Философские основы марксизма. Ответ Лабриолы ревизионистам

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Философские основы марксизма.

Ответ Лабриолы ревизионистам

После опубликования второго очерка во французском переводе с предисловием Жоржа Сореля Лабриола выступил с третьим очерком, озаглавленным «Беседы о социализме и философии» (1898; в русском издании 1900 и 1922 гг. – «Исторический материализм и философия[60]»). Отталкиваясь от вопросов, поставленных Сорелем в его предисловии, Лабриола давал ответ на эти вопросы в виде серии писем Сорелю, из которых и состоит очерк. Здесь Лабриола рассматривал и излагал в свободной, разговорной форме проблемы распространения марксизма, определения его философских основ и его применения в историческом исследовании (в частности, для объяснения истории христианства).

Ж. Сорель, один из представителей анархо-синдикализма, в начале своей деятельности способствовал распространению марксизма во Франции. В своем предисловии, подвергнув критике некоторые извращения марксистского учения и высоко оценив «Очерки» Лабриолы, он поставил вопрос о том, какова «метафизическая основа» марксизма. В Германии в то же самое время (1897 – 1898) этот же вопрос был поставлен К. Шмидтом и Э. Бернштейном. Философский ревизионизм начинался именно с отрицания собственной «метафизической основы» у марксистского учения и с попыток соединения его с неокантианством.

Отвечая на вопрос о «метафизических», а точнее говоря, философских основах марксизма, Лабриола, как он сам впоследствии указывал, уже заранее отвечал на ту ревизию марксистского учения, которая начала развертываться в момент публикации его третьего очерка (1898). Выступая против попыток «пополнить» исторический материализм позитивизмом или социальным дарвинизмом, сочетающихся со стремлением «итальянизировать или офранцузить» его, Лабриола выдвинул два исходных положения (которые впоследствии были особенно высоко оценены Грамши): «1) это учение несет в самом себе условия и средства разработки своей собственной философии; 2) оно как по происхождению, так и по существу своему глубоко интернационально» [64, с. 188].

Однако Лабриола отдавал себе отчет в сложности данной проблемы и, верный своему методу последовательных приближений к предмету, начинал не с позитивных определений, а с выяснения того, чем марксистская философия не является. Прежде всего важно зафиксировать ее коренное отличие ото всех предшествующих философских систем. Это отличие Лабриола видел в том, что марксистская философия не есть абсолютная система, претендующая на окончательное решение всех проблем, и в том, что она не противостоит науке, а служит как бы ее продолжением. Еще во втором очерке он писал: «Философия является, следовательно, либо общим предвосхищением тех проблем, которые науке надлежит еще конкретно разработать, либо суммированным подытоживанием и изложением в виде концепции тех результатов, которых различные науки уже достигли» [22, с. 170].

Но значит ли это, что нет качественной грани между философией и конкретными науками, что философии суждено раствориться в этих науках? Каковы собственно философские проблемы? Что нового приносит с собой марксистская философия? Над этими вопросами Лабриола размышлял в своем третьем очерке.

Здесь следует отметить, что Лабриола не занимался естественными науками и не считал себя вправе рассуждать о философских проблемах природы и мира в целом. Правда, он хорошо знал работу Энгельса «Анти-Дюринг» и рекомендовал ее в первую очередь всем изучающим марксизм. Но со своей стороны он ограничился определением философии как «общей концепции жизни и мира» [64, с. 177], а все свое внимание уделял общественным проблемам. Под историческим материализмом Лабриола понимал фактически весь марксизм, ибо включал сюда «философскую тенденцию», политэкономию и политику, направленную прежде всего на руководство рабочим движением, подчеркивая при этом органическое единство этих «аспектов» [там же, с. 182].

Здесь можно видеть и силу и определенную слабость марксистских воззрений Лабриолы. С одной стороны, сосредоточившись на общественной проблематике и стремясь вслед за Марксом и Энгельсом рассматривать ее синтетически, в единстве и взаимопереплетении различных составных частей марксизма, он сумел показать принципиальную новизну этого учения и развить некоторое его положения, избегая при этом схематизма и догматизации. С другой стороны, у него осталась определенная недоговоренность в отношении общемировоззренческих основ марксизма, и в частности в отношении диалектики как общей теории развития.

Сердцевиной исторического материализма, по мнению Лабриолы, является «философия практики», что означает необходимость идти «от жизни к мысли», от трудовой деятельности к абстрактным теориям, от потребностей и состояния их удовлетворения к «мифическо-поэтическим творениям, касающимся скрытых сил природы» [там же, с. 207 – 208]. В связи с этим Лабриола высказывал интересные мысли в отношении теории познания, ее практического и социального характера. «Всякий акт мышления, – писал Лабриола, – есть усилие, иными словами – новая работа», совершаемая по отношению к материалам «очищенного опыта» с помощью определенных методологических средств, которые опять-таки «делаются удобоупотребимыми вследствие долгого пользования» [там же, с. 206]. Определяя познание как своего рода трудовой процесс, Лабриола подчеркивал его активный характер и смыкал его с практической трудовой деятельностью и с социальным общением людей. В результате практической деятельности, изменяющей вещи, они перестают быть «жесткими объектами рассмотрения», а мысль перестает быть их «предпосылкой или предвосхищением» и «становится конкретной», поскольку конкретизируется вместе с вещами, на постижение которых она направлена [там же, с. 210].

Высказав эти и некоторые другие соображения относительно философских принципов марксизма, Лабриола поставил вопрос о возможности их выделения из конкретно-научного знания, в которое они вплетены. Он считал, что в силу неизбежного разделения труда такое выделение, по-видимому, надо допустить, но так, чтобы оно не приводило к «формальному схоластицизму, т.е. к игнорированию вещей, из которых эти принципы выводятся абстрагированием» [там же, с. 217]. Главная забота Лабриолы – не допустить превращения марксистской философии в традиционную спекулятивную систему, выводящую конкретные знания из некоего абсолютного начала. Отсюда – предлагаемое им краткое определение марксистской философии как «тенденции к монизму», тенденции формально-критической, выражающей «убеждение, что все можно мыслить как генезис, что само мыслимое есть не что иное, как генезис, и что генезис имеет приблизительный характер континуальности» [там же, с. 222]. То есть, идея монистического единства мира есть не исходное данное, а нечто такое, к чему надо стремиться, используя принцип развития и при этом не забывая другой полюс – специализацию конкретных исследований. С тенденцией к монизму связана тенденция к слиянию науки и философии, которой, однако, противостоит размышление над формами мысли, абстрагируемыми из конкретного и исследуемыми в логике и теории познания.

В конце своего очерка Лабриола ставил вопрос о диалектике. Он противопоставлял ее вульгарному эволюционизму позитивистов, для которых эволюция есть общая фраза и в конечном итоге нечто непонятное. «…В диалектической же концепции имеется в виду сформулировать ритм мышления, который бы воспроизводил более общий ритм развивающейся действительности» [там же, с. 264]. Однако Лабриола явно уклонялся от формулировки законов и категорий диалектики, хотя он ранее не раз говорил о противоречиях, превращениях, диалектической гибкости и т.п. Здесь опять же сказывается сугубая – и, по-видимому, в данном случае чрезмерная – осторожность Лабриолы, опасавшегося превращения философии в априорную универсальную схему. Он отсылал читателей к «Анти-Дюрингу» Энгельса и специально к главе «Диалектика. Отрицание отрицания», перевод которой был дан в приложении к «Беседам о социализме и философии». При этом он особо подчеркивал предостережение Энгельса против априорного применения диалектики как инструмента простого доказательства.

В последние годы своей жизни Лабриола работал над четвертым очерком под названием «От одного века к другому» (или, по другому переводу, – «На рубеже двух веков»). Он намеревался дать марксистский анализ изменений, происходивших в европейских странах в конце XIX в., – изменений действительно важных, поскольку в этот момент совершался переход от домонополистического капитализма к империализму. Однако Лабриола не успел осуществить этот замысел. Четвертый очерк остался незавершенным, его начало было опубликовано в посмертных изданиях.

Последними философскими работами Лабриолы явились его выступления против ревизионизма – статьи с критикой Бернштейна и Масарика, предисловие, послесловие и примечания к французскому изданию «Бесед о социализме и философии» с критикой Кроче и Сореля. Разоблачая претензии ревизионистов на «творческое развитие» марксизма, Лабриола решительно отмежевался не только от ревизионистского лидера Бернштейна, но и от «временных марксистов» Кроче и Сореля, находившихся в то время в дружеских отношениях с Лабриолой и считавших себя его последователями. Проповедуемый ревизионистами возврат к Канту, как, впрочем, и возврат некоторых «ортодоксов» к Спинозе и французским материалистам XVIII в., означает, подчеркивал Лабриола, либо отказ от исторического материализма, либо бесполезное повторение пройденного, либо, наконец, просто эклектическую путаницу. Что же касается так называемого «кризиса марксизма», то Лабриола предлагал не придавать большого значения шумихе, поднятой по этому поводу в буржуазной и ревизионистской литературе, и выражал свое глубокое убеждение в том, что социалистическое движение выйдет окрепшим из этого испытания[61].

Оценивая деятельность Лабриолы в целом, следует учесть некоторые допущенные им ошибки, из которых наиболее серьезной было его высказывание (в 1902 г.) в поддержку экспансионистской колониальной политики итальянского правительства. Он полагал, что эта политика в конечном итоге должна пойти на пользу социализму, ибо ускоренное развитие буржуазии в колониальных странах приведет и к развитию там рабочего движения. Эта ошибка, связанная также с ошибочным разделением народов на «активные и пассивные», была подвергнута критике в работах Грамши и Тольятти, которые вскрыли и ее теоретические истоки – отсутствие «правильного понимания того, чем являлся империализм, каковы его природа, законы его развития и задачи, выдвигаемые в борьбе против него» [42, с. 367].

Однако эти ошибки, как и некоторые сомнительные философские формулировки (например, частичные уступки агностицизму), во много раз перекрываются положительным вкладом Лабриолы в разработку и распространение марксистского учения. Его «Очерки материалистического понимания истории» получили сразу широкий отклик в Италии и за ее пределами (около 30 рецензий в 1895 – 1901 гг.). В России его известности способствовала большая статья Плеханова «О материалистическом понимании истории» (1897). Излагая кратко содержание второго очерка Лабриолы и высоко оценивая его, Плеханов высказывал также ряд критических замечаний, которые, как отмечалось уже в советской и итальянской литературе, не все являются обоснованными.

Реформисты, взявшие верх в Итальянской социалистической партии, постарались предать забвению теоретическое наследство Антонио Лабриолы. Приложили к этому руку и буржуазные философы, особенно его бывший ученик Бенедетто Кроче, ставший лидером итальянского неогегельянства.

Итальянским марксистам пришлось проделать большую работу, чтобы разрушить ложные представления о жизни и деятельности Лабриолы, выявить и использовать ценные элементы его творчества. В послевоенные годы, особенно после опубликования в 1954 г. работы Тольятти «К правильному пониманию воззрений Антонио Лабриолы» [см. 79; 43], развернулась активная деятельность по изучению его теоретического наследия: были многократно переизданы «Очерки материалистического понимания истории» и другие его работы, его творчество исследовалось во многих книгах и статьях. Итальянская коммунистическая партия «считает труды Антонио Лабриолы неотъемлемой частью своего идеологического достояния» [44, с. 36].