3.4.4.2. Физика Аристотеля

Что касается «второй философии», т. е. физики Аристотеля, то ее предметом являются сущности физические, которые телесны, преходящи, изменчивы и подвижны. Физика рассматривает то, что движется, и то, что телесно. Ее предмет — природа, природные сущности, изучаемые с точки зрения их движения. Стало быть, физика как наука о природе изучает присущие природным сущностям изменение и движение А потому и главной проблемой физики Аристотеля оказывается проблема движения.

Аристотелевская физика как наука о движении природных тел является, по сути своей, наукой качественной, ибо она исследует свойства и начала вещей, поскольку эти же вещи находятся в движении.

Учение о движении образует ядро аристотелевской физики как науки о природе, потому что, по словам Стагирита, «природа есть начало движения и изменения… незнание движения необходимо влечет за собой незнание природы»[311]. Для выяснения сущности движения Аристотель вводит целый ряд научных понятий, среди которых основными являются «непрерывность», «бесконечность», «место», «пустота», «время». Кроме того, он прибегает к фундаментальным понятиям своей метафизики — «возможность» (потенция) и «действительность» (энергия.)

В отличие от Платона, который абстрагировался от предмета движения, т. е. определял движение вообще, Аристотель рассматривал движение как движение чего-то[312], движение «от» — «к». В результате он определяет движение так: «Движение есть действительность существующего в возможности, поскольку [последнее] таково…»[313] Стало быть, движение присуще сущему, в котором Аристотель различает несколько его родов: сущность, количество, качество, место. В соответствии с ними он выделяет четыре вида движения: в отношении сущности — возникновение и уничтожение, в отношении количества — рост и уменьшение, в отношении качества — качественное изменение и в отношении места — перемещение. Между этими видами движения Аристотель устанавливает некоторую иерархию, первое место в которой он отводит перемещению, опосредующему все остальные виды движения.

В пользу первичности перемещения Стагирит выдвигает два основных довода. Во-первых, перемещение связано с вечно-сущим, первой движущейся сущностью — небом, поскольку движение неба есть условие возможности всякого движения и изменения в природе. Во-вторых, сущностной характеристикой движения является его непрерывность, а непрерывное движение может быть только перемещением как наилучшим из всех типов движения.

Итак, непрерывность и есть, по Аристотелю, условие и основа движения. Следует заметить, что это понятие занимает особое место в физике g Аристотеля. В нем, как фокусе, преломляется не только решение Стагири- том проблемы движении, но и построение физики как науки. Оно является концептуальным стержнем, на котором зиждется вся аристотелевская фи- и зика, и в нем наиболее полно выражается «физикализм» мышления Ари- ! стотеля.

^ Учение о непрерывности Стагирита возникло на основе теоретических достижений греческой математики и размышлений Зенона Элейского, Анаксагора, Демокрита и других ранних греческих мыслителей. Смысл и содержание идеи непрерывности Аристотель раскрывает в применении к пространству, движению и времени. Поскольку, по словам Стагирита, «ничто непрерывное не может состоять из неделимых частей»[314], то и пространство, и время, и движение слагаются из делимых частей. Такая позиция дает Аристотелю возможность избежать тех парадоксальных ситуаций, с которыми столкнулся Зенон в своих рассуждениях о невозможности движения. В них, напомню, пространство, время и движение мыслятся как состоящие из неделимых. Свое возражение против парадоксов Зенона Стагирит формулирует так: «По не имеющему частей [пути]… ничто не может двигаться, а сразу становится продвинувшимся, тогда движение будет состоять не из движений, а из [мгновенных] перемещений и не двигавшееся сразу окажется продвинувшимся, ибо путь был пройден без прохождения. Следовательно, можно будет прибыть куда-нибудь, никогда не проходя [пути]; прошел его, не проходя его»[315].

Таким образом, условиями возможности и мыслимости движения для Аристотеля оказывается непрерывность пути, времени и самого движущегося тела. Последнее тоже имеет величину. Кстати, этим аристотелевская физика, ориентированная на реальные движения природных тел, принципиально отличается от механики Галилея и Ньютона, имеющей дело с движением идеализированных объектов, движением «материальной точки».

Однако, если последовательно до конца проводить идею непрерывности, то она с необходимостью сталкивается со следующей трудностью: поскольку всякое движение происходит во времени, а всякий отрезок времени в силу своей непрерывности делим до бесконечности, то движение никогда не сможет начаться. Аристотель, пытаясь преодолеть эту трудность, формулирует на первый взгляд парадоксальное, но логически необходимое положение: «…ни в том, что изменяется, ни во времени, в течение которого происходит изменение, нет ничего первого»[316]. То есть начало движения и изменения мыслить невозможно в силу бесконечной делимости всякой величины и всякого изменения. То же самое относится и к «концу» движения: никакой вид движения не имеет «первого в отношении конца».

Итак, Аристотель вынужден допустить отсутствие первого момента — как сначала, так и с конца. Этот принцип «отсутствия первого» находит свое завершение в космологии Стагирита. В соответствии с этим принципом Аристотель не признает ни начала, ни конца мира. Предлагаемая им модель космоса в целом находится в русле сложившейся к этому времени греческой традиции. Поскольку мир не имеет ни начала, ни конца, то Вселенная вечна, а стало быть, и неизменна. Поэтому у Аристотеля нет космогонии. В этом отношении он занимает особое место в греческой науке. Для Аристотеля мир был столь же вечен, как и его причина. Изначально, на протяжении бесконечного времени космос существовал во всем своем совершенстве. Земля — центр Вселенной, она шарообразна и неподвижна. Центральное положение Земли в пределах сферического космоса было для Аристотеля необходимым, так как иного не допускала его концепция движения. Движение тела есть перемена положения относительно другого тела. Небесная сфера не может перемещаться относительно тела, находящегося за ее пределами, ибо там уже нет никакого тела в силу ограниченности Вселенной. Остается допустить, что движение осуществляется относительно центрального тела, каковым является у Стагирита Земля.

. Космос делится на два мира — мир подлунный, состоящий из четырех природных стихий, и надлунный мир, структурно представленный пятым элементом — эфиром. В надлунном мире царит гармония и совершенство, там нет ни возникновения, ни уничтожения, небесные тела вечны и неизменны, им присуще круговое равномерное движение. Для подлунного же мира характерны изменения: возникновение и уничтожение, качественное изменение, увеличение и уменьшение, перемещение, но неравномерное, дискретное и не по кругу.

В целом можно сказать, что космология Аристотеля представляет собой самое слабое звено в общей цепи его естественно-научных представлений, она ненаучна даже для его времени. В эпоху Античности космологическое учение Аристотеля не стало общепринятым, а потому его можно было бы рассматривать как одну из возможных картин мира. Но уже в культуре Средневековья в силу непререкаемого авторитета перипатетической философии оно было возведено в догму, что, безусловно, отрицательно сказалось на развитии научной мысли. Не случайно во время первой научной революции — научной революции XVII в. — космология Стагирита оказалась той частью его общей теоретической системы, от которой ново- европейская наука отказалась раньше всего, а позже и от его физики. Впрочем, сегодня интерес к физике Аристотеля значительно возрос. Так, по словам великого физика-теоретика В. Гейзенберга, «понятие возможности, игравшее столь существенную роль в философии Аристотеля, в современной физике вновь выдвинулось на центральное место. Математические законы квантовой теории вполне можно считать количественной формулировкой аристотелевского понятия „дюнамис“ или „потенция⁴⁴»[317].

Кроме физики ко «второй философии», изучающей сущее, Аристотель относит математику. Последнюю роднит с «первой философией», т. е. метафизикой то, что она также исследует неподвижные сущности. Вместе с тем математика принципиально и отличается от метафизики, ибо изучаемые

205 ею сущности не существуют отдельно, а даются в материи, что сближает ее с физикой.

Изучаемые математикой предметы не являются сущностями, поскольку они не имеют самостоятельного существования, но они не существуют и в чувственных вещах, «…математические предметы, — подчеркивает Аристотель, — суть сущности не в большей мере, чем тела… они первее чувственно воспринимаемых вещей не по бытию, а только по определению и… они не могут каким-либо образом существовать отдельно… а так как они… не могут существовать и в чувственно воспринимаемом, то ясно, что либо они вообще не существуют, либо существуют каким-то [особым] образом…»[318]. Стало быть, математические объекты имеют особый онтологический статус: они, по мнению Стагирита, находятся не в себе самом, а в другом. Они не имеют реального бытия, а представляют собой продукт мысленного выделения определенного аспекта физического мира. То есть математические объекты возникают в результате выделения некоторого свойства физических объектов и абстрагирования от остальных свойств этого объекта. Пользуясь терминологией Аристотеля, можно сказать, что математические объекты существуют в чувственных вещах лишь потенциально и человеческий разум способен их вычленить путем абстрагирования. Стало быть, они как объекты разума существуют актуально лишь в нашем уме.

Благодаря абстрагированию от множества свойств физических тел, математик имеет дело с очень простым объектом, что делает его науку более точной. Например, арифметика, отвлекаясь от величин и имеющая дело только с числом, оказывается более точной, чем геометрия. Геометрия же, предметом которой являются величины и число, но отвлекающаяся от движения, точнее физики. «А математической точности, — отмечает в связи с этим Аристотель, — нужно требовать не для всех предметов, а лишь для нематериальных. Вот почему этот способ не подходит для рассуждающего о природе, ибо вся природа, можно сказать, материальна»[319].

Однако, несмотря на то, что математика — самая точная среди наук, Аристотель ей отводит вторичную роль по отношению к физике, объекты которой обладают самостоятельными сущностями. То есть физические объекты онтологически предшествуют объектам математическим, находящимся в другом. А потому для Аристотеля физика первичнее математики, первая должна быть фундаментом для построения второй. Физике же, изучающей природные сущности с точки зрения их движения, предшествует метафизика (первая философия). Именно последняя должна служить теоретической основой как для физики, так и математики.

Таким образом, Аристотель столь радикально развел физику и математику, что разрушил фундамент, на котором пифагорейцы и Платон задумывали строить математическую физику: физика у них была ориентирована на познание математических отношений, математика же исключала изучение движения. У Стагирита физика как наука о природе изучает присущие природным сущностям изменение и движение, математика же имеет дело со статическими отношениями. «Некоторые математические науки, — замечает Аристотель, — рассматривают свои предметы как неподвижные и как существующие отдельно»[320] [321]. Безусловно, такое понимание предмета физики и математики принципиально исключало возможность применения математики для исследования природных сущностей. Стало быть, для Аристотеля физика не может быть наукой, построенной на основе математики.

Сам факт того, что Стагирит вынес математику «за скобки» физики оказался решающим в определении характера и сущности последней как физии качественной, каковой она оставалась вплоть до Г. Галилея. Именно великому итальянскому ученому, заложившему основы классической механики, удалось возродить разрушенную Аристотелем пифагорейско- платоновскую парадигму математической физики как физики количественной. Этим, по сути, определяется водораздел в сфере естествознания между платонизмом и аристотелизмом, который был зафиксирован уже в классическую эпоху. Суть его в лаконичной форме выразил известный французский историк науки XX века Александр Койре: «Если вы отстаиваете высший статус математики, если, более того, вы ей приписываете реальное значение и реальное положение в физике, — вы платоник. Если, наоборот, вы усматриваете в математике абстрактную науку и, следовательно, считаете, что она имеет меньшее значение, чем другие —- физические и метафизические — науки, трактующие о реальном бытии, если, в частности, вы утверждаете, что физика не нуждается ни в какой другой базе, кроме опыта, и должна строиться непосредственно на восприятии и что математика должна довольствоваться второстепенной и вспомогатель- нои ролью простого подсобного средства, вы аристотелик».

   3.4.4.3. Учение Аристотеля о душе

Учению о душе Аристотель посвятил свой знаменитый трактат «О душе». Психология как науке о душе является, по Аристотелю, частью физики. К психологии как части физики относится не вся душа, а лишь та ее часть, которая, как и все физические сущности, не может существовать обособленно от материи. Однако душой обладают не все физические сущности, а только живые существа. Поэтому в своей физической части психология по своему предмету совпадает с биологией. Различие между ними имеется лишь в способе изучения живого: психология изучает живое в аспекте целевой и движущих причин, биология же — в аспекте формальной и материальной причин.

Своей физической частью душа неразрывно связано с телом. Но тело не может быть душой, поскольку тело — это не жизнь, а то, что имеет жизнь. Стало быть, тело есть материя для души, а душа — это форма или акт тела.

Душа, как утверждал Аристотель, относится к телу, как форма к материи. Следовательно, она — реализация тела и в этом смысле она I неотделима от него. Будучи неотъемлемой от тела, душа одновременно является и его формой, принципом движения и его целью. Тело существует для души, и каждьш орган имеет свою цель — обеспечивать ее - активность.

В свете физической части души, Аристотель дает следующее ее определение: «Душа необходимо есть сущность в смысле формы естественного тела, обладающего в возможности жизнью. Сущность же [как форма] есть энтелехия; стало быть, душа есть энтелехия такого тела»[322]. И далее: «Душа есть… энтелехия естественного тела, обладающего в возможности жизнью»[323]. Итак, резюмирует свои рассуждения о сущности души Стаги- рит: «Душа есть суть бытия и форма (logos)… естественного тела, которое в самом себе имеет начадо движения и покоя»[324].

Из приведенных выше определений следует, что душой обладают не все тела, а только естественные, в которых заложена возможность жизни. Осуществление (энтелехия) этой возможности и есть душа. Иными словами, душой обладают естественные одушевленные существа, отличающиеся от неодушевленных наличием жизни.

А чтобы быть живым достаточно, по Аристотелю обладать одной из следующих способностей: мыслить, ощущать и движения в смысле питания, упадка и роста. В соответствии с ними он выделяет следующие уровни организации живых существ: люди, животные и растения.

Этим трем уровням живого присущи три вида души. Самая простая, низшая душа — растительная, критерием которой является способность к питанию, росту и упадку. Такой способностью обладают все живые существа: люди, животные и растения. Второй вид души — душа животная, наделенная способностью к осязанию как минимальная способность к ощущению. Она присуща людям и животным. Л, наконец, третий, высший вид души — человеческая, которая кроме функций растительной и животной душ рбладает способностью к рассуждению и размышлению. В силу этого человеческая душа наиболее сложная, она состоит из трех частей: растительной, животной и разумной.

В отличие от первых двух, которые, будучи энтелехией тела, от него неотделимы, разумная душа — не энтелехия тела, а стало быть, ничто ей не мешает быть отделимой от тела. Если способность ощущения невозможна без тела, то «ум же, — по словам Аристотеля, — существует отдельно от него»[325]. Этот ум (разум), будучи не формой тела, а скорее формой души, вполне нематериален, он не смешивается с телом. Как чистая форма разум прост, он не возникает вместе с телом, а приходит извне, как нечто высшее, Божественное.

Ум проявляет активность двумя способами: рассудочная деятельность в виде практического мышления (практический разум) и собственно разумная деятельность в виде теоретического мышления (теоретический разум, или «созерцающий ум»). Практический разум должен властвовать на животной (аффективной) частью души, которая разумна лишь в той степени, в какой она повинуется разуму. Теоретический же разум не имеет отношения к аффективной части души.

Теоретический разум делится Аристотелем на пассивный, воспринимающий и активный, созидающий ум. Первый присущ человеку, второй — Богу. И если первый испытывает воздействие извне со стороны наших чувственных впечатлений и восприятий, то второй «существует отдельно… Только существуя отдельно, он есть то, что он есть, и только это бессмертно и вечно»[326].

Пассивный, воспринимающий ум как мыслящая часть души есть, по Аристотелю, местонахождение форм, он имеет формы не в действительности, а в возможности. С этой точки зрения «ум — форма форм»[327], в нем заложена возможность знания общего. Однако эта возможность может стать действительностью, реализоваться только посредством активного разума, который, не имея ни начала, ни конца, заключает в себе универсальное, божественное начало. Этот разум чист, вечен, совершенно независим от тела и не имеет индивидуальности. В силу этого он обнимает все мыслимые формы вещей.

Итак, только деятельный, автономный, присущий Богу ум бессмертен. Пассивный же человеческий ум, вселяющийся в тело, «подвержен воздействиям, преходящ и без деятельного ума ничего не может мыслить»[328].

Своим определением души как формы, энтелехии живого тела Аристотель заложил почву для нового учения, утверждающего единство души и тела. Душа неотделима от тела, она не является телом, но представляет собой нечто, принадлежащее ему, а поэтому пребывает в соответствующем ей теле. Ей не безразлично, в каком теле она пребывает. Душа — для тела, и данное тело — для данной души: поэтому нет переселения душ. С этой точки зрения Аристотель, по сути, расходится с пифагорейско-платоновским учением о переселении душ, утверждающим их бессмертие. Душа, по Аристотелю не бессмертна, она возникает и умирает вместе с телом. Но всё это относится только к растительной и животной душам.

Что касается разумной души, по крайней мере, ее активного автономного разума, не являющегося энтелехией тела, то такого рода ум существовал еще до рождения тела и является бессмертным. Стало быть, Аристотель не порывает окончательно с античной верой в бессмертие души, утверждая бессмертие активной части ума, а значит и души.