Борьба за чистоту марксистской философии. Диалектика как метод познания и преобразования действительности

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Борьба за чистоту марксистской философии. Диалектика как метод познания и преобразования действительности

Решительная отповедь ревизионизму, острая полемика с реакционными идеалистическими течениями в философии и естествознании составили непреходящую историческую заслугу Меринга. В борьбе с идейными противниками отчетливо выявились и особенности его собственных философских взглядов.

Меринг не достиг глубины и ясности в понимании диалектического и исторического материализма как цельного мировоззрения. Абсолютизируя исторический материализм, считая его теорией, содержащей внутри себя собственное обоснование, он ошибочно полагал, будто создание единой картины мира не входило в цели Маркса и Энгельса, которые раскрывали свой научный метод всегда якобы лишь на историческом материале. Даже сам термин диалектический материализм почти не употреблялся в работах Меринга. Односторонне истолковывая положения Энгельса о конце прежней философии, Меринг писал (статья «Кант, Дицген, Мах и исторический материализм»), что Маркс и Энгельс «тоже, правда, порвали со всякой философией, но перенесли исторический результат философии – идею исторического развития – в материализм. Внесли они эту идею прежде всего не в природу, но в историю, что субъективно объяснялось тем, что оба они были не естествоиспытателями, а историками» [30, с. 127].

Поэтому и понятие революционного переворота в философии, совершенного Марксом и Энгельсом, Меринг соотносил только с материалистическим пониманием истории и на этом основании делал неправильный вывод, будто в понимании природы Маркс и Энгельс всегда оставались на позициях домарксовского материализма. В 1910 г. в статье «Исторический материализм» Меринг писал: «Маркс и Энгельс всегда оставались на философской точке зрения Фейербаха до тех пор, пока они не расширяли и не углубляли ее перенесением материализма в область истории; они, если говорить без обиняков, в области естественных наук были такими же механистическими материалистами, как в области общественных наук были историческими материалистами» [68, с. 548 – 549]. В определенной мере можно сказать, что Меринг сам в понимании вопросов философии естествознания не до конца осмыслил значение диалектического материализма, его коренное отличие от материализма домарксовского.

Отдавая дань взглядам, господствовавшим в немецкой социал-демократии, Меринг упрощенно истолковывал качественно новый характер марксистского материализма и марксистской диалектики. Последняя интересовала его лишь применительно к истории, как «историческая диалектика». Меринг, правда, допускал возможность диалектики в природе, но он не мог понять, что «в природе сквозь хаос бесчисленных изменений прокладывают себе путь те же диалектические законы движения, которые и в истории господствуют над кажущейся случайностью событий…» [1, т. 20, с. 11]. Непонимание марксистской диалектики как философской науки о всеобщих законах развития было существенной слабостью философской позиции Меринга, и эта слабость не могла не отразиться на характере его полемики с идейными противниками.

Однако к чести Меринга необходимо отметить, что после Маркса и Энгельса он был одним из первых, кто подчеркнул решающее значение диалектического метода для познания истории. «Диалектическое мышление, – писал он, – должно быть изучаемо, и тот, кто знает законы диалектического мышления, совсем иначе вникает в диалектику действительности, чем тот, кто ломает себе голову над трудно понятными фактами до тех пор, пока более или менее ясно не поймет их действительного взаимоотношения» [31, с. 29]. Диалектика для Меринга – теоретическое обоснование революционной борьбы, без диалектики «невозможно ни творить, ни писать историю».

Отношение к диалектике стало водоразделом между оппортунистами и левым крылом социал-демократии. Ревизионисты старались «очистить» марксизм от революционной диалектики, чтобы открыть дорогу эволюционизму и реформизму. Бернштейн называл диалектику «предательским элементом» в марксизме, М. Адлер объявлял ее лишь одним из «методов мышления», одним из возможных «методов рассмотрения и оценки». Меринг, критикуя бернштейнианцев, подчеркивал объективный характер исторической диалектики. Тот, кто игнорирует диалектику, говорил он, не имеет права называться марксистом. Политический смысл отказа бернштейнианцев от диалектики правильно оценивался им как отказ от марксистской теории революции.

В противоположность полному безразличию к чистоте марксистской теории со стороны официальной «ортодоксии» немецкой социал-демократии Меринг своевременно распознал опасность неокантианства, прежде всего как попытки «разрушить исторический материализм» [30, с. 113]. Он подверг критике взгляды буржуазных представителей этого течения (Когена, Наторпа, Штаммлера), а также неокантианствующих ревизионистов (Бернштейна, Бауэра, Штаудингера, Форлендера, М. Адлера).

Раскрывая реакционность лозунга «назад к Канту», Меринг в ряде работ дал марксистский анализ социально-классовых корней кантовской философии, характеризуя ее как идеологическое выражение интересов немецкого бюргерства конца XVIII в. и определяя ее ведущую тенденцию как стремление принизить знание, открыть дорогу вере[54].

Основной критический удар Меринг направлял против так называемого «этического социализма», суть которого сводилась к замене научного социализма кантовским категорическим императивом. Доказывая абсурдность попыток «вывести» из Канта социализм, вооружить рабочее движение «возвышенной» этикой Канта, Меринг в статье «Иммануил Кант» (1904) писал: «Возвышенность эта, однако, такого сорта, от которого до смешного один только шаг. Ни в чем Кант не является таким филистером, как именно в своей этике, и к тому же филистером, в жилах которого течет вся дурная кровь теологии. Его учение о долге, с его категорическими императивами, не что иное, как десять заповедей моисеевых, а учение об абсолютно злом в человеческой природе не что иное, как догмат о первородном грехе» [там же, с. 175 – 176]. Оценивая этическое учение Канта с позиций исторического материализма, Меринг показал, что оно ни на йоту не содействовало обоснованию социализма, но зато «дало весьма много фундаментальных камней» для обоснования антисоциалистического либерализма.

Собственная непоследовательность в мировоззренческих вопросах помешала Мерингу правильно разобраться в гносеологии Канта и неокантианцев. Между тем, как справедливо отмечает И. Шлейфштейн, «область теории познания стала в немецкой социал-демократии добычей ревизионистов неокантианского и махистского толка» [76, с. 102]. Меринг неоднократно указывал на классовый характер теории познания. Так, полемизируя с махистом Ф. Адлером, он подчеркивал, что, начиная с древнегреческих философов, теория познания демонстрирует свою зависимость от экономического развития. Но когда речь шла о современности, Меринг считал, что «философские споры» по теоретико-познавательной проблематике не имеют практического значения и уводят партию от решения насущных задач.

Хотя Меринг и квалифицировал теорию познания Канта как агностицизм, но в то же время он полагал, что неокантианцы своим рассмотрением «вещи в себе» как «икса бесконечного уравнения» снимают все доводы против нее и переходят на позиции Энгельса (статья «Кант, Дицген, Мах и исторический материализм»). Он даже упрекал Энгельса, что тот не оценил по достоинству «драгоценной паутины», сотканной неокантианцами вокруг «вещи в себе». Непонимание диалектики абсолютного и относительного в познании приводило Меринга к грубым ошибкам и снижало действенность его критики.

Меринг критиковал махизм главным образом за вторжение в область исторической науки, за пренебрежение историко-материалистическим методом. Но он не смог разобраться в идеалистической сути гносеологии махизма. В результате он приходит к парадоксальному выводу, считая Маха последовательным монистом и даже приписывая ему идейное родство с Марксом. Ограниченность в истолковании марксистского диалектического метода, его теоретико-познавательного значения помешала Мерингу постичь в полной мере связь между гносеологическим кризисом в естествознании и агностической сущностью современных ему философских течений.

Меринг страстно ратовал за материализм в естествознании, особенно в биологии. В распространении естественнонаучных знаний среди трудящихся он видел действенное средство борьбы с невежеством и идеалистическими представлениями. Меринг выступал против насаждения идеализма и мистицизма в естествознании, защищал дарвинизм, высоко оценивал труды Э. Геккеля. В полемике с социал-дарвинистами и виталистами он доказывал абсурдность истолкования общественных явлений при помощи категорий и понятий, заимствованных из области естествознания. Однако непонимание того, что и в природе и в обществе действуют всеобщие диалектические законы развития, приводило Меринга к абсолютизации различий между законами природы и общества и к схематическому противопоставлению методов их исследования.

Защита материалистических основ естествознания велась Мерингом с позиций механистического материализма, преодоленного Марксом и Энгельсом. В споре с виталистами он прямо заявляет, что механистический материализм является научным принципом исследования в области естествознания, так же как исторический материализм – в области общественных наук («Неоламаркизм и механистический материализм»; 1910). Значение выступлений Меринга в защиту материализма состоит в том, что, когда ревизионисты и буржуазные философы стремились оторвать взгляды Маркса и Энгельса на историю от философского материализма, именно Меринг опровергал все попытки противопоставить марксизм традиции материализма, его основным, исходным позициям.

Меринг сумел разглядеть в вульгарном материализме один из симптомов интеллектуального регресса буржуазии, он видел философскую несостоятельность вульгарного материализма Бюхнера, Фохта и Молешотта, которые, по его словам, «споткнулись о мышление, как идеализм споткнулся о бытие» [27, т. 2, с. 234].

Анализируя взгляды Шопенгауэра и Гартмана, Меринг констатировал кризис буржуазной идеологии, выразившийся в отречении от материалистических и диалектических традиций немецкой классической философии, в измене науке. Он убедительно доказал, что иррационалистические учения этих философов, возрождающие метафизику, враждебные современному естествознанию, являются худшим видом эпигонства. Меринг первым среди марксистов понял и реакционную сущность ницшеанства (статьи «Капитал и пресса», «Ницше против социализма») как идейного течения, отразившего потребности и устремления нарождающейся монополистической буржуазии. Разоблачая миф о ницшеанстве как якобы «антикапиталистической» философии, он писал, что в действительности эта философия является «прославлением крупного капитала, и в этом своем качестве она нашла широкую публику» [29, т. 2, с. 508 – 509].

Отметив, что мода на Канта как будто проходит, Меринг в 1910 г. обратил внимание на «гегельянский ренессанс» как новую идеологическую форму борьбы буржуазии против пролетариата. Суть неогегельянства Меринг усматривал (статьи «Гегель» и «Новые гегельянцы») в раздувании реакционных сторон гегелевской философии, и прежде всего его учения о государстве, которое противопоставлялось марксизму как требование «сильной власти», якобы способной примирить классовые противоречия. Социально-классовую подоплеку этого направления, равно как и других эпигонских течений буржуазной философии, он видел в страхе буржуазии перед пролетарским движением, перед усилением классовой борьбы.