4.3.2. Соотношение веры и разума

Как уже отмечалось, сущностная черта средневековой культуры — ее сопряженность с религией, что, безусловно, не только накладывало свой отпечаток на рациональные сферы ее бытия, но и предопределило основное содержание и границы ее проблемного поля, основные интенции средневековой мысли. Общеизвестно, что такой фундаментальной, сквозной проблемой всего Средневековья была проблема соотношения теологии (религии) и философии,.веры и разума (рационального знания). И если первая черпала свои истины из Священного Писания, то второй — из философии и науки. То есть с точки зрения метода, способа достижения истин наука и религия полностью расходятся, чего нельзя сказать в плане предметов и сфер их применения. Здесь различие, если и существует, то лишь частичное. Именно в этом ключе становится актуальной и действенной для Средневековья проблема соотношения веры и разума.

Выше уже отмечалось, что сложившийся и ставший ныне азбучной истиной стереотип в решении проблемы соотношения веры и разума, согласно которому в эпоху Средневековья «философия была служанкой богословия» и, следовательно, разум находился в подчиненном отношении к вере, есть не только упрощение, а стало быть, и искажение сути этого решения, но и глубокое заблуждение. На самом деле характер их соотношения значительно сложнее, многограннее, о чем свидетельствует предложенная Августином версия решения данной проблемы.

Суть ее выражена в известной формуле раннего Августина: «Верь, чтобы понимать». И хотя вера в данном случае должна предшествовать пониманию, все же для своего подкрепления она нуждается в разуме, философской рефлексии. Ишлми словами, вера не* подменяет и не заменяет разумного понимания, она его не исключает, а, напротив, предполагает, стимулирует, ибо, согласно Августину, всякое верование есть мышление. Будучи по своей природе чем-то несовершенным, вера требует понимания. В этом смысле она ниже его и является хотя и необходимым, но только начальным условием познания. Для людей необразованных основной познавательной

способностью служит вера, опора на авторитет, в то время как для ученых — разум. Стало быть, Августин превозносит разум и науку. Такого рода теологический рационализм имеет в качестве своей нижней границы веру, верхняя же граница остается открытой для разума.

Таким образом, можно сказать, что Августин на раннем этапе своего творчества в целом по вопросу о соотношении веры и разума склонялся скорее к их гармонии, чем к их противопоставлении, предвосхищая тем самым известную концепцию Фомы Аквинского. Вера на самом деле ни в чем не противоречит разуму, поскольку она по своей природе рациональна: вера в разуме, разум в вере. Между ними нет и не может быть никакого конфликта, подобно тому, который так лаконично выражен в знаменитой формуле Тертуллиана «Верую, ибо абсурдно».

Неразрывная связь веры и разума обнаруживается и в том, что нет разумного познания без веры. Поскольку любое знание, включая и научное, не может быть беспредпосылочным, в конечном итоге оно всегда должно на чем-то основываться. В качестве таких опорных точек, как правило, принимается знание аксиоматическое, безусловно очевидное, убеждение в истинности которого базируется в силу своей недоказуемости на вере, точнее, вере-доверии своему или коллективному опыту. Разумеется, научная «вера» принципиально отличается от веры религиозной: первая допускает то, что не противоречит разуму, т. е. вера в науке строго контролируется разумом. Августин, особенно в поздний период своего творчества, обсуждая вопрос о соотношении веры и разума, конечно же, имел в виду веру религиозную, которая ставит себе на службу разум.