Основные черты русской философии XIX века

XIX век в истории русской культуры уникален. Он не только органическое звено в цепи столетий, но и яркий взлет в духовном развитии России, труднообъяснимый с позиции эволюционной теории. Россия XIX в. – страна замедленного развития капитализма, идущая в кильватере европейского экономического процесса. Тем не менее ее культура указанного периода являет собой высочайший по качеству духовный взрыв, охватывающий многие стороны общественной жизни. Впечатляющие духовные результаты оказываются в противоречии с малоразвитыми (точнее, медленно развивающимися) общественными отношениями, тем самым убедительно свидетельствуя, что между общественным бытием и общественным сознанием нет линейной (вернее, прямолинейной) зависимости. Само общественное сознание (во всем многообразии его форм) становится катализатором общественного развития. Действительно, именно в XIX в. Россия дала миру великую литературу, искусство, науку, оказавшие впечатляющее воздействие на Европу, породила русскую интеллигенцию – феномен, который до сих пор является предметом дискуссий.

В этом органическом общекультурном подъеме России в XIX в. важное место занимает философия. На протяжении веков в России шел трудный процесс формирования философии как специфического мировоззрения и особой науки. Этот процесс осложнялся непростыми взаимоотношениями теологии и философии. Фактически вплоть до XVIII в. русское мировоззрение было теологично, богословские проблемы находились в центре мировоззренческих поисков.

В отличие от Европы философия в России (даже в виде «служанки богословия») трудно отвоевывала собственное предметное поле. Византийские традиции в русской культуре способствовали отрицательной оценке философии как антитезы истинной вере – православию, акцентировали внимание на имманентной еретичности философских учений, старались подчеркнуть латинство философских концепций, их инородное происхождение. Более того, рационализм философской рефлексии, последовательный логицизм обоснований, постоянная апелляция к Разуму как умопостигаемому фундаменту понимания оценивались в России как антитеза вере, как сомнение, если не опровержение, возможности единства простого человека с Богом, нищеты духа как механизма постижения Бога. В таком контексте философия сердца, отстаиваемая православием, органически противостояла европейской философии разума. В значительной степени из-за этого Россия достаточно поздно осмыслила потребность в европейских философских учениях: переводы великих античных философов начинают появляться здесь фактически только в XVII в. Примерно в это же время создаются и первые специальные учебные заведения, где философия (отделенная от богословия) становится обязательным предметом изучения. Этот поворот к философскому переосмыслению русского мировоззрения особенно интенсивно осу ществляется в XVIII в., приводя во второй его половине к появлению русской философской науки, имеющей собственное предметное поле и собственные методы его разработки. Результатом интенсивного философского развития становится рождение в XIX в. новых зрелых и интересных форм русского философствования. Однако и в XIX в. русский философский процесс имел свои специфические особенности, обусловленные сложившими историческими традициями.

Во-первых, это сложное переплетение теологической и философской проблематики, которое в конечном счете приводило к мощным интенциям религиозной философии. Укорененность в русском мировоззрении религиозного идеала порождала такие парадоксальные явления, как атеистическая вера: например, при ближайшем рассмотрении оказывалось, что последовательный атеист Чернышевский несет в себе отличительные черты верующего, но не в религиозный догмат, а в иной, материальный, социальный, социалистический мир.

Во-вторых, русская жизнь XIX в. была социально динамичной, контрастной, связанной с общественными конфликтами и трудностями человеческой самоидентификации. Авторитарный государственный строй, создаваемый на рабском труде подавляющего большинства населения, чреват социальными катаклизмами, заброшенностью человека и мучительными поисками гармонии мира. Отсюда в значительной степени происходит экзистенциальный характер русского философствования, стремление увидеть в человеке альфу и омегу философского знания (причем в разной интерпретации – материалистической, идеалистической, религиозной, позитивистской и т. д.). Это был, так сказать, «социальный экзистенциализм», в котором на первый план выдвигались общественные проблемы бытия человека, связанные с противоречиями экономического развития, сословным неравенством, тягостными политическими реалиями авторитарного государства. Поэтому властителями дум в России чаще всего были радикальные (но не всегда революционные, особенно в том примитивном понимании, которое сложилось в советской историографии) мыслители.

В-третьих, господство радикальных мыслителей в русском общественном сознании закономерно приводило к тому, что мировоззренческие вопросы чаще всего находились в центре общественных дискуссий и даже политической борьбы. Опосредованная ими духовная, профессиональная (в том числе и научная) деятельность неизбежно оказывалась в тени, на втором плане. Профессиональная научная деятельность становилась как бы антитезой бурной, открытой вовне, радикальной общественно-политической деятельности и ее практическим воплощениям в русской жизни (кружки, революционные партии, общественные организации и т. д.).

В-четвертых, общественно значимыми, популярными, распространенными оказывались теории радикального склада, формирующиеся за редкими исключениями вне профессиональной философской деятельности. Если на Западе философию связывали прежде всего с академическими, университетскими традициями, то в России властители дум оказывались, как правило, вне университетской среды (радикальные философы если и попадали в эту среду, то в силу порядков, сложившихся в русской системе образования, пребывали в ней недолго). В условиях автократического, бюрократического государства преподаватели и профессора имели четко очерченное место в бюрократической системе образования. Их деятельность строго регламентировалась с идеологической точки зрения.

Поэтому типичной для России формой выработки мировоззрения явились кружки, в которых зарождались и осваивались идеи радикальной философии. Необходимо отметить, что в западных энциклопедических словарях и специальных исследованиях понятие «кружок» всегда транскрибируют по-русски, подчеркивая тем самым его мировоззренческую неповторимость.

Наконец, в-пятых, поскольку в центре русского мировоззренческого осмысления находились общественные, политические и другие животрепещущие проблемы, чистая философия не всегда становилась предметом общественного интереса.

Мировоззренческие, философские проблемы органически входили в круг находящихся в центре общественного внимания вопросов, составляли теоретические и методологические основания, вне которых невозможно было осмыслить, интерпретировать характер и пути русского развития, поэтому у многих русских мыслителей почти нет работ и исследований, специально посвященных сугубо философским проблемам. Русские властители дум чаще всего являются литературными критиками, публицистами, литераторами, интерпретаторами и пропагандистами научных достижений. Отсюда русская философия XIX в. выступает в виде специально-научных трактатов, литературно-критических и эстетических исследований, работ по этике, органической составляющей художественных произведений и т. д. Философская проблематика становится диффузной, имплицитно органичной для различных форм общественного сознания.

Необходимо отличать мировоззренческие аспекты профессиональной, интеллектуальной деятельности (например, мировоззрение того или иного ученого) от собственно философского предметного поля. Разумеется, исторические обстоятельства жизни России, например, в 30-60-е гг. превращали русскую литературу в основную трибуну, с которой мог быть услышан глас народный. Тогда литературно-критическая и эстетическая полемика закономерно становились полем философских дискуссий (Белинский, Герцен, Чернышевский и др.). Однако это не исключало и наличия собственно философской, специальной проблематики (Кириевский, Чаадаев и др.). Подобные ситуации встречаются на протяжении всего XIX в. (Толстой, Достоевский, Михайловский и др.).

И все же во второй половине XIX в. формируется тенденция собственно философского анализа, все чаще появляются специально философские труды, шире и значительней становится роль в обществе профессиональных философов. Со второй половины XIX в., и особенно в XX в., в России идет процесс институализации философии: она становится обязательным компонентом среднего и высшего образования, формируются и развиваются философские общества, растет философская периодика и т. д. Типологически Россия все более вливается в единый европейский философский процесс. Ввиду того что в центре русских философских дискуссий чаще всего оказывались животрепещущие общественные проблемы, русская философия становится радикальной по определению. Порой радикализм приобретал характер революционности (революционные демократы, марксисты и др.), но не всегда именно революционность определяла сущность русского философского процесса. Радикализм большинства русских мыслителей был связан не только с критическим отношением к существовавшему общественному строю, но и со стремлением кардинально переделать этот строй во имя определенным образом понятой философской истины. И русские либералы, и славянофилы, и западники, и даже религиозно-консервативные мыслители отстаивали необходимость радикального изменения русской жизни. Философские идеи и результаты философского поиска у них были зачастую противоположными, но цель оставалась неизменной – обоснование философии социального действия, способной перестроить Россию и тем самым обеспечить ей великое будущее, которое может стать образцом развития всего мира. Подобная установка закономерно приводила к парадоксальным ситуациям. Даже те мыслители, философские концепции которых разрабатывались на основе религиозного принципа, отвергались властями предержащими и порой преследовались (славянофилы, почвенники и др.). В результате складывались интересные философские концепции религиозно-идеалистического и консервативного толка, находящиеся в оппозиции к официально господствовавшему типу мировоззрения (Л.Н. Толстой, К.Н. Леонтьев и др.). Объективно и они радикализировали русское общество. Русское философствование оказывалось социально заостренным и личност-но интерпретированным, обращенным к человеку и его судьбе, носящим провиденциальный и эсхатологический характер. Оно исследовало настоящее во имя будущего.

Русская философская мысль постоянно развивалась в тесном взаимодействии с различными иностранными философскими концепциями. В XIX в. наиболее ощутимым было влияние немецкой классической философии и французских социальных теорий (прежде всего социалистического толка). Стоит отметить, что такая модель развития является общей для всех национальных школ философии, т. е. нормой мирового философского процесса.

Некорректное осмысление этой естественной ситуации в историографии зачастую приводило к скептическим констатациям несамостоятельности русского философствования (А.И. Введенский, Г.Г. Шпет и др.) Достаточно широкое распространение получила теория отраженного света, согласно которой выдающиеся мыслители России превращались в послушных учеников своих западноевропейских учителей, пропагандистов их философского наследия. В многочисленных трудах по истории русской философии появились определения типа «русский шеллингианец», «русский гегельянец», «русский фейербахианец» и т. д. Действительно, крупнейшие представители немецкой классической философии оказали большое и продуктивное воздействие на русскую философскую мысль. Но их теории переносились на русскую почву отнюдь не ученически.

К этим доктринам приходили под воздействием сугубо русских проблем, рассматривая базовые теории Канта, Шеллинга, Гегеля, Фейербаха в качестве теоретической и методологической основы решения актуальных задач собственно русского философского и общественно-политического процесса. Поэтому теории европейских мыслителей переосмысливались и модернизировались, зачастую приводя на русской почве к выводам, не содержавшимся в первоисточниках. Складывалась ситуация, когда усвоение базовой теории осуществлялось со сдвигом на порядок вперед: используемый философский базис не только адаптировался к русским реалиям, но и, органически включаясь в национальное философствование, позволял получить новые результаты, имеющие и общеевропейское значение (например, в плане развития антропологической философии, переработки идеалистической диалектики, критического осмысления западных социальных порядков и т. д.).

Следует подчеркнуть и то, что со второй половины XIX в. русское философствование не только начинает оказывать все большее влияние на славянские культуры, но и приобретает авторитет в передовых европейских странах. Достаточно вспомнить философское наследие Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского, М.А. Бакунина и П.А. Кропоткина, Вл. Соловьева и др. Некоторые русские мыслители становятся предтечами целых западноевропейских философских направлений (Н.Я. Данилевский, Л.И. Шестов, Н.А. Бердяев и др.).

Эти и другие особенности русского философского самосознания затрудняют типологический анализ теорий, школ и направлений русской философии. Его трудно построить на «чисто философских» основаниях, ибо в России общественные и идеологические проблемы прямо проецировались на философский процесс. И все-таки упор при этом анализе следует делать на собственно философские, мировоззренческие ориентации, стремясь исключить расширительное толкование русской философии как общественного сознания.