19. 1971 № 8 (стр. 51 – 62). Философские направления как предмет исследования (К вопросу о закономерностях историко-философского процесса)

Историко-философский процесс, нередко уподобляемый комедии ошибок, составляет одно из важнейших измерений интеллектуальной истории человечества. Поиски правильного мировоззрения и трагические заблуждения, поляризация философии на взаимоисключающие направления, которая иной раз воспринимается как перманентный философский скандал, – все это не только искания и муки отдельных мыслителей. Это интеллектуальная одиссея человечества, и те, кому она представляется фарсом, истолковывают, по-видимому, трагическое лишь как idola theatri. Между тем антиномии, кризисы, попятные движения, отбрасывание действительных открытий ради давно опровергнутых заблуждений, упорно принимаемых за истины, – разве все это характеризует одну только философию? Философия – духовный образ человечества, и противоречия ее развития составляют немаловажное содержание его интеллектуальной биографии.

Эмпирически констатируемое множество философских учений, многообразие течений, школ, направлений – все это фундаментальные факты, изучение которых должно быть одним из основных отправных пунктов научной теории историко-философского процесса. Но прежде всего необходимо, по-видимому, разграничить понятия, характеризующие многообразие философского сознания и знания. Не претендуя на строгость дефиниций, мы рассматриваем философское учение как первичный феномен историко-философского процесса. Поскольку то или иное учение, созданное отдельным философом или группой единомышленников, находит своих продолжателей, которые его развивают или модифицируют, формируется философская школа. Совокупность различных модификаций одного и того же философского учения, развиваемого разными, нередко конкурирующими друг с другом школами, можно назвать течением. Направление представляет собой совокупность философских течений (а следовательно, и учений), которые при всех своих расхождениях друг с другом разделяют некоторые общие, имеющие принципиальное значение положения, основные идеи. Таковы, например, рационализм, эмпиризм, иррационализм, не говоря уже о материализме и идеализме.

Борьба между философскими учениями, течениями, направлениями, которая ставит под вопрос возможность достижения согласия, взаимопонимания, в особенности по основным, определяющим вопросам, вызывает у нефилософов по меньшей мере снисходительно скептическое отношение к науке, столь непохожей на другие науки, плоды которых ощутимы даже для повседневного сознания. Но философия, хотя она не так уж много обещает и, как кажется некоторым, еще меньше дает, обладает – это вынуждены признать даже философствующие дилетанты, считающие необходимым упразднение философии как практически бесполезного занятия, – громадной притягательной силой. Она, как это не удивительно для тех, кто недооценивает значения философии, является по меньшей мере школой теоретического мышления. Для развития и совершенствования этой способности «не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения всей предшествующей философии»[49] – говорил Энгельс.

Одним из важнейших условий плодотворного изучения истории философии является понимание специфики ее развития. Однако применение понятия развития к историко-философскому процессу – трудная и сложная задача. Развитию присущи направленность, преемственность, необратимость, качественные изменения, переходы от простого к сложному, от низшего к высшему. Если историко-философское исследование и выявляет эти моменты процесса развития, то оно вместе с тем обнаруживает и противоположные, по-видимому, несовместимые с ними (а также и друг с другом) тенденции: отрицание достигнутых философией в прошлом позитивных результатов и возвращение к исторически изжившим себя и, в сущности, уже опровергнутым концепциям. Эти противоречия и особенности развития философии находят свое выражение в сосуществовании несовместимых друг с другом учений, течений, направлений, в борьбе между ними. То, что одна философская теория исключает другую, – явление вполне понятное, поскольку и в науках имеет место такое отношение между разными теориями. Однако отношение взаимоисключения между основными философскими направлениями – ситуация, отличающая философию от любой специальной науки.

Вопрос о направлениях – один из важнейших в исследовании своеобразия философского развития. Правда, направления существуют во всех науках, но там они представляют собой направления исследования, которые обычно развиваются параллельно, оказывая друг другу поддержку. Конечно, и в истории науки имели место весьма острые столкновения: достаточно вспомнить историю астрономии, идейную борьбу в биологии, связанную с дарвинизмом. Однако в большинстве случаев научный спор относится к частным вопросам, решение которых достигается путем наблюдений, экспериментов, испытания на практике. Что же касается философских споров, то они во всех случаях носят не просто теоретический, но и мировоззренческий, а также идеологический характер. Поэтому философские направления развиваются лишь в борьбе друг с другом. Формирование того или иного направления в философии обусловлено тем, что имеются другие философские (а также политические, религиозные) системы воззрений, против которых оно выступает. Несовместимость философских направлений придает развитию философии характер постоянно прогрессирующей дивергенции и поляризации воззрений. В этом отношении сторонники разных философских направлений совсем не похожи на тех старых почтенных профессоров, которые вступали в дискуссию лишь потому, что они, в сущности, были согласны друг с другом. Но мы допустили бы грубую ошибку, если бы стали рассматривать дивергенцию философских воззрений, поляризацию направлений в философии как имманентное саморазвитие философского знания. Миф о саморазвитии познания, созданный идеалистической философией, особенно убедительно опровергается современной практикой общественного развития. Философия, подобно другим формам общественного сознания, отражает общественное бытие, борьбу классов, противоречия социального прогресса. Развитие философии предполагает не только определенное отношение к философскому наследию, но и теоретическое осмысление исторического опыта человечества, анализ достижений наук о природе и обществе, конфронтацию с другими формами общественного сознания – религией, искусством, нравственностью. Все это накладывает свою печать не только на содержание философских учений, но и на форму их развития.

Проблема направлений в философии может быть определена, выражаясь фигурально, как проблема межвидовых и внутривидовых различий. В этом смысле задача историко-философской науки аналогична той задаче, которую в свое время решал Ч. Дарвин: исследовать происхождение этих различий. Причем существенное значение имеет выяснение причин сравнительно небольших различий между философскими учениями, образующими единое направление, течение, школу. Это вполне аналогично задаче, которую ставил Дарвин: установить причины различий между такими близкими друг другу видами, как лошадь и осел, фиалка и анютины глазки.

Дарвин считал, что межвидовые различия сложились в процессе развития, существенными элементами которого были дивергенция внутривидовых признаков, наследование и изменение наследственности, приспособление к условиям обитания, борьба за существование. Философские учения, течения, направления, а следовательно, и различия между ними также являются продуктом исторического развития, в котором первоначальные различия между немногочисленными учениями становились все более глубокими и существенными. Эта дивергенция философских учений приводила к возникновению новых философских концепций, теорий, систем. Последующие философские учения не просто наследовали содержание предыдущих: они также выступали против них, осуществляя соответствующий отбор идей, исходя из новых социально-экономических условий, вызвавших к жизни эти учения.

Разумеется, это сравнение историко-философского процесса с картиной эволюции живых существ не более, чем аналогия. Но аналогии имеют место не только в мышлении, но и в объективной действительности. В таком случае они нередко оказываются существенными отношениями подобия.

Анализ историко-философского процесса приводит к выводу, что на протяжении двух с половиной тысячелетий философия была единственной областью знания, в которой согласие между ее выдающимися представителями являлось скорее исключением, чем правилом. В науках, обычно называемых частными, точными, специальными, область разногласий составляла сравнительно небольшую часть огромной, уже освоенной территории, на которой царят мир и доброе согласие. Иначе обстояло дело в философии: внутренним ритмом ее развития была постоянная конфронтация. И великий философ выступал, как правило, в качестве мыслителя, который больше чем кто-либо другой не соглашался с тем, что утверждали до него. Таково было по меньшей мере его убеждение, которое в той или иной степени отражало действительное положение вещей. Типично поэтому следующее заявление И.Г. Фихте, обращенное к противникам его философии: «Между вами и мной нет ни одного общего пункта, относительно которого мы могли бы договориться и исходя из которого мы могли бы в чем-либо согласиться»[50]. Фихте, по-видимому, преувеличивал свои разногласия с другими идеалистами. И все же это были весьма существенные расхождения. Система Фихте вступила в глубокий конфликт даже с учением Канта, непосредственным продолжением которого она являлась. Этот факт ярко иллюстрирует глубину философских расхождений даже в рамках одного и того же, в данном случае идеалистического, направления.

В наших научно-популярных работах рассмотрение философских направлений обычно сводится к выявлению противоположности материализма и идеализма. У читателя иной раз создается впечатление, что других направлений в философии вообще не существует. Но если это так, то какой смысл выделять главные философские направления? Между тем именно исследование главных философских направлений делает необходимым рассмотрение всего многообразия направлений в философии, их сопоставление с материализмом, с одной стороны, и идеализмом – с другой.

Историко-философский процесс – картина величайшего идейного многообразия и драматического напряжения. Ни одно учение не может быть конкретно определено простым отнесением его к одному из главных направлений, подобно тому как ни одно живое существо нельзя охарактеризовать лишь указанием на его видовые признаки. И Лейбниц, и Беркли, и Шопенгауэр – идеалисты, но это существеннейшее обстоятельство не выявляет различий, кстати, весьма существенных, между их учениями. Для понимания этих различий необходимо по крайней мере исследовать противоположность рационализма не только эмпиризму, но и иррационализму. Необходимо, далее, рассмотреть качественные особенности спекулятивной метафизики, феноменализма, эссенциализма, плюрализма, номинализма. Это не означает, что понятие идеализма не раскрывает сущности учений Лейбница, Беркли и Шопенгауэра: речь идет о конкретизации этого понятия, об исследовании специфической формы идеализма, своеобразия разных идеалистических учений.

Многообразие философских учений, течений, направлений всегда порождало неверие в способность философии разрешить проблемы, которые она ставит и обсуждает. Уже античный скептицизм, занимавшийся систематическим описанием разногласий между философами, выдвинул следующий тезис: философия не может быть наукой, поскольку философы придерживаются несовместимых воззрений по одним и тем же вопросам. В новое время это положение высказывалось не только скептиками, но и мыслителями, в сущности, враждебными скептицизму. Ж.-Ж. Руссо, полагавший, что философия призвана быть орудием нравственного воспитания и социального преобразования, с возмущением писал о соперничающих друг с другом философиях: «Я только спрошу: что такое философия? что содержат писания наиболее известных философов? каковы уроки этих друзей мудрости? Если их послушать, разве нельзя их принять за толпу шарлатанов, что кричат каждый свое на общественной площади: идите ко мне, только я один никогда не ошибаюсь? Один утверждает, что тел вообще нет в природе и что все есть мое представление о них; другой, что нет ни иного вещества, кроме материи, ни иного бога, кроме вселенной. Этот заявляет, что не существует ни добродетелей, ни пороков и что добро и зло в области нравственности – это выдумки; тот – что люди суть волки и могут со спокойной совестью пожирать друг друга»[51].

Гегель остроумно критиковал скептическое истолкование историко-философского процесса как точку зрения обыденного сознания, которое претендует на философское глубокомыслие, между тем как на деле оно лишь фиксирует выступающие на поверхности различия, разногласия, не замечая несравненно более существенного, хотя и не очевидного единства. Разногласия между философскими учениями Гегель считал противоречиями процесса развития всеобъемлющей абсолютной истины, отдельные стороны которой выражают эти на первый взгляд совершенно расходящиеся друг с другом философии. В конечном итоге Гегель пришел к выводу, что вопреки непосредственной очевидности и субъективным представлениям философов об их собственных системах существует не множество несовместимых друг с другом философий, а одна философия, формы исторического становления и развития которой весьма многообразны. Он прямо утверждал, что «во все времена существовала только одна философия», в силу чего все несогласные друг с другом философские системы следует рассматривать как «необходимые стороны единого принципа»[52]. Каждое выдающееся философское учение, согласно Гегелю, полностью усваивает предшествующие ему достижения философии, включает в себя учения своих предшественников, элиминируя вместе с тем их ограниченность, односторонность. Историко-философский процесс, таким образом, представляет собой «процессию духовных формаций философии в их поступательном движении»[53].

Диалектический подход Гегеля к истории философии, согласно которому различия между философскими учениями, течениями, направлениями рассматривались как существующие внутри фундаментального тождества философского знания, сыграл огромную роль в формировании историко-философской науки. Но Гегель слишком гармонизировал развитие философии, изобразив его в виде строго упорядоченного, логически стройного, последовательного процесса становления абсолютного самосознания. Между тем такой гармоничности не существует не только в развитии философии, но и в истории естествознания[54].

В гегелевской истории философии множественность систем не столько факт, сколько видимость факта, которая снимается триумфальным шествием «абсолютного духа». На поставленный скептиками (и не ими одними) вопрос, возможна ли философия как наука, если имеется множество несовместимых философских направлений, Гегель ответил: существует, в сущности, лишь одно подлинно философское, действительно развивающееся направление – идеализм. Наличное бытие – таков был ход мысли Гегеля – может быть физической реальностью, но для-себя-бытие всегда идеально. Идеальное, утверждал Гегель, есть истина всего предметного, вещественного, единичного или конечного. «Эта идеальность конечного, – писал он, – есть основное положение философии, и каждое подлинное философское учение есть поэтому идеализм»[55].

Гегелевское решение проблемы единства философского знания, несмотря на гениальную постановку вопроса о взаимообусловленности различия и тождества в философских учениях, является монолинейным, скрадывающим прогрессирующую дивергенцию философских учений, поляризацию философии на противоположные направления, поляризацию каждого философского направления на противоположности – материализм и идеализм. Онтологические предпосылки историко-философской концепции Гегеля и связанное с ними спекулятивное противопоставление философии частным наукам, предметом которых будто бы является отчужденная форма обнаружения абсолютного, привели этого великого философа к недооценке антитезы материализма и идеализма, к непониманию глубокого смысла и значения борьбы между ними. Материализм в гегелевской интерпретации оказывается, по сути дела, философией обыденного сознания, которая преуспевает лишь на периферии историко-философского процесса. Гегель недооценил роли естествознания в развитии философии, вследствие чего развитие последней представлялось ему автономным процессом, независимым от вмешательства «извне». Это помешало ему понять значение материалистического мировоззрения, которое уже в его эпоху прочно обосновывается в науках о природе.

Преодоление односторонности историко-философской концепции Гегеля не сводится к восстановлению действительного смысла антитезы материализма и идеализма: необходимо более глубокое диалектическое понимание всего историко-философского процесса, которое и было разработано марксизмом. Что же касается буржуазной историко-философской науки, то она, не восприняв гегелевского понимания поступательного развития философии, еще более усугубила ту антидиалектическую концепцию историко-философского процесса, против которой правильно выступил Гегель. Суть этой концепции заключалась в отрицании развития философии, вследствие чего историко-философский процесс изображался в виде беспорядочно следующих друг за другом попыток решить определенные вопросы, попыток, которые постоянно отвергались последующими философами, утверждавшими, что именно они наконец решили великие проблемы. Нетрудно понять, что эта концепция историко-философского процесса отличалась от скептического его истолкования лишь догматическим упованием на пришествие философского мессии.

С точки зрения В. Дильтея, историко-философский процесс выражает субстанциальность и иррациональность человеческой жизни, абсолютная стихийность которой исключает закономерную последовательность и повторяемость, свойственные неорганическим образованиям. История философии – анархия философских систем, каждая из которых интеллектуально воспроизводит неизбежное для данной исторической эпохи чувство жизни, не подлежащее оценке как истинное или ложное: оно просто существует как сама жизнь. Философствование поэтому следует рассматривать не как усвоение истины или познание некоторого предметного содержания, а как самопостижение и тем самым обнаружение смысла той жизненной ситуации, из которой вырастает каждое направление (или способ) философствования.

Если классики домарксистской философии видели в факте сосуществования, конкуренции, борьбы многочисленных философских систем свидетельство слабости философии, которая должна быть преодолена путем разработки научных методов исследования философских проблем, то современные мыслители иррационалистского толка, следуя Дильтею, считают анархию философских систем не только нормальной, специфически характеризующей философию ситуацией, но и свидетельством превосходства философии над «безличными» частными науками. Философ-иррационалист как бы уверен в том, что убеждение в истинности своих философских воззрений есть забвение истинного смысла философствования, который открылся лишь в наше время. Он объявляет это убеждение архаическим предрассудком и предлагает в качестве теоретической конвенции утверждение, согласно которому все существующие и возможные в будущем философские учения не могут заключать в себе объективной истины, но они обладают жизненным смыслом, значение которого определяется интеллектуальным климатом данной эпохи. Примером такой субъективистской интерпретации историко-философского процесса может быть современная западноевропейская «философия истории философии», возглавляемая такими маститыми историками философии, как М. Геру, А. Гуйе. С точки зрения этого историко-философского модернизма, лишь несовместимость философских утверждений, учений, направлений придает им выдающееся значение и влияние. То, что скептики считали непреодолимым пороком философствования и что, как свидетельствует история, преодолевается на путях развития материалистического научно-философского мировоззрения, ныне объявляется величайшим превосходством философского способа осмысления действительности. Подлинное содержание философии образуют, согласно этому воззрению, способ самоутверждения философствующего индивида, его неповторимая творческая индивидуальность. «С нашей точки зрения, – заявляет, например, А. Гуйе, – ни один изм не порождает другой изм. Если бы Барух (Спиноза. – Т.О.) умер в детстве, не было бы спинозизма»[56].

Разумеется, отношение преемственности между философскими учениями не следует толковать как непосредственное порождение одним учением другого. Однако из этой элементарной (во всяком случае, для марксиста) истины Гуйе делает совершенно нелогичный вывод, что содержание философских систем сводится к воспроизведению творческой индивидуальности их создателей. Он, следовательно, отказывается разграничивать в учениях философов субъективное и объективное, личное и общественное. Поэтому ему приходится отрицать тот очевидный факт, что материалистический пантеизм Спинозы есть развитие философских идей, складывавшихся в течение целой исторической эпохи. «Картезианство, мальбраншизм, контизм, бергсонианство отсылают нас к тому, что мыслили Рене Декарт, Николай Мальбранш, Огюст Конт, Анри Бергсон»[57], – пишет А. Гуйе, полагая, что он лишь констатирует очевиднейшие факты, свидетельствующие о том, что философия есть совершенно индивидуальный способ понятийного мышления. Между тем такого рода констатации заранее предполагают совершенно неоправданное допущение, согласно которому Декарт, Мальбранш, Конт, Бергсон творили в социальном вакууме, не выражая своими учениями никаких реальных общественно-исторических потребностей, не осмысливали исторического опыта своей эпохи и достижений тогдашнего научного знания.

Сведение объективного (в том числе социального) содержания философии к субъективному, индивидуальному видению мира влечет за собой искаженное представление о характере расхождений и противоречий между философскими учениями: суть дела сводится к межличностным отношениям, к разногласиям между философами. И снова эмпирическая констатация фактов становится их субъективистской интерпретацией. А. Гуйе пишет: «Разногласия между философами не случайны: они находятся у истоков всей философии. Существуют разные философии, поскольку в поле зрения философов находится не один и тот же мир; расхождения философов предшествуют их философским учениям: их мысли не приходят к согласию друг с другом, так как у них нет в качестве исходного пункта одних и тех же данных»[58].

Таким образом, Гуйе приходит к выводу, что каждый выдающийся философ творит особенный мир своего видения, и это происходит потому, что он еще до создания системы существует в этом одному лишь ему принадлежащем мире. Эта плюралистическая концепция основана на допущении, согласно которому своеобразие того или иного философского учения определяется лишь мерой субъективности его создателя. Субъективности философа придается, так сказать, онтологический статус, она создает нечто вроде собственной философской Вселенной. Нетрудно понять, что это плюралистическое истолкование историко-философского процесса способствует не только отрицанию возможности научно-философского мировоззрения; оно выполняет вполне определенную идеологическую функцию, то есть методологически «обосновывает» философско-исторический плюрализм, который ныне противопоставляется марксистско-ленинскому учению об объективней закономерности перехода от капитализма к социализму. Этот идеологический вывод не только имплицитно содержится в «философии истории философии». Он был сделан М. Геру в его докладе на XIV всемирном философском конгрессе[59].

С точки зрения «философии истории философии» то, в чем согласны друг с другом философы, несущественно, неоригинально. Эта теория историко-философского процесса абсолютизирует момент неповторимого своеобразия, присущий каждому выдающемуся философскому учению и характеризующий главным образом его форму. Этого не учитывают сторонники «философии истории философии» так же, как они игнорируют тот факт, что значение философской системы определяется не этим, весьма относительным моментом неповторимости, а ее действительным участием в развитии философского знания, ответами на вопросы, которые были уже поставлены до него, а значит, включением этого учения в существующую проблематику, в обсуждение предлагаемых решений и т.д.

Несмотря на то, что отдельные представители «философии истории философии» в своих конкретных исследованиях, посвященных великим философам прошлого, вносят существенный вклад в историко-философскую науку[60], их теоретическая концепция явно несостоятельна. Она усугубляет исторически изжившее себя метафизическое противопоставление философии наукам и в конечном счете сводит философию к разновидности художественного творчества. Это не следует, конечно, рассматривать как принижение значения философии, но все дело в том, что философские системы не являются художественными произведениями даже в том случае, если они написаны стихами. Поэтому внесение в философию эстетических критериев оказывается на деле косвенным отрицанием философии как специфической формы познания. Крайним выражением этой концепции является утверждение, согласно которому признание существенной значимости философских направлений есть отрицание специфики философского знания. В конечном итоге адепты «философии истории философии» приходят к выводу, что философские направления суть внешние разграничения, устанавливаемые поверхностными комментаторами. Этот ошибочный вывод, однако, соответствует положению, сложившемуся в современной буржуазной историко-философской науке, в которой понятие направления приобретает, в сущности, чисто условный характер.

Ф. Хайнеман, один из авторов (и издатель) обширной монографии «Философия в XX веке», утверждает: «В европейской культуре выделяются четыре главных направления: 1) философия жизни; 2) феноменология; 3) онтология; 4) экзистенциализм. В англосаксонской культуре выступают на первый план: 1) прагматизм; 2) инструментализм; 3) логический позитивизм; 4) аналитические школы»[61]. Этот перечень показывает, что Хайнеман называет направлениями (и к тому же еще главными) отдельные течения внутри иррационализма, разновидности позитивистской философии, а также прагматизма. Такая искусственная группировка, несомненно, дает основание для выводов, которые делают представители «философии истории философии». Ошибка последних, однако, заключается в том, что они не видят возможности и необходимости иного подхода к анализу основных структурных форм историко-философского процесса.

Современные позитивисты, разумеется, не приемлют иррационалистического отрицания развития в философии. Но они, как и адепты «философии истории философии», считают неприменимым понятие развития к историко-философскому процессу. Поэтому, несмотря на отрицание иррационализма, неопозитивисты разделяют вывод, сделанный иррационалистами: историко-философский процесс – анархия философских систем. Правда, в отличие от иррационалистов, неопозитивисты не видят в этой анархии ничего положительного. Она представляется им фатальным следствием «метафизического» философствования. Последнее, не считающееся с принципом верификации и неукоснительными требованиями логики, целиком оказывается во власти спекулятивного воображения, способного создавать неограниченное множество равно несостоятельных философских систем. Указывая на множество конкурирующих друг с другом философских учений, неопозитивист приходит к выводу, что мышление, становясь «метафизическим», в сущности, деградирует, оказывается неспособным определить термины, которыми оно оперирует, дабы применять эти термины согласно установленным правилам, признание которых обеспечивает взаимопонимание между учеными. Философы, с этой точки зрения, принципиально не способны понять друг друга, а согласие между ними сделало бы невозможным занятие философией.

Таким образом, и для иррационализма и для неопозитивизма характерна некритическая абсолютизация эмпирически констатируемого факта многочисленности философских учений, течений, направлений. Следствием такой абсолютизации оказывается отрицание закономерности историко-философского процесса, отрицание развития, прогресса в философии, явно несостоятельное противопоставление философии и науки.

В наше время только философия марксизма исследует историко-философский процесс как объективно обусловленный, подчиняющийся при всем своем своеобразии общим закономерностям развития духовной культуры. На этом пути философия марксизма выявляет специфические формы философского развития: дивергенция философских воззрений, поляризация направлений, радикальная конфронтация материализма и идеализма. Поэтому выделение материализма, идеализма и других философских направлений не имеет ничего общего с чисто методической группировкой учений. Исследователь открывает, познает объективно обусловленные, исторически сложившиеся различия и противоположности в философии, а не устанавливает их. Противоположность между материализмом и идеализмом, рационализмом и эмпиризмом, интеллектуализмом и антиинтеллектуализмом, метафизическими системами и натурализмом, диалектическим и метафизическим способами мышления образует такого рода фундаментальный факт, который меньше всего можно рассматривать как вывод из какой-либо системы классификации.

Не существует и не было никогда пресловутой анархии философских систем. И современная буржуазная философия, несмотря на господствующую в ней интеллектуальную анархию, убедительно подтверждает эту истину, поскольку нет в ней ни одной сколько-нибудь значительной философской теории, которая не носила бы идеалистического характера и стояла бы вне основного противоречия в философии. В.И. Ленин писал, характеризуя буржуазную философию начала текущего века: «Едва ли найдется хоть один современный профессор философии (а также теологии), который бы не занимался прямо или косвенно опровержением материализма»[62]. С того времени, как были написаны эти слова, ситуация в принципе не изменилась. Правда, современные буржуазные философы в несравненно большей степени, чем их предшественники, пытаются доказать, что противоположность между материализмом и идеализмом слишком преувеличена, что и то и другое направление явно устарело, а оценка их как главных философских направлений крайне односторонне характеризует идейное богатство философии. При этом и философы и историки философии ссылаются обычно на такие философские направления, как рационализм, эмпиризм, метафизика, натурализм, антропология, полагая, что все они находятся по ту сторону антитезы материализма и идеализма, то есть не примыкают ни к тому, ни к другому направлению или же, напротив, объединяют их в высшем синтезе[63]. Несостоятельность такой постановки вопроса о философских направлениях обнаруживается при ближайшем их рассмотрении.

Нет необходимости доказывать, что исходные положения рационализма, эмпиризма и других философских направлений непосредственно не связаны ни с материалистическим, ни с идеалистическим ответом на основной философский вопрос. Иными словами, признание первичности материального или рассмотрение материального как производного от духовного не влечет за собой с необходимостью ни рационалистической, ни эмпирической интерпретации внешнего мира и познания. Но это вовсе не доказывает, что рационализм и эмпиризм находятся по ту сторону материализма и идеализма. История философии показывает, что одни из рационалистов – идеалисты, а другие – материалисты. Но, может быть, различия между идеалистами-эмпириками и сторонниками материалистического эмпиризма носят второстепенный характер по сравнению с общей им эмпиристской философской ориентацией? Никоим образом. Достаточно вспомнить, как Д. Дидро критиковал Дж. Беркли. А между тем оба они были представителями философского эмпиризма. Этот пример показывает, что именно общие, в данном случае эмпиристские, особенности философских учений оказываются, если не второстепенными, то, во всяком случае, вторичными, в то время как их материалистическая (или, напротив, идеалистическая) направленность имеет определяющее значение.

Важно отметить, что сказанное об эмпиризме и рационализме относится если не ко всем, то к большей части философских направлений. Антропологизм Фейербаха – видовое отличие его материализма, современная философская антропология – разновидность идеализма. Даже такие связанные с религиозным сознанием направления, как пантеизм и мистика, уже в средневековую эпоху, в условиях духовной диктатуры клерикализма, обнаружили тенденцию к раздвоению на противоположности – материализм и идеализм. Одни из пантеистов сводили бога к природе, лишая его тем самым тех атрибутов, которые приписывало ему религиозное сознание. Другие, напротив, растворяли природу в боге, то есть сводили природное к сверхприродному. Противоположность между спинозизмом и окказионализмом четко выразила эту поляризацию пантеистического мировоззрения, которая неоднократно отмечалась и материалистами и идеалистами. Отсюда критика пантеизма справа и слева.

Энгельс указывал, что средневековая мистика в силу определенных социально-экономических условий иногда приближалась к атеизму. Теолого-философские доктрины Т. Мюнцера, писал Энгельс, «были направлены против всех основных догматов не только католицизма, но и христианства вообще»[64]. Откровение, с точки зрения Мюнцера, есть не что иное, как человеческий разум, вера – пробуждение разума, рай – не потусторонний мир, а то, что верующие призваны осуществить на земле.

Завершая характеристику мистического и революционного учения Мюнцера, Энгельс подчеркивает, что «религиозная философия Мюнцера приближалась к атеизму»[65].

Возникновение в рамках теистического мировоззрения его отрицания – одно из наиболее ярких подтверждений факта закономерной поляризации философии на противоположности – материализм и идеализм. Представление, согласно которому эмпиризм, рационализм и т.п. – это и есть третий путь в философии, оказывается весьма поверхностным вследствие свой абстрактности. Не существует рационализма вообще, эмпиризма вообще и т.д. Невозможно быть только рационалистом, только эмпириком. Философ не обязательно должен быть рационалистом, эмпириком, сенсуалистом, интуитивистом, иррационалистом, номиналистом и т.д. Он может остановиться лишь на одном из этих учений или же отвергнуть их все. Но он не может отвергнуть и материализм и идеализм: он вынужден выбирать между ними, то есть встать на одну сторону и тем самым – против другой. Эта закономерность формирования сколько-нибудь развитых философских учений нисколько не умаляется существованием эклектических и дуалистических философских теорий, которые тяготеют то к материалистическому, то к идеалистическому направлению.

Таким образом, и эмпиризм, и рационализм, и другие философские направления оказываются направлениями или материалистического, или идеалистического философствования. Любой материалист (так же, как и любой идеалист) не ограничивается одним лишь решением дилеммы, заключающейся в основном философском вопросе: опираясь на это решение, он развивает свои онтологические, гносеологические, философско-исторические воззрения и, соответственно этому, разрабатывает материалистические (или идеалистические) варианты натурализма, сенсуализма, рационализма, антропологизма и т.д. Материализм и идеализм представляют собой, следовательно, такого рода направления, противоположность между которыми постоянно выявляется, воспроизводится, углубляется в рамках других философских направлений.

Подчеркивая закономерное раздвоение многочисленных философских направлений на основные, определяющие противоположность материализма и идеализма, мы, однако, не делаем вывода, что все без исключения направления поляризуются указанным выше способом. Такие направления, как гилозоизм, механицизм, представляют собой, как правило, разновидности материалистического миропонимания. Спиритуализм, иррационализм, феноменализм являются, напротив, формами существования идеализма. Поэтому наряду с направлениями, которые в зависимости от конкретно-исторических условий становятся модификациями то материалистической, то идеалистической философии, имеются также направления, образующие превращенные формы только материализма или только идеализма.

Наряду с попытками противопоставить материализму (а иногда и идеализму) эмпиризм, рационализм и другие направления для современных буржуазных философов, в особенности для экзистенциалистов, неопозитивистов, сторонников философии лингвистического анализа, характерно стремление истолковывать свои учения как теории, решительно порывающие с проблематикой и материализма и идеализма. Экзистенциалисты, например, полагают, что их концепция неразрывного единства субъекта и объекта, «существования» в ситуации полностью преодолевает как материалистическое, так и идеалистическое противопоставление сознания бытию, духа – материи.

Неопозитивисты, полагающие, что их учение не имеет никакого отношения к теоретической интерпретации мира, приходят к выводу, что им удалось избежать как материалистической, так и идеалистической «метафизики». Еще в большей мере эта иллюзия свойственна представителям философии лингвистического анализа. Нет необходимости доказывать несостоятельность всех этих претензий, поскольку это уже сделано в работах советских и зарубежных марксистов[66]. Наша цель заключается в другом: в разъяснении тезиса, что многочисленные направления в философии находятся в необходимом отношении к материализму, с одной стороны, и идеализму – с другой. Многообразие философских учений, течений, направлений – это не беспорядочный иррациональный поток, хаос, лабиринт идей. Это многообразие в ходе историко-философского процесса редуцируется к основной антитезе материализма и идеализма, развивается на этой основе и, таким образом, формируется, утверждается как закономерный процесс борьбы основных философских партий. Философ не может избежать выбора, он выбирает, поскольку он философствует.

Материализм или идеализм – такова неизбежная альтернатива в философии. Осознание ее объективной необходимости кладет конец поверхностному пониманию философии как лабиринта, в котором все дороги приводят в тупик. Выбор, который совершает философ (и в известной мере также изучающий философию), есть в конечном счете выбор не между многими, а между действительно альтернативными решениями. Это, если можно так выразиться, выбор своей философской судьбы.

Итак, выделяя главные философские направления и выясняя их отношение к другим направлениям, выдающееся значение которых нельзя недооценивать, мы доказываем несостоятельность любого противопоставления какого бы то ни было учения, течения, направления материализму и идеализму. Прослеживая основные этапы борьбы между материализмом и идеализмом, мы постигаем исторический процесс становления научно-философского мировоззрения, неразрывно связанный с развитием материализма, с изменением его исторической формы. Таким образом, единство историко-философского процесса как процесса поступательного развития философского знания раскрывается лишь благодаря исследованию внутренне присущих ему противоречий.