86. 2005 № 5 (стр. 16 – 19). Вспоминая академика Л.Н. Митрохина

[1435]

Мой бывший студент академик РАН Лев Николаевич Митрохин скончался, не дожив двух с лишним месяцев до своего 75-летия, которое мы, его коллеги и друзья, собирались торжественно и весело отметить. Все получилось иначе, скорбно. Я, как, наверное, и многие другие его товарищи и друзья, еще не могу свыкнуться с мыслью, что его уже нет. Но факт, удручающий факт, каждый день напоминает о себе.

Вся научная деятельность Л.Н. Митрохина прошла на моих глазах, и сегодня мне хочется сказать в его адрес несколько добрых слов. Со Львом Николаевичем я познакомился в далеком 1950 г., когда был председателем Научного студенческого общества философского факультета МГУ, а он (кстати, наряду с Г.С. Батищевым) – одним из наиболее заметных его активистов. В 1951 г. Л.Н. Митрохин выступил на моей кафедре истории зарубежной философии с докладом «Историческое и логическое в „Капитале“ Маркса». У меня осталась в памяти живость, и я бы сказал, образность, которой отличалась речь будущего ученого. К тому же я тогда читал совершенно новый лекционный курс – история марксистской философии, и мне, конечно, было приятно видеть, что некоторые идеи, высказывавшиеся мною в лекциях, запечатлелись в памяти думающего студента.

Лев Николаевич писал диплом и кандидатскую диссертацию по логике, и в дальнейшем, пожалуй, около двух десятков лет мне не приходилось с ним общаться. Лишь в 1968 г., когда я после долгих колебаний решил оставить заведование кафедрой, чтобы целиком отдаться исследовательской работе, и перешел в Институт философии АН СССР, мы снова встретились. Директор ИФАН П.В. Копнин заранее предупредил меня, что у него нет вакансии заведующего сектором, на что я ответил, что готов перейти на должность старшего научного сотрудника. И я стал таковым в секторе «Критика современной буржуазной философии», которым заведовал мой бывший студент Л.Н. Митрохин. Вспоминается, что он сначала был несколько смущен тем, что член-корреспондент АН СССР будет у него «простым» научным сотрудником. Но эта неловкость вскоре рассеялась, когда Лев Николаевич увидел, что у меня есть только одно желание: сосредоточиться на исследовательской работе. Я как раз тогда заканчивал монографию «Проблемы историко-философской науки», которая и вышла в свет в конце 1969 г.

Прошло всего несколько месяцев, и у меня с заведующим сектором установились не только деловые, но и теплые, дружеские отношения. В 1971 г. умер заведующий сектором истории классической западноевропейской философии. Эта должность была предложена мне, и я согласился, полагая, что она не помешает моей исследовательской работе.

Талантливый и амбициозный П.В. Копнин опирался прежде всего на сектора диалектического материализма (В.А. Лекторский), современной западной философии (Л.Н. Митрохин), истории классической философии (Т.И. Ойзерман), исторического материализма (В.Ж. Келле). Но и он в том же году ушел из жизни. Заведуя сектором, я часто вместе со Львом Николаевичем занимался подготовкой коллективных трудов. Запомнились и совместные командировки с Л.Н. Митрохиным в ГДР и Австрию, работа в журнале «Вопросы философии». Он был приятным, остроумным собеседником, активно участвовавшим в работе редколлегии, энергично выступавшим не только против догматизма как такового, но и против догматиков in person. Так, именно он стал инициатором смещения с поста заведующей сектором Е.Д. Модржинской, фанатичной обличительницы проявлений «космополитизма» и отхода от «принципа партийности». Будучи секретарем партийного бюро Института, Лев Николаевич сумел добиться вынесения выговора академику М.Б. Митину (после его ухода из партбюро это дело замяли), что способствовало назначению главным редактором «Вопросов философии» И.Т. Фролова – факт, который существенно изменил философскую атмосферу в стране.

Главный вклад в философию Л.Н. Митрохин внес своими исследованиями, в которых первостепенное место занимала проблематика философии религии, которая в те годы не выглядела перспективной. Но и тогда, в советский период, Лев Николаевич сумел найти свое исследовательское пространство и в этой области. Шаг за шагом вырываясь из жестких объятий догматического «научного атеизма», он регулярно выступал с умными статьями в «Вопросах философии» и других журналах, посвященными воззрениям христианских пацифистов, «черных мусульман», учению М.Л. Кинга, Малькольма X, Р. Нибура, Б. Грэма и других ведущих теологов Запада, которые тогда нашему читателю были почти неизвестны. Напомню и о его книге «Негритянское движение в США: идеология и практика» (М., 1974), высоко оцененной американистами. В 70-х гг. Лев Николаевич, как бы предугадывая будущее, обратился к теме нетрадиционных религий, получивших широкое распространение на Западе, а сегодня – и в России («„Религиозные культы“ в США» (1984); «Религии „Нового века“» (1985)).

Так называемая перестройка сопровождалась коренной переоценкой роли и места религии в системе культуры. Многих религиоведов это застало врасплох, и они замолкли, тем более что на книжном рынке появилась масса произведений выдающихся религиозных мыслителей. Другие поспешно сменили атеистическую непримиримость на крикливую, зачастую показную религиозную воинственность. Л.Н. Митрохин избежал всех этих новомодных веяний, и, оставаясь самим собой, опубликовал серию статей, в которых, раскрывая политическую ангажированность и теоретическую поверхностность «научного атеизма», обстоятельно проанализировал судьбы религии в условиях «перестройки» (т.н. «религиозное возрождение» России). По-прежнему придерживаясь материалистического взгляда на историю, он показывал отличие атеизма, как он сложился в европейской культуре, от безбожия большевиков. придавших ему агрессивно-репрессивный характер, который был доведен Лениным, а затем Сталиным до предельной жестокости. В этом отношении показательна монография Л.Н. Митрохина «Философия религии. Опыт истолкования Марксова наследия» (М., 1993), в которой впервые в нашей литературе детально проанализировано становление атеистических воззрений основоположников марксизма. Отмечая социологизированный подход марксизма к религии и невнимание к фундаментальным экзистенциальным проблемам, автор вместе с тем убедительно показывает выдающиеся заслуги Маркса в разработке концепции «отчуждения», учения об идеологии и общественном сознании. Высоко он оценивает и работы Энгельса по раннему христианству и истории протестантизма в Германии.

Л.Н. Митрохин постоянно расширял круг своих исследовательских интересов, вводя в научный оборот новые имена и исторические события, шла ли речь о террористическом правлении Жана Кальвина в Женеве или об отношении к религии С. Моэма. Эти, возможно, недостаточно известные читателям «Вопросов философии» и преподавателям философии вообще работы представляют собой великолепные исследования, не только исторические, философские и литературоведческие, но и замечательные в художественном отношении.

Литературный стиль Льва Николаевича – яркое выражение его таланта, индивидуальности, оригинальности. Он отличается страстностью, изяществом и нестандартным лексическим богатством. Помню, как меня поразила его лапидарная и точная фраза, характеризующая сталинские времена: «Это было поистине „свинцовое время“: кто-то тихо исчезал, кого-то с гиканьем тащили на дыбу, другие исступленно каялись». Не могу не процитировать и предисловие Льва Николаевича к повести С. Цвейга «Совесть против насилия. Кастеллио против Кальвина» (1986): «В порядках, установленных Кальвином, в фанатическом преследовании Сервета и Кастеллио Цвейг увидел исторические прототипы современной ему эпохи и вложил в обличение „женевского папы“ все свое неприятие гитлеровского режима. В выборе этого сюжета, несомненно, проявилась социальная зоркость писателя. Описание протестантской Женевы с ее всепроникающей слежкой, культом Кальвина как монопольного хранителя „высшей истины“, его нетерпимость ко всякому независимому мнению позволило писателю выявить характерные черты нацистских порядков, прежде всего специфическое для них сочетание физического насилия и идеологического деспотизма». Признаюсь, я читал, а вернее смаковал, это предисловие к книге С. Цвейга, статьи Льва Николаевича в «Вопросах философии» (фактически небольшие монографии) и другие его работы, испытывая ту добрую зависть к любому мастеру высокого класса, о которой так проникновенно (разумеется, без всякой зависти в обыденном смысле слова) писал Бенвенуто Челлини в своих знаменитых мемуарах.

Таков далеко не полный перечень проблем, которыми занимался Л.Н. Митрохин за полувековую научную деятельность. Но все же первостепенным предметом его научного интереса оставались сектантство и протестантизм, которым он посвятил немало трудов. Итоговой стала капитальная монография «Баптизм: история и современность» (СПб., 1997), в которой, впервые в философской литературе глубоко проанализировав формирование и состояние мирового баптизма – как западного, так и российского, он выдвинул ряд положений, существенно расширивших наше знание не только о баптизме, но и о христианстве в целом.

В этом труде проявилась характерная черта автора – его готовность к самокритике, постоянная неудовлетворенность своими прежними суждениями и выводами. Таким был и его доклад «Философия религии: новые перспективы» на пленарном заседании III Российского философского конгресса, и последующие монографии («Понятие религии», М., 2003; «Христианство и политика», М., 2003), равно как и статьи по наиболее актуальным проблемам религиоведения: «Религия и нация», «Принцип свободы совести», «Религия в глобальном мире» и т.д.

Л.Н. Митрохин ввел в научный оборот множество новых имен, исторических событий и проблем. Но главное его достижение я вижу в том, что ему удалось предложить свою нетривиальную концепцию религии в системе культуры, исходя из которой он все увереннее и достовернее интерпретировал весь конкретный материал. Она сформировалась не сразу и обретала свои очертания постепенно, в напряженных раздумьях и сомнениях. Ее наброски можно увидеть в первой книге о баптизме («Баптизм», 1966), затем в «Философии религии» (1994. См., например предисловие) и, наконец, в более завершенном виде в упомянутом докладе на пленарном заседании III Российского философского конгресса («Вопросы философии». 2003. № 8).

Суть ее в предельно схематическом виде такова. Религия возникает в результате концептуализации массового религиозного опыта и является носителем особого ненаучного, или вненаучного (но не антинаучного) знания, удовлетворяющего глубокие экзистенциальные потребности личности. Однако в силу специфической для религии способности к институализации эта изначальная (в терминологии Канта «естественная», или «моральная») религия вытесняется «доктринальной религией» церкви, сливающейся с государственными структурами и навязывающей своим последователям корпоративные политические взгляды и антинаучную картину мира.

Отсюда и жесткое противостояние науки и религии, характерное для европейской («фаустовой», техногенной) цивилизации: оно имело социально-идеологические причины и коренилось, с одной стороны, в абсолютистских претензиях церкви как социального института на политическую и духовную власть, с другой – в стремлении представителей естественных наук придать своему мировоззрению универсальный характер (сциентизм), исключающий все виды вненаучного знания.

Сегодня, как известно, и религиозная картина мира, и сциентизм все решительнее подвергаются критике и пересмотру. Что же касается религиозной веры, то она до сих пор большинством человечества расценивается как наиболее приемлемое решение смысложизненных проблем, как неотъемлемый компонент человеческого мироощущения, и такое положение, вероятно, сохранится на долгое время, что никак не исключает существования атеистов и скептиков. На мой взгляд, Л.Н. Митрохин вдумчиво воспроизводит и развивает некоторые фундаментальные положения учения Канта, о своем согласии с которыми я детально писал в монографии «Философия как история философии» (М., 1999).

Дорогой Лев Николаевич! Вы, увы, не услышите этих слов. Но я надеюсь, что они дойдут до множества Ваших читателей и почитателей. Говорят, что нет незаменимых людей. Если речь идет о должностях и людях, которые их занимают, то они, конечно, заменимы, как свидетельствует опыт. Но нельзя заменить уникальность личности, уникальность таланта. Лев Николаевич, увы, незаменим. И те великолепные исследования, которые им планировались и частью были уже осуществлены, никто из нас не сможет завершить. Жизнь есть жизнь. Она невозможна без потерь, без неизбывной горести. И все же жизнь прекрасна вопреки очевидности.