории для жизни» Ницше выделил разные виды исследования: антикварный, монументальный и критический. С точки зрения Ницше, роль истории заключается главным образом не в поиске объективной истины, а в утверждении жизни. Изучение прошлого ради него самого (анти-кварианизм), ради нравственных принципов и вдохновения (монументальная история) или ради точного, аналитического описания произошедших событий (критическая история) может быть хорошим или плохим в зависимости от того, улучшает и укрепляет ли оно нашу настоящую жизнь. Как и Кьеркегор, Ницше избегал «объективной истины», оторванной от реальной жизни. Он не выносил эвиденциализма Бентама и Милля с их математическими, утилитарными формулами максимизации счастья. Кроме того, хотя на первый взгляд идеализм Шопенгауэра и его взгляд на жизнь как бесконечное страдание вызывали у Ницше симпатию, он в итоге отверг пессимистические, миролюбивые ценности. Причиной его знаменитой вражды с композитором Рихардом Вагнером (1813–1883), с которым он когда-то тесно дружил, отчасти стало утверждение Ницше ценности жизни в противовес вагнеровским операм, отражающим пессимизм Шопенгауэра.

В своем подходе к пониманию истины Ницше не опирался на соответствие верований и фактов, утверждая, что истинное убеждение не должно непременно соответствовать житейским фактам. В эссе «Об истине и лжи во вненравственном смысле» он пишет:

Итак, что такое истина? Движущаяся толпа метафор, метонимий, антропоморфизмов, – короче, сумма человеческих отношений, которые были возвышены, перенесены и украшены поэзией и риторикой и после долгого употребления кажутся людям каноническими и обязательными: истины – иллюзии, о которых позабыли, что они таковы; метафоры, которые уже истрепались и стали чувственно бессильными; монеты, на которых стерлось изображение и на которые уже смотрят не как на монеты, а как на металл[712].

По мнению Ницше, истина во многом зависит от перспективы. Он считает истинным такое убеждение, которое кажется действительностью с какой-либо конкретной точки зрения. Противоположная позиция – та, против которой Ницше использует все свое риторическое мастерство, – это наследие платонического христианства. «Говорить так о духе и добре, как говорил Платон, – это значит, без сомнения, ставить истину вверх ногами и отрицать саму перспективность, т. е. основное условие всяческой жизни…»[713] Как известно, Ницше называл христианство «платонизмом для народа» и связывал причины упадка европейской культуры с претензией платонического христианства на постижение вечных истин[714]:

Будем-ка лучше, господа философы, держать впредь ухо востро перед опасными старыми бреднями понятий, полагавшими «чистый, безвольный, безболезненный, безвременный субъект познания»; убережем себя от щупальцев таких контрадикторных понятий, как «чистый разум», «абсолютная духовность», «познание само по себе»; что требуется от них всегда, так это мыслить глаз, который ничуть не может быть помыслен, глаз, который должен быть начисто лишен взгляда и в котором должны быть парализованы, должны отсутствовать активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение узрением; здесь, стало быть, от глаза всегда требуется чушь и нелепость. Существует только перспективное зрение, только перспективное «познавание»; и чем большему количеству аффектов предоставим мы слово в обсуждении какого-либо предмета, чем больше глаз, различных глаз, сумеем мы мобилизовать для его узрения, тем полнее окажется наше «понятие» об этом предмете, наша «объективность»[715].

В этом фрагменте Ницше отчасти полагается на «объективность», но только самую малость[716].

По мнению Ницше, мы ограничены нашей человеческой перспективой, и она опирается в первую очередь на чувственный опыт. «Только из области чувств и истекает всякая достоверность, всякая чистая совесть, всякая очевидность истины»[717]. Ницше связывает свою критику «высших существ с “абсолютным познанием”» с критикой традиционного метафизического исследования «истинной действительности», т. е. вещей как они есть сами по себе:

Интеллект не может критиковать самого себя именно потому, что мы не имеем возможности сравнивать его с иновидными интеллектами, и потому, что его способность познавать могла бы проявиться лишь по отношению к «истинной действительности», т. е. потому, что для критики интеллекта нам нужно было бы быть высшими существами с «абсолютным познанием». Это предполагало бы уже, что помимо всяких перспективных способов рассмотрения и чувственно-духовного усвоения существует еще нечто, некая «вещь в себе». Но психологическая дедукция веры в вещи не позволяет нам говорить о «вещах в себе»[718].

В последнее время эта связь между реализмом и теизмом стала получать поддержку. Патнэм предположил, что «…все содержание реализма содержится в утверждении осмысленности размышлений о Божественном Ведении…»[719]. Если согласиться с традиционным теизмом, то Бог видит и знает мир как он есть. Позиция с точки зрения Бога была бы идеальным знанием и, следовательно (если принимать реализм), идеальной истиной. Отрицание таких идеальных знания и истины, по-видимому, сопровождается критикой традиционного теизма.

Поскольку Ницше был противником формальных философских систем, его заслуги в области философии религии зачастую видят в провокациях и уловках, а не в создании нового систематического понимания религии[720]. Широко известна его критика христианства как религии, уходящей корнями в чувство обиды и бессильную ненависть к сильным. Он считал, что в основе христианской этики сострадания лежат мстительные попытки слабых обуздать сильных. Ницше боролся за уничтожение христианских ценностей, под которыми он в первую очередь понимал покорность, раболепие, самоуничижение и жертву разумом ради веры. Свои собственные ценности, а точнее ценность, Ницше определял лаконично: «Жизнь не имеет иных ценностей, кроме степени власти…»[721]. Для Ницше власть означала здоровье, жизненную силу и утверждение тела и эроса. Христианство, с его точки зрения, враждебно всему этому. «Бог есть предположение; но кто испил бы всю муку этого предположения и не умер бы?»[722]. Кроме того, Ницше прославился, провозгласив культурную и интеллектуальную смерть Бога:

Слышали ли вы о том безумном человеке, который в светлый полдень зажег фонарь, выбежал на улицу и все время кричал: «Я ищу Бога! Я ищу Бога!.. Где Бог? – воскликнул он. – Я хочу сказать вам это! Мы его убили – вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это?.. Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта?.. Бог умер! Бог не воскреснет! И мы убили его!.. Никогда не было совершено дела более великого, и кто родится после нас, будет, благодаря этому деянию, принадлежать к истории высшей, чем вся прежняя история!»[723].

Ницше не дает точных указаний о том, чем Бога нужно заменить; в своих работах, посвященных воле, дионисийской любви и роли искусства и трагедии, он продолжает испытывать ученых. В книге «Искупление Ницше: о благочестии неверия» Джайлз Фрейзер выдвигает следующую гипотезу:

Ницше подходит к «вопросу о Боге» с инстинктами, привитыми его лютеранским пиетистским воспитанием…С этой точки зрения, «первый вопрос» теологии не «Существует ли Бог?», а скорее что-то вроде «Как нам спастись?» В действительности. Ницше одержим вопросом спасения, и большая часть его работ продиктована попыткой разоблачить патологию христианской сотериологии и выстроить совершенно иную сотериологическую схему, которая, в отличие от своего христианского прародителя, будет приводить к подлинной радости[724].

Этот акцент на подлинной радости кажется правдоподобным[725].

Можно было бы сказать, что Ницше симпатизировал натурализму, учитывая его неприязнь к сверхъестественному христианству. Но его трактовка истины и перспективизм не способны привести к чисто реалистическому, натуралистическому пониманию науки. «Мы устроили себе мир, в котором можем жить, – предпослав ему тела, линии, поверхности, причины и действия, движение и покой, форму и содержание: без догматов веры никто не смог бы прожить и мгновения! Но тем самым догматы эти еще отнюдь не доказаны. Жизнь вовсе не аргумент; в числе условий жизни могло бы оказаться и заблуждение»[726]. На мой взгляд, Ницше стал важным источником вдохновения для тех, кто стремится найти историческое обоснование и причины – естественные или сверхъестественные – наших несовершенных идеалов. Как Фрейд и Фейербах, он усомнился в реальных мотивах наших действий. Если позаимствовать термин Барри Страуда, который я уже использовал в шестой главе, Ницше предлагает «“разоблачающее” объяснение» веры. Из-за этого разоблачающего метода Ницше я вижу в нем сторонника генеалогической философии религии, которая делает акцент на психологии, определяющей наши философские и религиозные убеждения. Работы Ницше – богатый источник для психологии морали, важного направления в современной религиозной и светской этике. Вот пример емкого описания самообмана: «“Я это сделал”, – говорит моя память. “Я не мог этого сделать”, – говорит моя гордость и остается непреклонной. В конце концов память уступает»[727].

К сожалению, в этой главе нужно сказать пару слов о нацизме (Хайдеггер состоял в Национал-социалистической немецкой рабочей партии). Адольф Гитлер открыто одобрял философию Ницше, и иногда возникает вопрос, не внес ли Ницше свою лепту в нацистскую идеологию превознесением сильных и критикой жалости и сострадания. Но Ницше ясно и решительно выступал против тиранической государственной власти[728]. Он открыто отвергал германский империализм, сожалея о последствиях немецкой победы во франко-прусской войне. В 1888 г. он написал: «Немцы скучают теперь от ума, немцы не доверяют теперь уму, политика поглощает всю серьезность, нужную для действительно духовных вещей – Deutschland, Deutschland uber alles[729], я боюсь, что это было концом немецкой философии…»[730].