Размежевание с ненаучным социализмом
Если первые два раздела «Манифеста» излагают основы научного мировоззрения пролетариата, определяют программные цели и задачи пролетариата и его партии в революционно-коммунистическом преобразовании общества, то третий раздел – «Социалистическая и коммунистическая литература» – посвящен критическому анализу ненаучного социализма.
Марксизм при своем возникновении в середине XIX века представлял собой, по выражению Ленина, лишь одну «из чрезвычайно многочисленных фракций или течений социализма»[743], и потому первое целостное изложение в программном документе принципов научного коммунизма естественно сопровождалось размежеванием с ненаучными социалистическими теориями, предшествовавшими или современными Марксу и Энгельсу. «Манифест» является образцом целостного диалектико-материалистического анализа основных разновидностей немарксистского социализма с позиций пролетарского социализма, полностью сохраняя и в этом отношении свою актуальность для современности.
В основе оценки ненаучного социализма в «Манифесте» лежит принцип выявления социальной обусловленности теорий, что помогает понять ненаучный социализм как своеобразный продукт исторического развития на той его ступени, когда общественные противоречия наметились, но еще не достигли зрелости, когда отсутствовали необходимые материальные предпосылки для освобождения от эксплуатации. При этом Маркс и Энгельс в разновидностях ненаучного социализма видели не только умственные конструкции мыслителей-одиночек, но и идеологическое выражение интересов определенных общественных групп, классов.
Множественность социалистических течений объяснялась сложностью реальной социально-классовой структуры капитализма, многообразием классовой борьбы в капиталистическом обществе, которая не ограничивается противоборством двух основных классов – пролетариата и буржуазии. Против капитализма в той или иной степени выступают и другие классы – «средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин – все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели»; сама «буржуазия ведет непрерывную борьбу: сначала против аристократии, позднее против тех частей самой же буржуазии, интересы которых приходят в противоречие с прогрессом промышленности, и постоянно – против буржуазии всех зарубежных стран»[744].
Поэтому в эксплуататорском обществе возникали различные по своей классовой сущности направления в критике капитализма, исходящие от различных социальных групп, которые находятся в состоянии противоречия с капитализмом или какой-либо одной его стороной. Характерной чертой всех этих направлений является апелляция к массам, которая неизбежна в силу закономерностей идейной борьбы в антагонистическом обществе, когда каждый класс для достижения своей цели пытается выдать свой интерес за общий интерес всего общества. Иллюстрацией может служить характеристика Марксом и Энгельсом феодального социализма: «Чтобы возбудить сочувствие, аристократия должна была сделать вид, что она уже не заботится о своих собственных интересах и составляет свой обвинительный акт против буржуазии только в интересах эксплуатируемого рабочего класса… Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собой народ»[745].
В «Манифесте» рассмотрены основные разновидности ненаучного социализма, дана их характеристика. К реакционным учениям, обращенным в прошлое, отнесены феодальный и мелкобуржуазный социализм (включая немецкий «истинный» социализм), к консервативным – буржуазный социализм, который хотел бы затормозить ход истории, остановить развитие общества.
Феодальный социализм, который представлял собой идеологическую форму борьбы аристократии с победившей ее буржуазией, был охарактеризован в «Манифесте» насмешливо, в духе памфлета: «наполовину похоронная песнь – наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого – наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории»[746]. Идеологи феодального социализма, ссылаясь на то, что в докапиталистическую эпоху пролетариата не существовало, обвиняли буржуазию в том, что именно она породила революционный пролетариат. Однако они не хотели признавать, что буржуазия сама была «необходимым плодом» феодального общественного строя[747].
В «Манифесте» упоминался христианский социализм, который, идя рука об руку с феодальным социализмом, стремился придать социалистический оттенок религиозному мировоззрению. О нем было сказано, что это «лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа»[748].
Мелкобуржуазный социализм, писали Маркс и Энгельс, господствует «в странах, менее развитых в промышленном и торговом отношении», где сословие горожан и мелких крестьян «прозябает рядом с развивающейся буржуазией». Этот социализм отражает точку зрения мелкой буржуазии, «которая колеблется между пролетариатом и буржуазией»; ее представители, «становясь на сторону пролетариата против буржуазии, в своей критике буржуазного строя прикладывали к нему мелкобуржуазную и мелкокрестьянскую мерку и защищали дело рабочих с мелкобуржуазной точки зрения»[749]. За мелкобуржуазным социализмом «Манифест» признавал известную способность подмечать противоречия буржуазного общества. Но по своему реальному содержанию этот социализм стремился «или восстановить старые средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности и старое общество, или – вновь насильственно втиснуть современные средства производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений, которые были уже ими взорваны и необходимо должны были быть взорваны. В обоих случаях он одновременно и реакционен и утопичен»[750].
Характеризуя «истинный социализм», который возник в Германии как жалкий отголосок французской социалистической и коммунистической литературы в такое время, когда немецкая буржуазия только начала свою борьбу против феодального абсолютизма, авторы «Манифеста» писали о его представителях: «Под французский оригинал они вписали свою философскую чепуху. Например, под французскую критику денежных отношений они вписали „отчуждение человеческой сущности“, под французскую критику буржуазного государства – „упразднение господства Абстрактно-Всеобщего“ и т.д.»[751]. Этот псевдосоциализм «провозгласил немецкую нацию образцовой нацией, а немецкого мещанина – образцом человека. Каждой его низости он придавал сокровенный, возвышенный социалистический смысл, превращавший ее в нечто ей совершенно противоположное. Последовательный до конца, он открыто выступал против „грубо-разрушительного“ направления коммунизма и возвестил, что сам он в своем величественном беспристрастии стоит выше всякой классовой борьбы»[752]. Все это было не более чем выражением реакционных интересов немецкого мещанства и «подслащенным дополнением к горечи плетей и ружейных пуль»[753], которыми феодальные немецкие правительства усмиряли восстания рабочих.
Буржуазный социализм, к которому «Манифест» с едкой иронией причислял экономистов, филантропов, членов обществ покровительства животным, основателей обществ трезвости, мелкотравчатых реформаторов разнообразных видов, стремился «внушить рабочему классу отрицательное отношение ко всякому революционному движению, доказывая, что ему может быть полезно не то или другое политическое преобразование, а лишь изменение материальных условий жизни, экономических отношений. Однако под изменением материальных условий жизни этот социализм понимает отнюдь не уничтожение буржуазных производственных отношений, осуществимое только революционным путем, а административные улучшения, осуществляемые на почве этих производственных отношений, следовательно, ничего не изменяющие в отношениях между капиталом и наемным трудом, в лучшем же случае – лишь сокращающие для буржуазии издержки ее господства и упрощающие ее государственное хозяйство»[754]. Эта характеристика буржуазного социализма применима и к современным реформистским теориям.
В «Манифесте» особо рассмотрен критически-утопический социализм и коммунизм. По своей социальной сущности он выражал интересы трудящихся, главным образом – пролетариата. Наибольшей зрелости он достиг в творчестве Сен-Симона, Фурье и Оуэна, когда впервые появились, по выражению «Манифеста», «собственно социалистические и коммунистические системы», существенно отличавшиеся от первоначальной социалистической литературы, которая хотя и выступала революционно, но по сути была реакционна, поскольку проповедовала «всеобщий аскетизм и грубую уравнительность», что было, впрочем, естественно для ранних этапов пролетарского движения[755].
Характеристика истории утопического социализма в «Манифесте» обобщила теоретическую работу Маркса и Энгельса по критическому осмыслению предшествующей социалистической мысли. Поэтому в первом программном документе научного коммунизма его создатели сочли необходимым отмежеваться и от примитивного коммунизма, присущего революционным представителям пролетариата на ранних ступенях рабочего движения. Свойственное ему грубо-уравнительное понимание коммунистического равенства они расценили как черту реакционную и противопоставили ему учение представителей критически-утопического социализма и коммунизма о всестороннем гармоническом развитии человека в будущем обществе.
Из критически-утопического социализма и коммунизма Маркс и Энгельс рассмотрели системы Сен-Симона, Фурье и Оуэна. Заслугу этих мыслителей Маркс и Энгельс видели в критике капитализма: их «сочинения нападают на все основы существующего общества. Поэтому они дали в высшей степени ценный материал для просвещения рабочих»[756]. Относительно их позитивных выводов «Манифест» отметил, что эти выводы имели «еще совершенно утопический характер»[757]. Вместе с тем Маркс и Энгельс оценили предвосхищение утопистами некоторых черт коммунизма, отметив, однако, что это были догадки, которые не имели научного обоснования.
Объясняя причины утопизма Сен-Симона, Фурье, Оуэна, Маркс и Энгельс констатировали, что данное этими мыслителями «фантастическое описание будущего общества возникает в то время, когда пролетариат еще находится в очень неразвитом состоянии и представляет себе поэтому свое собственное положение еще фантастически, оно возникает из первого исполненного предчувствий порыва пролетариата к всеобщему преобразованию общества»[758]. Именно поэтому в отражавших такой уровень развития системах место общественной деятельности занимала личная изобретательская деятельность мыслителей, а место постепенной организации пролетариата в класс – организация общества по умозрительно придуманному проекту. Сен-Симон, Фурье и Оуэн сознавали, что в своих проектах они защищали главным образом интересы рабочего класса. Но в рабочих они видели только наиболее страдающий класс. Они не видели на стороне пролетариата «никакой исторической самодеятельности, никакого свойственного ему политического движения»[759] и, считая себя стоящими выше классовых антагонизмов, отвергали политическое и в особенности революционное действие.
В целом значение критически-утопического социализма и коммунизма «Манифест» расценил как стоящее в обратном отношении к историческому развитию. «По мере того как развивается и принимает все более определенные формы борьба классов, это фантастическое стремление возвыситься над ней, это преодоление ее фантастическим путем лишается всякого практического смысла и всякого теоретического оправдания. Поэтому, – заключили Маркс и Энгельс, – если основатели этих систем и были во многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные секты»[760].
Третий раздел «Манифеста», занимающий свыше одной трети всего текста, сосредоточивает в себе обширный исторический материал и находится в органическом единстве с другими частями документа. Ленин высоко ценил этот материал, неоднократно к нему обращался, считал такого рода раздел необходимой частью партийной программы. Намечая в 1917 году основные направления пересмотра партийной программы, Ленин одним из пунктов внес «добавление характеристики основных течений современного социализма», мотивировав это тем, что «в „Коммунистическом манифесте“ такое добавление сделано»[761].
Заключительный, четвертый раздел «Манифеста» – «Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям» – конкретизировал подход коммунистов к демократическим партиям стран Европы и Северной Америки на основе общих стратегических и тактических установок, которые были определены ранее, во втором разделе.
Заканчивался «Манифест» полными уверенности, пророческими словами: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»[762]