Проблема «материальности сознания»

Проблема «материальности сознания»

Дицген, как отмечал Ленин, был на девять десятых материалистом, не претендовавшим ни на оригинальность, ни на особую философию, отличную от материализма. И стремление реакционных философов «создать линию не из того, что есть великого в Иосифе Дицгене… а из того, что есть у него слабого!» [2, т. 18, с. 261], объясняется исключительно их враждебным отношением к материализму и к пролетарской партийности.

Линия Дицгена есть линия материализма. Он материалистически решал основной вопрос философии. «Спор между идеализмом и материализмом… о том, произошла ли идея от мира, или мир от идеи, что из них причина, а что следствие, – этот спор, – писал Дицген, – составляет содержание философии» [8, с. 248]. Ограниченность в решении основного вопроса философии, свойственную идеализму и метафизическому материализму, он усматривал в непонимании диалектической природы связи мышления с бытием, духа с материей. Возражая против «чрезмерного разграничения духа и материи», он настаивал на их диалектическом единстве. Утверждение Дицгена, что идея, дух являются атрибутом материи («универсума»), внешне напоминает учение Спинозы о мышлении как одном из атрибутов реальной бесконечной природы. При этом Дицген рассматривал мышление как «часть», как «форму» материи, вместо того чтобы считать его специфической (наиболее развитой) формой отражения.

Дицген понимал, что последовательное проведение материалистического монизма в теории познания требует признания и категориального различия и единства мышления и бытия. Однако в стремлении выразить то, что является общим для мышления и бытия, Дицгену (и это он сам признавал) не всегда удавалось найти адекватную философскую форму выражения, что дало повод противникам материализма утверждать, будто он и по существу стирает всякое различие между мышлением и бытием, а следовательно, отрицает теорию отражения бытия в мышлении. Как бы предвидя попытки подобного толкования своей теории, Дицген подчеркивал: «Мы не отрицаем различий, мы только настаиваем на общности природы этих различных вещей. По крайней мере, я надеюсь, что читатель поймет меня правильно, если я назову способность мышления материальной способностью» [там же, с. 22].

Читатели-материалисты правильно поняли Дицгена: мышление не есть некоторый мистический самостоятельный субъект; оно есть момент в целостном бытии человека, способность человека, присущая ему как материальному социальному существу, и различие между мышлением и бытием есть различие внутри единого материального мира. Марксисты сумели отделить существо идеи Дицгена от не совсем точной формы ее выражения. К сожалению, противопоставляя свой материалистический монизм идеализму, дуализму и вульгарному материализму, Дицген довольно часто использовал такую форму выражения, за которую и поныне цепляются те, кто пытается истолковать его взгляды в духе идеализма или, по крайней мере, вульгарного материализма.

Говоря о различии мышления и бытия, Дицген склонялся к включению мышления в бытие, уходя тем самым от проблемы гносеологического соотношения мышления и бытия, как ее раскрывает последовательный материализм. Плеханов в статье «Иосиф Дицген» отмечает: «…слова: „мышление представляет собою часть бытия“ – заставляют усомниться в том, что философия Дицгена тождественна с философией Маркса. И вот эта-то возможность сомнения и привлекает к И. Дицгену людей, находящихся под влиянием современного идеализма и во что бы то ни стало желающих приставить идеалистическую голову к историческому материализму» [36, т. 3, с. 119]. Приведя далее цитату из Дицгена: «бытие или вселенная, дух и материя, охватывает все силы, считая небо и ад (sic!) в один круг, в одно монистическое», – Плеханов дает ей следующую оценку: «Это такая большая путаница, такая неясность, что тут философия И. Дицгена в самом деле начинает становиться похожей на весьма „оригинальную“ философию г. Богданова. Известно, что на эту философию походит все, отзывающееся путаницей понятий» [там же, с. 120]. П. Дауге (один из переводчиков Дицгена) «ошибается, – говорит Плеханов, – принимая это за диалектический материализм» [там же].

В.И. Ленин в труде «Материализм и эмпириокритицизм» затрагивает вопрос о неточностях в изложении материалистической теории у Дицгена, посвятив этому специальный раздел «Как мог И. Дицген понравиться реакционным философам?». Ленин пишет, что, решая проблему материалистического монизма, Дицген запутался в вопросе о соотношении бытия и мышления, материи и сознания. Если материя есть все, то она включает в себя и сознание, которое есть, таким образом, нечто материальное, – так рассуждал Дицген. Ленин приводит его слова: «Но и не чувственное представление чувственно, материально, то есть действительно…» – и возражает: «Тут явная неверность. Что и мысль и материя „действительны“, т.е. существуют, это верно. Но назвать мысль материальной – значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом» [2, т. 18, с. 257]. Полагая, что вынесение материи за пределы сознания (т.е. определение материи как того, что существует вне сознания и независимо от него) разрушает материалистический монизм, Дицген пришел к выводу, что «понятие материи надо расширить. Сюда относятся все явления действительности, следовательно, и наша способность познавать, объяснять». Ленин на это отвечает: «Это путаница, способная только смешать материализм и идеализм под видом „расширения“ первого… Что в понятие материи надо включить и мысли… это путаница, ибо при таком включении теряет смысл гносеологическое противопоставление материи духу, материализма идеализму…» [там же, с. 258 – 259].

Утверждая, что в понятие материи надо включить и мысли, Дицген отступал не только от марксистского определения материи, но и от фейербаховского понимания бытия как субъекта и мышления как предиката.

Противоречие между тезисом и его аргументацией довольно часто встречалось в рассуждениях Дицгена. Если в тезисах и положениях он зачастую поднимался до диалектико-материалистических идей, то в пояснениях отстаиваемых положений он то и дело скатывался к той или другой разновидности домарксовского материализма, чаще всего к материализму Фейербаха или Спинозы. Но и в таких случаях Дицгену недоставало точности, которая была все же свойственна, хотя и не всегда, Фейербаху. Дицген, вслед за Фейербахом, утверждал, что мышление есть продукт человеческого мозга. Он неоднократно утверждал, что «мышление есть деятельность мозга, как хождение есть деятельность ног» [8, с. 21]. Вместе с тем, решая вопрос об отношении мышления и мозга, он писал: «Идеалисты носились с идеей, старые материалисты – с материей; и те и другие были мечтателями и, следовательно, метафизиками; и те и другие хватали через край, чрезмерно разграничивали дух и материю. Ни одна из этих двух партий не поднялась до сознания единства и единственности, общности и универсальности природы, которая вовсе не является или материальной, или духовной, а и тем и другим вместе» [там же, с. 109]. Это – возвращение к какой-то вульгаризированной форме спинозизма, которая в отличие от действительных взглядов Спинозы весьма похожа на гилозоизм.

Дицген стремился преодолеть односторонность понимания мышления предшествующей философией. Он постоянно подчеркивал, что «социалистический материализм» в отличие, скажем, от материализма XVIII столетия не обесценивает человеческого духа, а в отличие от немецкого идеализма не переоценивает его значения и находит действительную «меру». Сама по себе такая позиция была верной, но за подчеркиванием единства у Дицгена нередко исчезала определяющая роль объективного бытия в отношении к мышлению. Его постоянные апелляции к общности бытия и мышления, к их тождеству в «универсуме», к космосу, который отождествлялся им с материей, несмотря на остроумные сопоставления, не могли заменить собой осознание социальной практической деятельности как действительной основы и критерия человеческого познания, как основы исторического движения форм мышления. Поэтому Дицген по существу здесь не шел дальше общего утверждения, что для диалектических («социал-демократических») материалистов духовная мыслительная способность есть развившийся продукт материальной природы.