Неокантианство

Одним из влиятельных течений, представляющих «традиционалистскую» тенденцию в развитии неклассической философии, является неокантианство, возникшее в последней трети XIX в. и просуществовавшее до первой трети XX в. Его представители пытались решать философские проблемы, сознательно ориентируясь на положения кантовской философии, используя их в качестве исходных точек при построении своей теоретической концепции. Знаменитый лозунг неокантианства «Назад к Канту!» был провозглашен в 1865 г. Отто Либманом (1840–1914).

К неокантианству иногда причисляют все школы, признававшие необходимость возврата к кантовской философии. Однако в строгом смысле к нему относятся только три из них: а) физиологическая школа (Иоганн Мюллер, 1801 1858; Фридрих Альберт Ланге, 1828 1875; Герман Гельмгольц, 1821–1894); б) марбургская школа (Герман Коген, 1842–1918; Пауль Наторп, 1854–1934; Эрнст Кассирер, 1874–1945 и др.); в) баденская школа (Вильгельм Виндельбанд, 1848–1915; Генрих Риккерт, 1863–1936 и др.).

Во второй половине XIX в. внимание к кантовской философии не было случайным. Вопрос «Как и почему возможна наука?», впервые сформулированный И. Кантом, вновь стал актуальным. Объясняется это тем, что в конце XIX в. начался процесс становления науки неклассического типа, для которой характерно появление новых теорий, созданных не столько на основе экспериментальных исследований, сколько путем логических построений из уже существующих. Отсюда и интерес к проблеме достоверности и истинности таких теорий, а также научного знания в целом. Интенсивный рост научных знаний сопровождался накоплением фактов, необъяснимых в рамках существовавших научных теорий. Нужны были принципиально новые теоретические модели, для построения которых имевшиеся научные методы не могли быть использованы. Науку охватил методологический кризис.

Ситуация, возникшая в науке (главным образом в естествознании), требовала философского осмысления. В свое время Кант не только поставил вопрос о том, как возможна наука, но и предложил вариант его решения. Воспользоваться им и попытались неокантианцы.

Первые шаги в этом направлении сделала физиологическая школа, представители которой стремились доказать истинность основных положений кантовской теории познания, используя достижения в области физиологии. В частности, их интересовал вывод Канта, что «вещь-в-себе» (вещь в своем объективном существовании) и «вещь для нас» (как она представлена в нашем сознании) не тождественны и не имеют между собой ничего общего. В подтверждение этого вывода знаменитый физиолог И. Мюллер сформулировал так называемый закон специфических энергий внешних чувств, согласно которому ощущение не доводит до сознания человека качества или состояния внешних тел. Ощущение вызывается внешними причинами, но до нашего сознания доводится не содержание воздействующего объекта, а качество или состояние наших нервов. Согласно закону Мюллера, одно и то же внешнее раздражение по-разному воспринимается разными органами чувств, и наоборот: разные внешние раздражители одинаково воспринимаются одним и тем же органом чувств. Исходя из этого закона представители физиологической школы сделали вывод о том, что наши ощущения и весь наш опыт обусловлены физиологической организацией. Несомненно, индивидуальные особенности познающего субъекта влияют не только на форму, но и на содержание гносеологического образа. Однако в содержании образа (как чувственного, так и логико-понятийного) всегда присутствует информация об объективных свойствах и связях познаваемого предмета, хотя и в преобразованном виде.

Еще дальше в своих выводах пошел Г. Гельмгольц. Он назвал ощущения символами, знаками внешних явлений, считая, что между ощущениями и вещами нет не только сходства, но даже и аналогии. По его мнению, ощущения, будучи символами, только указывают на определенные предметы и явления, не раскрывая ни их содержания, ни их сущности. «Вещь-в-себе» (объективный мир), как и у Канта, остается у Гельмгольца принципиально непознаваемой.

Объявив себя верными последователями Канта, неокантианцы поставили цель – не только разъяснить идеи немецкого философа, но и устранить противоречивость, непоследовательность его теории познания. Детальным анализом кантовского варианта гносеологии занялась марбургская школа, исследовавшая механизм и структуру познавательного процесса, статус субъекта познавательной деятельности, соотношение субъекта и предмета познания и т. д. Следует отметить, что И. Канта интересовал не процесс познания вообще, а научное познание и главным образом теоретическое естествознание. Согласно его воззрениям, процесс теоретического познания начинается с чувственного созерцания, которое предполагает воздействие вещей на органы чувств. Сами же вещи существуют объективно, независимо от сознания познающего субъекта. «Вещь в себе» и «вещь-для-нас» не тождественны. Дуализм «вещи-в-себе» и «вещи-для-нас» (явления), характерный для кантовской концепции, – первое, что должно быть преодолено, по мнению представителей марбургской щколы. Напомним в связи с этим некоторые положения философии Канта.

Обращая внимание на специфику научного знания, состоящую в том, что научные положения общезначимы и не зависят от индивидуальных познавательных способностей субъекта, Кант ставил вопрос, откуда берется этот универсальный элемент познания или, как он его называл «элемент трансцендентальное™». Согласно немецкому философу, сам по себе предмет не обладает общезначимостью, общезначимость есть лишь в знании о предмете. Поэтому ее появление И. Кант связывал со структурой познавательного процесса и структурой познающего субъекта. В кантовской структуре процесса познания имеются три уровня: чувственное созерцание, рассудок и разум. Основу структурной организации познающего субъекта, его познавательных способностей составляют априорные формы, т. е. формы, присущие субъекту до всякого опыта. Именно они определяют необходимость и общезначимость познания. Для каждого уровня познания существуют свои априорные формы. Для созерцания – это априорные формы созерцания (пространство и время), для рассудка – это понятия, категории, для разума – идеи. Обнаружение способа соединения факта (явления) с априорной формой – это, по мнению Канта, задача трансцендентального метода. Пересмотреть предложенную немецким мыслителем структуру познавательного процесса и структуру познавательных способностей субъекта – такова вторая задача, которую определили для себя неокантианцы.

Исходный тезис неокантианцев состоит в том, что теоретическое познание не включает в себя ощущение. Согласно Г. Когену, представителю марбургской школы, в теоретическом познании мы обнаруживаем действительность не в ощущениях, а в мышлении. Для мышления, утверждает другой представитель этой же школы П. Наторп, никакого другого бытия, кроме бытия, представленного в мысли, не существует. Из кантовской модели познавательного процесса устраняется первая ступенька – созерцание. Пространство и время – априорные формы, соответствующие созерцанию, приобретают иной гносеологический статус – статус априорных форм рассудка, т. е. категорий.

Герман Коген

В рамках неокантианства пересматривается и кантовская трактовка предмета науки. Согласно Канту, предмет науки дан, так как процесс познания начинается с ощущений. Согласно неокантианству, процесс познания начинается с мысли о том, что нечто существует. Предмет, выраженный в понятиях науки, – это предмет, уже связанный с сознанием, осознанный в категориях логического мышления. В силу этого предмет науки не дан, он лишь задан. Процесс познания состоит в том, что неизвестное нам нечто (X) последовательно определяется посредством ряда актов категориального синтеза. Неизвестное (X) превращается в предмет познания благодаря априорным формам познания – категориям, которые открывают в этом X все новые и новые грани. Таким образом, предмет познания – это не вещь, а задача познания, решение которой представляет собой ряд приближений, уводящих в бесконечность. Этот процесс никогда не может быть завершен. В трактовке неокантианцев «вещь-в-себе» – это «предельное понятие», это цель, к которой стремится познание. Предмет науки, познания – не вещь, как у Канта, а понятие о предмете. «Вещь-в-себе» – всего лишь методологическое начало для конструктивной деятельности мышления, это регулятивный принцип, а не объективный мир, как у Канта.

Неокантианству присуще убеждение не только в постоянной незавершенности, неполноте научного знания, но и в полной относительности научных понятий и положений. В защиту такого вывода неокантианцы приводят следующие рассуждения: прогресс науки показывает, что появляются не только новые факты, но и меняются сами основания науки (понятия, принципы, подходы), т. е. методологический фундамент научного знания. По мнению представителей марбургской школы, научное понятие внутренне противоречиво: с одной стороны, оно бессильно, так как не дает истины, с другой – содержит творческий потенциал, поскольку то, что научное познание принимает за «данную» действительность, является порождением понятий науки. Таким образом, предмет науки – это результат творческой активности мышления, которое конструирует этот предмет.

Генрих Риккерт

Предлагая свой вариант решения вопроса о предмете науки, представители другой неокантианской школы – баденской – критикуют не кантовский дуализм, а теорию отражения. Согласно Г. Риккерту, теоретическое познание принципиально не может быть отражением. В любом научном понятии любой науки реальность изображается упрощенно. В научном понятии воспроизводятся только некоторые стороны или свойства предмета, взятые из его действительного содержания в соответствии с той точкой зрения, которой руководствуется эта наука, а также в соответствии с познавательным интересом, который в ней заложен. Согласно баденской школе, наука возможна не потому, что она отражает, а потому, что она упрощает многообразие действительности. Предметный мир обладает богатым содержанием. Паука же, руководствуясь преобладающим в ней интересом, отбирает по определенному принципу только некоторые элементы действительности и вводит их в свои научные понятия. Таким образом, научное понятие – это не отражение действительности, а реализация целей и точек зрения, которыми руководствуется наука. Научное понятие соответствует не действительности, а целям и задачам той или иной науки.

Правильно отмечая, что в научном понятии невозможно непосредственное и полное отражение содержания предмета, представители баденской школы делают вывод, что отражение принципиально невозможно. Следовательно, «вещь-в-себе», понимаемая как предмет или мир в своем объективном существовании, теряет всякий смысл, в то время как у представителей марбургской школы она еще сохраняет статус предельного понятия и цели познания. По мнению неокантианцев, «вещь-в-себе», конечно, существует, но она – предмет не интеллекта, а чувства и веры.

По существу неокантианское переосмысление кантовской теоретической философии направлено на более последовательную разработку вопроса о спонтанном характере познавательной деятельности субъекта, поскольку: 1) из процесса познания исключается трансцендентальная «вещь-в-себе», которая наряду с деятельностью субъекта является фактором, созидающим мир опыта; 2) функцию создания содержания, которую в философии Канта выполняла «вещь-в-себе», выполняет с помощью категорий субъект. Содержание образуется самой мыслью. В теоретическом познании мы имеем дело уже не с субъектом и объектом познания, а с фактом и понятием. Между фактом и понятием существует новый тип отношений – отношения функциональные; 3) для Канта многообразие фактов и априорные формы познания изначально даны готовыми, поэтому для него одна из труднейших задач – проблема их соединения, синтеза, который должен быть осуществлен с помощью трансцендентального метода. У неокантианцев «многообразное» не дано, а задается самим субъектом, априорными формами познания (понятиями). Проблема категориального синтеза в кантовском понимании снимается. В то же время конструирование предмета – это не субъективный произвол, поскольку оно осуществляется на основе логического закона, т. е. по определенным правилам; 4) если у Канта теоретическое знание о мире и сам мир рассматриваются как нетождественные сферы, то неокантианцы придают им статус противоположных, не связанных между собой. Наука становится самодостаточной, замкнутой системой, задающей свой предмет, конструирующей его многообразие на основе априорных форм, содержащей истину в самой себе. При таком понимании наука теряет свою эвристическую ценность.

Обычно неокантианцев критикуют за субъективный идеализм. Однако это не совсем точно. Их идеализм намного тоньше и сложнее, поскольку в познавательном процессе и в структуре познающего субъекта они ищут универсальные, объективные основания науки, стремясь освободить последнюю от субъективизма, от точек зрения наблюдателя. Однако сами же они признают, что такая установка – всего лишь идеал.

Рассматривая теоретико-познавательные проблемы, неокантианцы не оставили без внимания вопрос о методах научного исследования. Наиболее полно эта проблема была разработана баденской школой. Согласно представителям баденской школы, естественнонаучное и историческое познание имеют различные цели: естествознание ориентировано на обнаружение общих законов, историческое познание – на то, что было однажды и не имеет повторения. Двум группам наук соответствуют и определенные типы мышления: естествознанию – номотетический (законополагающий), историческому познанию – идеографический (описывающий события). В рамках естествознания познание движется от частного к общему, в то время как историческое познание ориентировано на исследование частного, поэтому задача историка тождественна задаче художника, а само историческое творчество – творчеству эстетическому.

Поскольку историческое и естественнонаучное познание отличаются друг от друга логическими (строятся на основе разных типов мышления) и формально-методологическими основаниями (используют различные методы), классификация наук должна осуществляться не по предмету, а по методу, т. е. должна быть не содержательной, а логической или методологической.

Как же соотносятся эти методы друг с другом? По мнению баденской школы, они равнозначны хотя бы уже потому, что одинаково полезны. Вместе с тем, как отмечает В. Виндельбанд, ценность идеографического метода долго не признавалась. Подобное отношение берет начало еще в философии Платона, где истинное бытие и истинное познание связывались только с общим. Виндельбанд считает, что историческое познание более ценно, поскольку оно связано с единичностью и однократностью исторического события. Индивидуальное событие никогда нельзя свести к конечному основанию, в нем всегда остается элемент непознанного, необъяснимого, того, что нельзя выразить в понятии.

Развивая дальше учение о методах познания, другой представитель баденской школы, Г. Риккерт, отмечает, что различные методы познания существуют не потому, что природная и социальная сферы различны по своим сущностным характеристикам, а потому, что логическое мышление познающего субъекта имеет две группы интересов: интерес к общему, представленный в генерализирующем методе, благодаря которому становится возможным естествознание, и интерес к неповторимому, однократному, представленный в методе индивидуализации, на основании которого строится историческое познание. Как и В. Виндельбанд, Г. Риккерт считает, что эти методы логически равнозначны, но логически несовместимы, т. е. исключают друг друга. Тем самым неокантианство провозглашает методологический дуализм.

Признав логическое равноправие двух методов познания, а следовательно, логическое равенство естествознания и истории, неокантианцы вместе с тем отдают явное предпочтение истории. Согласно их рассуждениям, общее, которое интересует естествознание, не может обладать действительным существованием. Последнее присуще только особенному и индивидуальному. Следовательно, наукой о действительном существовании может быть только история, и в этом ее преимущество перед естествознанием. Поскольку понятия, которыми оперирует наука и которые являются результатом деятельности человеческого разума, не дают представления о действительности, а познавательные возможности разума в научной сфере весьма ограничены, неокантианство в лице представителей баденской школы, по существу, предлагает гносеологическую критику естествознания, выражая недоверие человеческому разуму.

Иную логику рассуждений неокантианцы демонстрируют относительно исторического познания. Согласно их концепции, в истории предмет науки и ее метод в наибольшей степени соответствуют друг другу. История как наука существует не только потому, что сознанию присущ интерес к индивидуальному, но и потому, что существует особая сфера опыта, особый объект, отличный от природы, – культура. Отличить же явления природы от явлений культуры можно только на основе ценностей. Понятие «ценность» выступает в качестве принципа, объединяющего индивидуальные исторические события в нечто целостное и образующее тем самым единое культурное пространство. Таким образом, объектом истории становится сфера культуры как целостность.

От теоретико-познавательных проблем неокантианство переходит к проблемам культурологическим, начиная их разработку с аксиологии – учения о ценностях. Согласно представителям баденской школы, в историческом познании существенное отделяется от несущественного через соотношение индивидуальных процессов с ценностями. Историческое познание интересует не всякое индивидуальное, а только соотносимое с ценностями. Истинная ценность – это ценность, совершенно не зависящая от соотнесенности с бытием и тем более с субъектом, к которому она обращена. Ценность является трансцендентной, находящейся за пределами объекта и субъекта. Ценности не существуют в том смысле, в каком существует природная реальность, ценности значат, и эта значимость общеобязательна и объективна. Возникает антитеза действительности и ценности, которая фиксирует противоположность сущего и должного. Сфера бытия и сфера ценности оказываются противоположными. Перед философией встает новая проблема – проблема взаимоотношения и возможного единства действительности и ценностей. Согласно баденской школе, между философией и естественными науками существует граница, поскольку философия претендует на познание мирового целого. Мировое целое – это не просто действительность, это действительность в сочетании с ценностью. Философия как наука начинается там, где кончается сфера чистой действительности и появляется проблема ценностей. Однако метафизический дуализм – дуализм бытия и ценностей – философия устранить не в состоянии, поскольку сами ценности самодостаточны, они носят надмировой характер, образуя царство трансцендентного смысла, существующего за пределами опыта. Таким образом, ценности не могут быть соотнесены с бытием.

Однако обращение к ценностям характерно не только для исторического познания. Согласно неокантианцам баденской школы, оно присуще любому чисто теоретическому познанию. Познавательный процесс с необходимостью включает в себя аксиологический (ценностный) аспект – такой вполне справедливый вывод делают неокантианцы, подводя под теоретическое познание этическую основу. Неокантианцы одними из первых отметили включенность познания в общий контекст культуры, обратили внимание на тот факт, что наука определенного периода обусловлена определенным типом культуры.

Могут ли быть практически реализованы ценности, в частности ценности этического порядка? Согласно неокантианцам, такая реализация в реальном историческом мире невозможна, поэтому все, что в мире социальной действительности неосуществимо, должно быть перенесено в мир ценностей, трансцендентный по отношению к бытию. Только в таком мире есть возможность преодоления дуализма бытия и ценностей. Социальная активность не в состоянии решить эту задачу. В связи с этим, социализм как ценность не достижим в принципе. Неокантианцы считают, что движение к такой форме человеческого общежития, как социализм, – движение вечное, поскольку цель по мере приближения к ней все больше отдаляется. Социализм как идея – это только предельно общее понятие, к которому стремится наше познание, никогда его не достигая. Сама идея социализма, согласно неокантианцам, становится целью социального движения, но цель – это только метод, регулятивный принцип, который не может стать реальным бытием. Тем самым идея социализма, взятая как регулятор социальной деятельности, приобретает этический аспект, трансформируясь в идею «этического социализма».

Неокантианство претендовало не только на обоснование фактов науки, но и на обоснование культуры в целом. Такую задачу поставил перед неокантианцами в 1912 г. П. Наторп в программной статье «Кант и марбургская школа». Однако подобные претензии заканчивались либо схематичными построениями, либо констатацией противоположности естественнонаучной и социальной проблематики (как, например, у баденской школы). Объединить естественнонаучное и историческое знание на основе общего принципа и создать целостную систему удалось только Э. Кассиреру. В отличие от других представителей марбургской школы он рассматривал теоретическое познание лишь как одну из культурных форм наряду с языком, мифом, религией, искусством, историей. При создании своего варианта философии культуры Э. Кассирер придерживается схемы переосмысления кантовской философии, разработанной в рамках неокантианства. Он ставит перед собой задачу – исследовать факты культуры на основе трансцендентального метода, т. е. познать их с точки зрения необходимости и всеобщности.

Изначально, отмечает Кассирер, культура дается нам как многообразие огромного количества культурных фактов, как многообразное. Это многообразие объединяется затем в некоторые целостные системы, обладающие внутренним единством, такие, как язык, миф, религия, искусство, научно-теоретическое познание. На чем основано это единство? Кассирер предлагает свой подход к решению этой проблемы. В каждой культурной форме, по его мнению, есть особый созидательный принцип, подобный понятию в теоретическом познании. Э. Кассирер называет его символической функцией. Она и есть тот фактор, который повторяется в каждой культурной форме, но в каждой культурной форме он имеет свой вид, проявляется по-разному. Таким образом, специфика культуры состоит в том, что в ней факт соотносится со знаками, символами, указывающими на тип реальности, к которой они принадлежат. Культура – это порождение духа, но духа не познающего, а символизирующего, т. е. создающего, конструирующего различные типы символов. Тем самым Кассирер приходит к решению антропологического вопроса, определяя сущность человека как способность к символической деятельности, а бытие человека – как бытие в культуре, поскольку нерасчленимое целое, именуемое жизнью, превращается в человеческое бытие только через оформление культурой. Жизнь – это не начальный момент, первоисточник культуры, а то, что появляется, проявляется через всю полноту культуры. Философия культуры Э. Кассирера оказалась самым интересным явлением в культурологических изысканиях неокантианцев. Интерес к ней среди философов и культурологов не ослабевает до сих пор.

Философское движение, проходившее под лозунгом «Назад к Канту!», заметно повлияло на развитие русской философии конца XIX – начала XX в. Интерес к философии И. Канта, стремление критически переосмыслить его идеи, творчески использовать их при решении ряда новых проблем можно обнаружить в сочинениях всех сколько-нибудь крупных русских мыслителей, работавших на рубеже веков: И. Лосского, С. Франка, И. Бердяева, Л. Шестова А. Введенского. Элементы неокантианства, в частности философии Г. Риккерта, присутствуют в эстетике русских символистов, главным образом в теоретических работах Андрея Белого. Опираясь на неокантианство и ряд идей Вл. Соловьева, Андрей Белый стремился не просто разработать теорию искусства, а сформировать на базе искусства целостное мировоззрение. Вообще следует отметить, что влияние неокантианства на русскую культуру начала XX в. не ограничивалось рамками философии. Показателен в этом плане эпизод из биографии Б.Л. Пастернака: поэт в 1912 г. специально ездил в Марбург, чтобы в течение летнего семестра прослушать курс лекций Г. Когена (которого называл гениальным) и его учеников.

Заявив о необходимости возврата к исходным положениям кантовской философии, сами неокантианцы по существу не только пересмотрели теоретическую философию Канта (его теорию познания), но и наметили целый ряд проблем (проблема ценностей, культуры в целом), которые явились отправными точками в дальнейшем развитии философии.

К концу первой трети XX в. неокантианство начинает утрачивать свой престиж, теряет статус влиятельного философского течения, хотя отдельные его идеи и сегодня продолжают играть заметную роль в развитии западной философской мысли.