Энгельс о диалектике базиса и надстройки

Энгельс о диалектике

базиса и надстройки

Ф. Энгельс решительно отверг ложно приписываемые историческому материализму положения об абсолютном и исключительном воздействии экономики на все содержание истории, об автоматичности процесса исторического развития и об отрицании всякой активной роли надстроечных явлений. «…Хотя материальные условия существования являются primum agens[33], – писал он К. Шмидту, – это не исключает того, что идеологические области оказывают в свою очередь обратное, но вторичное воздействие на эти материальные условия…» [1, т. 37, с. 370]. В этом принципе – стержень главной проблематики писем Энгельса об историческом материализме.

В ходе решения конкретных задач тактики и стратегии освободительной борьбы пролетариата и в борьбе с разного рода фальсификаторами марксизма Ф. Энгельс конкретизирует марксистское учение о диалектике общественного развития. В письме В. Боргиусу от 25 января 1894 г. [см. 1, т. 39, с. 174 – 177] Энгельс отмечает, что история общества характеризуется взаимосвязью и взаимодействием различных сторон единого исторического процесса. Описывая основу всех этих взаимосвязей и опосредствований и характеризуя объективную (материальную) основу общественной жизни, Энгельс указывает не только на решающий экономический фактор – способ производства, одну сторону которого составляют производственные отношения как непосредственный реальный базис общества, но и на те материальные условия, без которых этот базис немыслим – на географическую среду, народонаселение. «Таким образом, сюда входит вся техника производства и транспорта… В понятие экономических отношений включается далее и географическая основа… Раса же сама является экономическим фактором» [там же, с. 174].

Здесь, во-первых, Энгельс, разумеется, не собирается «расширять» марксистское понятие экономической структуры общества путем включения в последнюю неэкономических моментов, как это пытались и пытаются приписывать ему разного рода недобросовестные «критики», но указывает на тесное взаимодействие производства и его естественных предпосылок.

Во-вторых, в противоположность «экономическому материализму» Энгельс акцентирует внимание на факте одновременно единства и многообразия социальной детерминации. Научная и практическая задача исторического материализма, в полной мере признающего реальный факт многосложности явлений социальной истории, заключается, подчеркивает Энгельс, в том, чтобы объяснить как их существование, так и их взаимодействие друг с другом, которое лишь в конечном счете [см.: 1, т. 37, с. 370, 394 – 396; т. 39, с. 175] определяется экономическим развитием на основе прогресса производительных сил.

«Дело обстоит совсем не так, что только экономическое положение является причиной, что только оно является активным, а все остальное – лишь пассивное следствие. Нет, тут взаимодействие на основе экономической необходимости, в конечном счете всегда прокладывающей себе путь… Следовательно, экономическое положение не оказывает своего воздействия автоматически, как это для удобства кое-кто себе представляет, а люди сами делают свою историю, однако в данной, их обусловливающей среде, на основе уже существующих действительных отношений, среди которых экономические условия, как бы сильно ни влияли на них прочие – политические и идеологические, – являются в конечном счете все же решающими и образуют ту красную нить, которая пронизывает все развитие и одна приводит к его пониманию» [1, т. 39, с. 175].

Формулу «в конечном счете» Энгельс направляет как против исторического идеализма, абсолютизирующего самостоятельность идей, так и против многочисленных попыток вульгаризаторов превратить марксистскую концепцию в пресловутое «моноэкономическое», а по сути крайне метафизическое понимание истории.

Отстаивая и развивая диалектический материализм, Энгельс раскрывает многообразную роль субъективного фактора, творческой активности личности, сознания. Однако «критики марксизма» постарались не заметить этих положений Энгельса и продолжали приписывать ему «односторонность»[34].

В письмах Ф. Мерингу, В. Боргиусу и в ряде специальных работ этого периода Ф. Энгельс высказывает глубокую и методически чрезвычайно важную мысль о том, что материалистическое понимание истории тем полнее и яснее демонстрирует свою действенность, чем объемнее рассматриваемый период и чем крупнее изучаемое событие или процесс. В своем философско-политическом завещании – во Введении к работе К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» Энгельс отмечает (1895): «При суждении о событиях и цепи событий текущей истории никогда не удается дойти до конечных экономических причин… Поэтому материалистическому методу слишком часто приходится здесь ограничиваться тем, чтобы сводить политические конфликты к борьбе интересов наличных общественных классов…» [1, т. 22, с. 529 – 530]. За год до этого в письме Боргиусу Энгельс касается той же темы: «Чем дальше удаляется от экономической та область, которую мы исследуем… тем больше будем мы находить в ее развитии случайностей, тем более зигзагообразной является ее кривая». Но, подчеркивает Энгельс, «если Вы начертите среднюю ось кривой, то найдете, что чем длиннее изучаемый период, чем шире изучаемая область, тем более приближается эта ось к оси экономического развития, тем более параллельно ей она идет» [1, т. 39, с. 176].

Энгельсу принадлежит великая заслуга историко-материалистического анализа происхождения и развития почти всех основных идеологических надстроечных форм, раскрытия сложного взаимодействия их как с экономической основой общественной жизни, так и между собой. Зависимость надстроечных явлений от экономики всегда следует рассматривать конкретно: в одних случаях последняя выступает как непосредственная причина, в других она действует опосредованно через ряд звеньев той же надстройки, причем сами эти звенья взаимодействуют друг с другом по-разному в разных случаях.

Важнейшая мысль писем Энгельса 90-х годов – это мысль об обратном воздействии производных явлений общественной жизни на породившие их причины. Й. Блох задал Энгельсу в письме от 3 сентября 1890 г. следующий вопрос: «С точки зрения материалистического понимания истории определяющим моментом в истории является производство и воспроизводство реальной жизни. Как должно быть понято это положение? Можно ли понять его так, что решающим моментом являются одни экономические отношения, или они только до некоторой степени образуют постоянную основу всех других отношений, которые сами в таком случае могли бы также оказать влияние? Разве в ходе истории не играли определенную роль довольно часто политические, династические и просто индивидуальные интересы? Конечно, они не могли бы оказывать это действие, если бы они не имели материального основания, но все-таки не все происходит из экономической необходимости… Я хотел бы вас спросить при этом, действуют ли с точки зрения материалистического понимания истории одни только экономические отношения повсюду непосредственно и совершенно независимо от личности, как естественный закон природы, или также [действуют] другие отношения, в конечном счете, зависящие от экономических условий, а вместе с тем со своей стороны могущие ускорять или задерживать ход исторического развития» [см. 4].

Энгельс, всесторонне раскрывающий сложное диалектическое взаимодействие различных сторон общественной жизни, дает на этот вопрос следующий ответ: «…согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение – это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты – государственный строй… правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей…» [1, т. 37, с. 394 – 395].

Что касается обратного влияния надстроечных явлений на породивший их базис, то оно может быть, как это вытекает из хода рассуждений Энгельса, разного рода: оно может способствовать его развитию, либо, наоборот, тормозить его дальнейшее развитие и даже реставрировать в нем отжившие уклады; наконец, в сфере надстройки рано или поздно возникают такие явления (революционная идеология), которые способствуют разрушению прежнего базиса и установлению нового, более передового. Обратное влияние надстроечных явлений Энгельс в своих письмах рассматривает как одно из проявлений такой закономерности общественного развития, впервые научно установленной и разработанной марксизмом, как относительная самодеятельность сознания, идеологии.

В этой связи принципиальное значение имеют соображения Энгельса в письмах 90-х годов по поводу общественной функции идеологических форм сознания людей. Понятие «идеология» имеет в марксизме несколько между собой тесно связанных, но не тождественных смыслов. Маркс и Энгельс обозначали термином «идеология» иллюзорное, искажающее действительность сознание. «Идеология, – писал Энгельс Мерингу 14 июля 1893 г., – это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные движущие силы, которые побуждают его к деятельности, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом» [1, т. 39, с. 83]. Ложный, извращенный характер отражения действительности в идеологии коренится в ее классовой природе. Классовая природа ложного идеологического сознания бывает различной: если мелкобуржуазные идеологи в искаженном виде представляют себе задачи борьбы за прогресс и свое место в этой борьбе, то многие буржуазные идеологи достаточно определенно сознают свои классовые задачи, но иллюзорно представляют себе возможности и перспективы защищаемого ими эксплуататорского строя. Энгельс, как и Маркс, называл «идеологией» философию Гегеля, идеалистические конструкции младогегельянцев, концепции «истинных» социалистов и Прудона, различные построения социал-демократических ревизионистов, а также и откровенно апологетические концепции вульгарных экономистов, продажных буржуазных публицистов и вообще активных носителей «охранительных» воззрений.

Но содержание понятия «идеология» в марксизме этим отнюдь не исчерпывается. Из того факта, что Маркс и Энгельс вели борьбу с такой идеологией, в которой общественные отношения отражались в превратном виде, никоим образом не следует, что, с их точки зрения, общественное сознание любого класса везде и всегда носит мистифицированный характер. Даже тогда, когда Маркс и Энгельс рассматривали идеологию в таком специфическом смысле, как, например, в «Немецкой идеологии», они противопоставляли «идеологии» научное познание социальной действительности, т.е. исходили при этом по сути дела из понятия научной, истинной идеологии, хотя они и не употребляли такого термина. Термин «научная идеология» был введен в теоретическую терминологию марксизма В.И. Лениным.

Уточняя и углубляя понятие «относительной самостоятельности»[35] и самодеятельности сознания в его развитии, Энгельс по сути дела осуществляет дальнейшую конкретизацию марксистского учения о роли идеологических форм, а также вообще форм общественного сознания в истории. Энгельс указывает на ряд внутренних специфических законов, присущих развитию различных форм общественного сознания и свидетельствующих о его относительной самостоятельности. Так, Энгельс отмечает, что всякая новая философская концепция, хотя ее корни лежат глубоко в соответствующих именно ей материальных исторических условиях, тем не менее наследует предшествующий мыслительный материал, который проделал «самостоятельный, свой собственный путь развития в мозгу этих следовавших одно за другим поколений» [там же].

Относительная самостоятельность развития идей проявляется также в факте их отставания от существующих экономических и социальных отношений или, наоборот, заметного их опережения, а также в том, что на первый план может выступать то религия, то философия, в других же случаях – политика и право и т.д. Касаясь философии, Энгельс в письме К. Шмидту от 27 октября 1890 г. указывает, что относительная самостоятельность развития ее объясняет, почему страны, экономически отсталые, могут выдвинуть весьма прогрессивные философские учения, иногда даже обгоняющие мысль экономически развитых стран, а в силу этого с большой силой стимулирующие дальнейший прогресс [см. 1, т. 37, с. 419 – 420].

Энгельс акцентирует внимание на различии проявлений относительной самостоятельности у разных форм общественного сознания. Специфической закономерностью развития философии в антагонистическом обществе является борьба материализма и идеализма, что накладывает свою печать на характер преемственности философских идей и формы использования предшествующего мыслительного материала. Подчеркивая познавательную сущность историко-философского процесса, Энгельс резко осуждает абстрактно-негативный подход ко всему прошлому философскому наследству. Отвергая тезис П. Барта, объявившего историю философии лишь «грудой развалин» не оправдавших себя систем, Энгельс пишет, что это верный путь прийти «от ничего через ничто к ничему» [1, т. 38, с. 108, 109]. Поэтому, подчеркивает Энгельс, говоря о том, как надо читать Гегеля, «гораздо важнее отыскать под неправильной формой и в искусственной связи верное и гениальное» [1, т. 38, с. 177].

Анализируя характер проявления относительной самостоятельности в развитии общественного сознания, Энгельс показывает, что в нем воздействие материальных, экономических условий «имеет место в рамках условий, которые предписываются самой данной областью…» [1, т. 37, с. 420]. Внешние условия и причины действуют здесь диалектически, через внутренние особенности развития каждой формы сознания. Вопрос, следовательно, стоит вовсе не так, как это метафизически представляли себе «критики» исторического материализма, – признать либо определяющее значение экономических факторов, либо существование внутренней логики идей и только ее.

Специфически проявляется относительная самостоятельность науки. Здесь особенно велико значение преемственности, хотя в развитии науки бывают свои революции, коренные перевороты. К числу особенностей развития естествознания относятся, например, борьба гипотез, нередко впоследствии синтезируемых в единые теории, тесная связь науки с развитием материального производства; хотя политика классов существенно влияет на развитие науки, но естествознание не носит надстроечного характера.

Энгельс глубоко раскрывает вопрос о творческой, преобразующей, а иногда и решающей роли субъективного фактора в процессе классовой борьбы и социалистической революции. Энгельс указывает, что П. Барт сражается с ветряными мельницами, когда утверждает, что материалистическое понимание истории будто бы игнорирует деятельность людей в историческом процессе. В истории нет автоматизма действий людей, ибо они сами делают свою историю, хотя и в определенной, их обусловливающей среде. Разоблачая фатализм и волюнтаризм как одинаково ложные концепции в трактовке места и роли субъективного фактора в историческом процессе, Энгельс указывает: «Чего всем этим господам не хватает, так это диалектики. Они постоянно видят только здесь причину, там – следствие. Они не видят… что весь великий ход развития происходит в форме взаимодействия…» [1, т. 37, с. 420]. И еще: «В основе этого лежит шаблонное, недиалектическое представление о причине и следствии как о двух неизменно противостоящих друг другу полюсах, и абсолютно упускается из виду взаимодействие» [1, т. 39, с. 84].

Глубокая систематизация и развитие Энгельсом мысли Маркса об активной роли надстройки, об ее обратном воздействии на базис означала дальнейшее развитие диалектико-материалистического понимания истории.

Конкретизируя диалектико-материалистическое понимание каузальной обусловленности социальных явлений, Энгельс раскрывает содержание категорий необходимости и случайности, необходимости и свободы. В письме В. Боргиусу от 25 января 1894 г. Энгельс трактовал случайность двояко – во-первых, как «форму проявления» и, во-вторых, как «дополнение» необходимости [см. 1, т. 39, с. 175].

В письмах 90-х годов Энгельс вновь возвращается к проблеме органической связи научного материализма и реального научного гуманизма. «Мы делаем нашу историю сами, – пишет Энгельс, – но, во-первых, мы делаем ее при весьма определенных предпосылках и условиях. Среди них экономические являются в конечном счете решающими. Но и политические и т.п. условия, даже традиции, живущие в головах людей, играют известную роль, хотя и не решающую… Во-вторых, история делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновений множества отдельных воль… Таким образом, история, как она шла до сих пор, протекает подобно природному процессу и подчинена, в сущности, тем же самым законам движения. Но… из этого все же не следует заключать, что эти воли равны нулю. Наоборот, каждая воля участвует в равнодействующей и постольку включена в нее» [1, т. 37, с. 395, 396].

Разработка Энгельсом в последние годы жизни проблем относительной самостоятельности общественного сознания, активной роли надстройки, роли субъективного фактора была воспринята ревизионистами как отступление от материалистического понимания истории. Распространение получила буржуазная легенда о так называемой эволюции Энгельса от исторического материализма к эклектической теории факторов, от крайнего «экономического детерминизма» – к признанию самостоятельной роли «идеального фактора» и т.п. Э. Бернштейн был первым (если не считать робкого заявления П. Барта в 1895 г.), кто расценил письма Энгельса как «пересмотр» им собственных прежних взглядов и «отступление» от идей Маркса. В письмах Энгельса, писал Бернштейн, материалистическое понимание истории «представляется в другом виде, чем как оно прежде изображалось его творцами» [6, с. 19]. Следуя за Бернштейном, неокантианец Л. Вольтман в связи с данной ложной трактовкой писем Энгельса заявил, что Маркс был «социальным фаталистом» в отличие от позднего Энгельса. В этой связи Вольтман усмотрел некие «поразительные различия» во взглядах между классиками марксизма [см. 7, с. 161]. Аналогично высказывался М. Адлер [см. 10].

В действительности же Энгельсу принадлежит здесь заслуга конкретизации и дальнейшего развития существа материалистического понимания истории, защиты диалектико-материалистической методологии анализа общественной жизни от вульгаризации и упрощенчества.

Таким образом, письма Энгельса 90-х годов охватывают очень широкий круг проблем, в них глубоко раскрывается метод исторического материализма, конкретизируются идеи о роли идеологии и вообще субъективного фактора в жизни общества. Они представляют собой значительную веху в истории развития марксистской философии.

Письмами Энгельса об историческом материализме 90-х годов XIX в. завершается процесс всесторонней разработки основоположниками марксизма их великого учения. К последним годам жизни Энгельса философия марксизма стала мировоззрением авангардных отрядов рабочего класса во многих европейских странах. Учение Маркса и Энгельса полностью выдержало проверку практикой в огне классовых битв буржуазно-демократической революции 1848 – 1849 гг. и Парижской Коммуны 1871 г. На рубеже столетий философия марксизма в ее развитом виде представляла собой интернациональную философскую теорию, освещающую путь грядущим битвам за социализм и коммунизм.