3.4.2. Сократ

Сократ (469-399 гг. до н. э.) — одна из самых загадочных фигур в истории не только античной, но и всей европейской духовности. Он олицетворяет собой живое воплощение философии в буквальном смысле этого слова, ибо вся его жизнь есть служение философии, понимаемой им в строгом этимологическом значении данного термина как «любовь к мудрости». Эта любовь к мудрости нашла у него свое конкретное выражение в Любви к истине, точнее к ее поиску. Последний подразумевал не только знание истины, но и жизнь в соответствии с ней. В этом смысле вся жизнь Сократа полностью и целиком укладывалась в его понимание философии, а потому понятия «жизнь Сократа» и «философия Сократа» — это понятия синонимы: сама жизнь Сократа — это и есть его философия, равно как и наоборот. По своему содержанию философия Сократа имела всецело практическую направленность.

В истории европейской философии едва ли еще найдется такой мыслитель, который бы так же, как Сократ, следовал буквальному смыслу греческого слова «философ» и «философия». С этой точки зрения Сократ является единственным в истории философ™ философом. Даже такой близкий к великому греческому мудрецу по духу философ как Иммануил Кант, между которыми есть много общего (оба всю жизнь искали истину и оба пострадали за нее), вряд ли может поставлен на одну ступень рядом с Сократом.

, Сократ олицетворяет собой поворотный пункт во всей истории греческого духа: он обратил человеческий взор на духовную метафизическую сферу, а именно на жизнь, попытавшись обнять ее логикой, втиснуть ее в прокрустово ложе царства самосознания. Для Сократа сфера самосознания явилась источником и началом всякого истинного знания и философии. Сакральная заповедь дельфийского оракула «Познай самого себя» стала для Сократа светочем его мысли и жизни, он связал себя с ней на всю жизнь, не считая достойным жить иначе, как для нее и за нее же он умер. Этим он противопоставил себя духу досократиков, мысль которых замыкалась физикой.

Для Сократа вся предшествующая физика досократиков была безумием, ибо поставленные ею задачи были для человеческого ума неразрешимы: сущностное знание природы есть знание божественное, а не человеческое. Сущностное, полное знание человек может иметь лишь о себе самом, и только такое знание полезно, только оно одно истинно.

Сократ, посвятивший жизнь самопознанию, искавший мудрости в себе и не находивший ее, заключил из ответа дельфийской пифии на вопрос своего поклонника Херефонта, превосходит ли кто мудростью Сократа, что истинная человеческая мудрость состоит в осознании своего незнания. Именно знание о своем незнаний есть единственно абсолютное, истинное знание и условие того, чтобы стать философом.

Сократ был признан мудрейшим из греков, ибо более других любил и искал мудрость и менее всех считал себя мудрым. Найдя мудрость тех, кто считал себя наиболее мудрым, мнимой, Сократ убедился в том, что он

мудрее других, ибо, не будучи мудрым, не считает себя таковым и,, не будучи знающим, сознает, что ничего не знает.

Не считая себя мудрым, Сократ прекрасно осознавал, что человеческая мудрость есть ничто перед мудростью божественной, а потому просто смертному суждено всю жизнь быть в поиске мудрости, истины. Для Сократа же поиск истины означал по, сути ее творение в процессе поиска, что, безусловно, предполагало и особый способ философствования, каковым были знаменитые сократовские диалоги в форме живого увлеченного общения, беседы, спора «с кем попало». Более того, эти диалоги были и своеобразным образом жизни великого мудреца, всю свою жизнь он проводил в диалогах в форме бесед и споров. Такая форма ррсивого философствования полностью исключала возможность и необходимость построения какого-либо учения, а тем более изложения его в виде письменного текста. А потому Сократ ничего сознательно не писал, безмолствуя в тексте, и не считал себя учителем, а своих последователей учениками:, поскольку говорил, что они ничего не знает.

Сам факт того, что Сократ не оставил после себя никаких сочинений, с необходимостью ставит перед его исследователями вопрос об источниках информации об его философии. В историко-философской традиции принято считать в качестве таковых два источника: сочинения современника Сократа — историка и философа Ксенофонта (444-356 гг. до н. э.), и диалоги Платона, главным действующим лицом которых выступает его учитель. Эти два источника дают нам в целом два хотя и не исключающих друг друга, но всё же не очень-то схожих образа Сократа: у Ксенофонта великий греческий мудрец предстает как популярный моралист, чудак, простак, «настойчивый, упорный, но несколько надоедливый разговорщик» (А. Ф. Лосев), докучливый резонер, практический утилитарист, ревнитель древнего благочестия, чересчур ординарный и приземленный. Платон же и идеализировал своего учителя, изобразив его аскетическим мудрецом, Живым, задорным, любителем застольных бесед, искателем вечной истины, метафизиком высшего класса. А знаменитый древнегреческий комгедио- граф Аристофан в своей комедии «Облака» спародировал Сократа, представив его в виде забавного персонажа, обманщика и выдумщика.

Безусловно, для реконструкции философии Сократа наиболее бшизок платоновский образ Сократа, в котором он предстает как великий метафизик. Правда, обратившись к «Диалогам» Платона как самому важному и достоверному источнику по философии Сократа, историки философии столкнулись с другой трудной проблемой, традиционно именуемой проблемой Сократа. _:

Суть данной проблемы состоит в том, что в своих «Диалогах» устами Сократа Платон излагает как собственную философию, так и философию своего учителя. В связи с этим встает вопрос о выяснении тот, где Платон излагает свои собственные взгляды, а где —* учение Сократа, иными словами, где говорит Платон устами воображаемого Сократа и где говорит исторический Сократ сам. И хотя среди историков философии на этот счет существуют разные мнения, всё же преобладающей на сегодняшний день точкой зрения является следующая: в своих ранних «Диалогах» устами Сократа Платон излагает философию своего великого учителя, а в поздних — собственное философское учение.

Как уже отмечалось выше, формой философствования и образом жизни Сократа был диалог. Вне настоящего диалога, по мнению Сократа, нет и подлинной мудрости. Цель и смысл сократовского диалога заключалась в том, чтобы вместе со своими собеседниками, каждый из которых выступает как равный, раскрыть истину, которая не дана в готовом виде, а представляет собой проблему и предполагает ее поиск.

Для достижения этой цели Сократом был предложен творческий подход к ведению диалога, а потому его диалог являет собой искусство ведения спора. Этому искусству он и обучал своих собеседников.

Основообразующими элементами сократовского искусства ведения диалога выступают: ирония, майевтика, диалектика, даймон. Исходной точкой диалога Сократа выступает его ирония, заключенная в его принципе интеллектуальной скромности: «я знаю, что я ничего не знаю»[252]. Свои диалоги Сократ начинал с обращения к своему собеседнику следующими Словами: «я знаю, что я ничего не знаю, но давай поразмышляем с тобой и поищем истину». Говоря эти слова, Сократ действительно иронизировал над своим собеседником, ибо в отличие от последнего, который полагал, что он знает всё, божественный мудрец осознавал свое незнание, а его собеседник даже и этого не знал, что он ничего не знает. За признанием Сократа в своем «незнании» скрывалась хитрая уловка, посредством которой он вызывал к себе симпатию со стороны своих собеседников и создавал благоприятную психологическую атмосферу для вовлечения их в беседу. Цель и задача Сократа на начальной стадии беседы как раз и заключались в том, чтобы убедить собеседника в том, что он, как и Сократ, ничего не знает, и лишь после этого вместе они отправлялись в путь для поиска истины. Безусловно, осознание слушателем своего невежества не могло не раздражать «всезнающих», которые затем на суде над Сократом не преминули воспользоваться моментом, чтобы отомстить ему за его иронию.

Справедливости ради следует отметить, что сократическое незнание сопряжено не только с человеческим, но и божественным знанием. Действительно, бог всезнающ, всеведущ и человек по сравнению с богом ничего не знает, мудрость человеческая не многого стоит рядом с мудростью божественной. И всё же Сократ своей мудростью превосходил других тем, что он осознавал свое незнание, что собственно и мотивировало поиск им истины.

Для ее поиска Сократ предложил специальный механизм, способ, вошедший в историю философии под названием майевтика как искусство задавать вопросы. В переводе с древнегреческого языка майевтика означает вопросно-ответный метод. Искусство этого метода он, склонный к иронии, именовал «повивальным искусством». Это сравнение поиска истины с повивальным искусством неслучайно, ибо данной аналогией Сократ проводил мысль о том, что он, как повивальная бабка, помогает мучительному рождению истины.

Майевтика Сократа как искусство заключалась в его умении так задавать вопросы, что каждый ответ собеседника на последующий вопрос вступал в противоречие с его ответом на предыдущий. Такой способ ведения беседы приводил его собеседников в замешательство и имел своей целью показать, что путь к истине лежит только через противоречия. Впадая в противоречия, собеседник был вынужден переключать свое внимание на другие аспекты, стороны обсуждаемого объекта, исключающие, как правило, друг друга. Для того чтобы охватить всё это многообразие сторон, необходимо было абстрагироваться от несущественных, конкретных характеристик этого объекта.

И так постепенно, шаг за шагом, методически передвигаясь от более конкретных, частных характеристик объекта к менее частным, он достигал общих представлений о нем. Этот индуктивный путь постижения сущности обсуждаемого объекта завершался схватыванием его сути в понятии о нем. В понятиях для Сократа лежало мерило истины, ими определяется сущность вещей. Поэтому всякое рассуждение Сократ стремился свести к основному понятию, выводя из него логические следствия, подводя частные случаи под общее положение. В этом индуктивном пути продвижения мысли от частного к общему через постоянное преодоление противоречий, от рассмотрения конкретных примеров к формулировке универсальных понятий об объекте и заключалась диалектика Сократа.

Что касается последней составляющей диалога — даймона {демона) Сократа, то суть его состоит в том, что, когда именитый мудрец оказывался в трудном положении, будучи не в состоянии ответить на поставленные собеседником вопросы, он обращался к своему духовному дару, особому внутреннему откровению, голос которого он слышал с раннего детства и до самой смерти. К этому демоническому голосу он прислушивался как в важные моменты своей жизни, так и по поводу самых незначительных дел, когда его сограждане обращались к нему за какими-то практическими советами.

По сообщению Ксенофонта, демонический, божественный голос давал Сократу указания, относительно того, что следует и что не следует делать. Исполнение его советов всегда приносило пользу, а непослушание — вред. По Платону же этот внутренний, демонический голос всякий раз отвращал, отговаривал от каких-либо суждений или поступков, т. е. этот голос только возбранял, но никогда не побуждал. Стало быть, ксенофонтово сообщение дает основание видеть в сократовском даймоне нечто вполне рациональное, голос совести, разума, в то время как у Платона этот дай- мон предстает как «божественное знамение», ангел-хранитель, т. е. нечто иррациональное.

Основное содержание бесед Сократа образует нравственная тематика. Сократ сделал нравственность не только важнейшим, но и единственным предметом, достойным исследования. Вся предшествующая натурфилософия представлялась ему смешной и бессмысленной, бесполезной в силу

135 4 мнимого и бесцельного знания, которым она владеет. Истинная и реальная наука — только та, которая занимается вопросами земного, человеческого: бытия, как, например, вопросами о том, что есть добро и что зло, что спра- i* ведливость и что несправедливость, что храбрость и что трусость, что пре- " красное и что безобразное, что благочестие и что нечестивость и т. п.

I Истина, добро и красота — эта этическая троица греков — является, j по мнению Сократа, единственно важным предметом изучения и знания, I без чего человек, как бы сведущ он ни был в других областях, есть просто | невежда. Эта нравственная ориентация знания объясняется тем, что Со- ! крат придавал понятию «знание» необычный смысл. Для него подлинное | знание — это только знание этическое, а это значит, что никакое знание | нельзя считать моральным до тех пор, пока из него не будет следовать с: необходимостью добрый поступок. Стало быть, подлинное знание для Сократа, — это всегда нравственно «нагруженное» знание. В этом смысле он отождествил нравственность со знанием и стал на позицию этического интеллектуализма, рационализма.

Отсюда становится вполне понятным тезис Сократа: знание есть добродетель, а незнание — зло. Аристотель так передает смысл этой идеи Сократа: «некоторые говорят, что „знающий⁴⁴ не способен быть [невоздержным], ведь нелепо, по мысли Сократа, если, несмотря на имеющиеся у человека знания, верх [в нем] одерживает нечто иное и таскает [его за собою] как раба. Сократ ведь вообще отстаивал разумность так, словно невоздержности не существует: никто дескать не поступает вопреки тому, что представляется наилучшим, а [если поступает, то] только по неведению»[253]. Стало быть, по Сократу, никто не делает зла по своей воле, а лишь по неведению. Иными словами зло совершается по незнанию, а не с целью совершить зло. Никто не выбирает зло преднамеренно. Мудрый человек, знающий, что правильно, а что нет, и поступать будет правильно. В этом смысле у Сократа знание и добродетель — это одно и то же. Добродетель состоит в - знании добра и действии соответственно этому знанию. Например, храбр тот, кто знает, как нужно себя вести в опасной ситуации и так поступает.

Но почему знание делает человека справедливым и благочестивым? Потому что, по Сократу, действие человека всецело определяется его представлениями и понятиями о добре, целями, которые он себе ставит. Никто не заблуждается произвольно, и если я знаю истинную цель, то и следую ей. Стало быть, Сократ до такой степени не различал теоретической мудрости от практической, что считал знающего пути добра и зла — за доброго и мудрого в Силу самого знания. «Между мудростью и благоразумием, — сообщает Ксенофонт, — Сократ не находил различия: он признавал человека вместе и мудрым и благоразумным, если человек, понимая, в чем состоит прекрасное и хорошее, руководится этим в своих поступках и, наоборот, зная, в чем состоит постыдное, избегает его»[254]. В целом, по Сократу, всякая добродетель (благоразумие, справедливость и т. п.) есть мудрость.

Многие возражают Сократу, что с такой точки зрения человек, добровольно и сознательно делающий зло, лучше того, кто делает зло по неведению, бессознательно. Сократ отвечал, что если бы мог найтись такой человек, который бы делал зло, зная, что он делает, то это был бы добрый человек, ибо добродетель основывается на истинном знании целей и на правильной расценке средств к их достижению.

Безусловно, данное рассуждение Сократа нелепо, абсурдно, оно вступает в явное противоречие с практикой человеческой жизни, на что особо акцентировал свое внимание Аристотель. Но действительно ли Сократ утверждая, что люди совершают зло по незнанию, пренебрегал очевидными жизненными фактами? Видимо, Сократ, не отрицал очевидных фактов, просто он давал им собственное истолкование, придавая понятию «знание» необычный смысл. Исходной посылкой данного тезиса служит разум как определяющий признак человека, отличающий его от всех живых существ. По Сократу истинная сущность человека раскрывается в его разумном сознании. Отсюда следует всё его учение о существе человека, которое всецело отождествляется с разумом. Все поведение определяется всемогущим интеллектом.

Этим Сократ фактически утвердил в европейской культуре ставшее ныне расхожим сущностное определение человека как существа мыслящего, разумного, тем самым идеализировав его. В этом собственно и заключена вся красота философии Сократа в понимании им сущности человека, определившим на все дальнейшие времена стратегию духовного развития европейского человечества и его судьбу.

После Сократа человечество пошло по пути разума, промежуточным «конечным» результатом которого явилась наша современная научнотехногенная цивилизация. Насколько оправданным оказался этот путь мы сегодня можем судить по так называемым глобальным проблемам современного человечества (главная среди них — проблема его выживаемости), с которыми оно столкнулось в силу того, что человек эпохи постмодерна, к сожалению, до сих пор находится в плену божественных чар сократовского разума, из семени которого вырос современный научно-технический разум. Только ряд трагических для всего человечества событий XX века основательно подорвал созданный Сократом образ добродетельного разума. Сегодня даже для простого обывателя стало очевидным, что научный разум, научное знание — это обоюдоострое оружие, несущее в себе как добро, так и зло. С этой точки зрения очень актуальной для нас становится мысль Сократа о том, что истинное, подлинное знание, а стало быть, собственно знание как таковое суть знание добродетельное. Правда, в силу социализации природы современного знания теперь под добродетельным знанием следует иметь в виду не добродетельную Имманентность знания, а внешнюю связь знания с благом, добродетелью, т. е. речь идет лишь об использовании знания во благо или во зло. Только знание, несущее в себе благо, добро может считаться знанием истинным, подлинным, 5 а, следовательно, и вообще знанием, ибо неистинное знание — это не знание, а мнение.

Реконструкция философии величайшего греческого мудреца была бы - неполной, если не обратиться к такому важному биографическому факту из жизни Сократа как суд над великим греческим мудрецом и его смерть,

За месяц до своей смерти в 399 г. до н. э. Сократ был привлечен к суду по обвинению в двух грехах: 1) за непризнание традиционных греческих богов и введение новых; 2) за «развращение», «совращение» молодого поколения. Как сообщает Ксенофонт, в постановлении суда было сказано так: «Сократ виновен в том, что не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества; виновен также в том, что развращает молодежь»[255].

Что касается первого обвинения, то оно было в известной степени обоснованным. Дело в том, что, несмотря на крайне рационалистический характер мышления греков классической эпохи, всё же в целом античная культура оставалась культурой консервативной, следовавшей во всем сложившимся испокон веков традициям, в том числе и религиозным. В этих условиях сам факт того, что Сократ прибегал к своему злополучному дай- мону, который был для афинян таинственным, новым, неизвестным божеством, охотнее и чаще, нежели к национальным богам, не мог не восприниматься афинским обществом как ересь.

С этим обвинением тесно связано и второе прегрешение Сократа: «развращение» молодого поколения. Безусловно, это обвинение не следует понимать буквально, ибо Сократ, который более, чем кто-либо иной всем своим поведением «многих отвратил от… пороков, внушив им стремление к добродетели»[256], всегда был для молодежи образцом моральной добродетели, примером для подражанйя. На самом деле под этим обвинением имелось в виду то, что вместо того чтобы учить юношей во всем следовать освященным стариною идеям и верованиям, прислушиваться к изрекаемым дельфийским оракулом истинам, Сократ приобщал юношей к самостоятельному мышлению, учил их самим мыслить, учил, говоря словами Канта, «пользоваться собственным разумом». Безусловно, для того времени это было большим преступлением, которое может быть расценено нами сегодня как великий интеллектуальный подвиг.

И хотя Сократ полагал, что с точки зрения содержания обвинений его судили несправедливо, так как это были глупые, абсурдные обвинения, но тем не менее его судили согласно законам афинской демократии, а он, как истинный демократ, не мог нарушить закон, который для него и есть сама справедливость. Только этим можно объяснить, почему он не соглашался на помощь, которую ему готовы были оказать его друзья для побега из тюрьмы.

Служением философии была пронизана не только жизнь, но и смерть Сократа, навстречу которой он шел и принял ее с радостью. Этот его шаг можно объяснить только тем, что смерть имела для него глубокий философский смысл. Он, так же, как и его предшественники орфики и пифагорейцы, полагал, что пока его душа обитает в бренном теле, она не свободна, она — раб тела, оно препятствует высшему, духовному образу жизни. Поэтому перед казнью Сократ радуется предстоящей смерти, которая избавит его от тела, ведь «тело не только доставляет нам тысячи хлопот — ведь ему необходимо пропитание! — но вдобавок подвержено недугам, любой из которых мешает нам улавливать бытие. Тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами… из-за него нам и в самом деле совсем невозможно о чем бы то ни было поразмыслить!,., по вине тела у нас нет досуга для философии»[257]. Освободить душу от тела, утверждает Платон устами Сократа, «постоянно и с величайшей настойчивостью желают лишь истинные философы, в этом как раз и состоят философские занятия»[258].

И только после смерти тела душа обретает полную свободу, «отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самою по себе душой»[259]. Душа имеет в себе нечто божественное, и, чем более она отрешается от плотских страстей и желаний, чем более она умирает для плоти, тем ближе она к совершенной, божественной жизни, истине. И если жизнь мудрого, как считал Платон, есть непрестанное умирание, то не есть ли его переход к истинной жизни? Только этим, видимо, можно объяснить шаг Сократа навстречу своей смерти. Такой шаг для Сократа был вполне естественным, если иметь в виду, что в контексте философии Сократа смерть в любом случае есть мнимое зло: для доброго, как справедливо заметил С. Н. Трубецкой, «нет зла ни в жизни, ни в смерти, и страх перед ней основан на ложных представлениях мнимрго знания»[260].

Сократ пошел на смерть не как «фанатик-мученик, не как слепой приверженец исповедуемой им идеи или веры, а как мученик философии, как убежденный мудрец, сделавший свободный выбор между жизнью и смертью»[261]. Он идет навстречу своей смерти, следуя велениям совести и разума. Сократу, учившему, что во всех ситуациях человек должен выбирать добро, на суде предстоял сделать выбор между тем, чтоб прекратить свое дальнейшее философствование и тем самым сохранить себе жизнь или под страхом смерти, продолжать свою деятельность. В соответствии с избранной им миссией искать истину, истинную мудрость, философствовать й наставлять своих сограждан на путь самопознания и нравственного самосовершенствования, он выбирает смерть, ибо отказ от этой миссии был для него равносилен смерти. Смерть Сократа стала, по словам Э. Целлера, «апофеозом философии и философа»[262].