Путь Лабриолы к марксизму

Путь Лабриолы к марксизму

Родившись на юге Италии в семье школьного учителя (потомка разорившегося баронского рода), Лабриола рано проявил критический склад ума и незаурядные способности к философии и филологии. Еще в студенческие годы он поражал окружающих знанием многих иностранных языков и огромной эрудицией. Неаполитанский университет, в котором Лабриола учился в начале 60-х годов, был в то время не только крупнейшим итальянским университетом, но и центром передовой философской мысли Италии – неаполитанского гегельянства. Его наиболее выдающийся представитель Бертрандо Спавента оказал непосредственное влияние на молодого Лабриолу, первой философской работой которого и явилось выступление в защиту гегелевской диалектики против зарождавшегося в Германии неокантианства. Эта работа, написанная в 1862 г. (Лабриоле не было еще и 19 лет) и дважды опубликованная посмертно под разными названиями («Против „возвращения к Канту“, провозглашенного Эдуардом Целлером» и «Ответ на вступительную лекцию Целлера»), производит впечатление произведения зрелого автора.

Четко и логично аргументированная, она была направлена против кантовского дуализма, на обоснование гегелевского диалектического единства субъекта и объекта, формы и содержания, общего и частного.

Однако это был лишь исходный пункт сложной философской эволюции Лабриолы и вряд ли этот исходный пункт мог быть определен как «ортодоксальное» гегельянство[59]. Недаром именно за «ортодоксальность» Лабриола впоследствии критиковал известного гегельянца А. Вера. Скорее в этом «гегельянском воспитании», на которое не раз ссылался, будучи уже марксистом, сам Лабриола, можно видеть усвоение некоторых весьма общих принципов подхода к действительности, сказавшихся на его дальнейших философских поисках. Так, в своей второй философской работе «Происхождение и природа страстей по „Этике“ Спинозы» (1866), премированной на конкурсе Неаполитанского университета, Лабриола, изложив ясно и последовательно учение Спинозы о страстях, ставит в заслугу голландскому философу то, что он не исходит из метафизической абстракции добра и не занимается моральной проповедью там, где действует «закон природы».

Путь от Гегеля к марксизму – это, по определению Тольятти, «классический» путь. На этом пути Лабриола встретился с Фейербахом, которого он изучал в 1866 – 1869 гг. Однако фактически не Фейербах, а другой немецкий философ – Гербарт – послужил для Лабриолы промежуточной ступенью в его движении к диалектическому и историческому материализму.

В 1871 г. была впервые опубликована философская работа Лабриолы. Это была конкурсная работа, получившая первую премию неаполитанской Академии моральных и политических наук, – «Учение Сократа по Ксенофонту, Платону и Аристотелю». В этой монографии заметен интерес автора к моральным и психологическим проблемам, рассматриваемым в плане взаимодействия личности и общества. Лабриола стремился постичь Сократа как «естественный продукт афинской культуры и жизни» [62, т. II, с. 34] и в то же время проникнуть в его индивидуальную психологию как человека, пытающегося «компенсировать достижением внутренней убежденности нравственную неуравновешенность, возникшую вследствие произвольных тенденций его современников» [там же, с. 89].

Здесь перед Лабриолой естественно встал вопрос о мере индивидуальных возможностей, индивидуальной свободы человека по отношению к требованиям и воздействиям общества. Исследованию этого вопроса и были посвящены последующие философские работы Лабриолы – «О моральной свободе» (1873), «Мораль и религия» (1873), «О понятии свободы» (1878). Лабриола объявил себя сторонником психологии и этики Гербарта, но оговаривался, что «не дает обета запереться в системе как в некой тюрьме» [62, т. III, с. 4]. Действительно, у Гербарта, так же как ранее у Гегеля, Лабриола взял лишь некоторые общие принципы, общую направленность мысли, в данном случае ее движение от философии к психологии и от индивидуальной психологии – к общественной. Важный философский вывод, к которому Лабриола пришел с помощью Гербарта, заключался в том, что о свободе бесполезно рассуждать вообще, ее надо исследовать на уровне конкретной науки психологии, изучающей мотивы человеческого поведения. При этом Лабриола, отвергая как идеалистический индетерминизм, так и «механический внешний детерминизм» вульгарных материалистов Бюхнера и Молешотта, искал более тонкую форму детерминизма, учитывающего и требования морали, и закономерности внутренней жизни. Исследования учеников Гербарта Штейнталя, Лацаруса, Дробиша по психологии народов и моральной статистике показывают, писал Лабриола, что «так называемые произвольные действия людей обнаруживают большое постоянство» [там же, с 32]. Следовательно, эти действия могут быть объяснены, и для их объяснения необходимо привлечь всю совокупность общественных опосредований между индивидуумом и моральным идеалом – школу, церковь, систему наказаний и вознаграждений, правительство, общественное мнение, технические и научные средства и т.д. В этих «общественных опосредованиях» Лабриола видел реальные возможности для практических действий в направлении «усовершенствования человека» [там же, с. 110].

Как мы видим, Лабриола самостоятельно и весьма своеобразным путем приближался к материалистическому пониманию общества. Но как справедливо подчеркивают современные итальянские марксисты, этот путь вовсе не являлся «чисто теоретическим». Вопреки распространившимся впоследствии представлениям о Лабриоле как о кабинетном философе, оторванном от жизни, он не только живо интересовался происходящими вокруг событиями, но и активно выступал как публицист и общественный деятель.

В 1871 г. Лабриола стал приват-доцентом Неаполитанского университета, а в 1874 г. – профессором философии Римского университета (им он оставался до конца своих дней). Как раз в эти годы его политические взгляды быстро эволюционируют от либеральных к радикальным, а затем к социалистическим. «Когда я приехал в Рим в качестве профессора, – писал Лабриола Энгельсу в апреле 1890 г., – я был бессознательным социалистом и ярым противником индивидуализма, правда, лишь из отвлеченных соображений. Потом я изучал государственное право, административное право и народное хозяйство (в итальянском оригинале – политическую экономию. – Авт.) и около 1879 – 1880 гг. я уже почти совсем сделался решительным сторонником социалистических воззрений; правда, я больше исходил из общего исторического миросозерцания, чем внутренне руководился личным действенным убеждением. Медленное и непрерывное приближение к действительным проблемам жизни, брезгливость к политической коррупции, общение с рабочими постепенно превратили научного социалиста in abstracto в действительного социал-демократа» [38, с. 41 – 42].

Здесь следует уточнить, что, говоря о себе как о научном социалисте еще до усвоения марксистского учения, Лабриола употреблял понятие научности в слишком широком смысле. Несомненно, что Лабриола стремился к научной строгости во всей своей теоретической деятельности. Это для него означало – не принимать на веру никакие спекулятивные построения, подвергать всесторонней критике любые теории и исходить лишь из твердо установленных фактов и закономерностей. Подобный подход Лабриола проводил и в своих педагогических сочинениях – «О преподавании истории» (1876), «Об организации народной школы в различных странах» (1886), «О народной школе» (1888), «Университет и свобода науки» (1897). Он прослеживается в его философских работах как домарксистского, так и марксистского периода, образуя связующую нить между ними (недаром Лабриола предлагал называть марксистское учение «критическим коммунизмом») [см. 22, с. 16]. Однако само представление, что можно быть научным или, вернее, абстрактно-научным социалистом, не будучи марксистом, говорит о том, что Лабриола, перейдя в 1889 – 1890 гг. на марксистские позиции, еще не вполне осознал всю принципиальную новизну этого учения. Понять это ему в значительной мере помогла начавшаяся в 1890 г. переписка с Энгельсом.