«Гениальный набросок» новой экономической теории

К сходным выводам пришел Энгельс в опубликованных в «Немецко-французском ежегоднике» статьях «Наброски к критике политической экономии» и «Положение Англии». При этом аргументацию для своих выводов он черпал прежде всего в английской классической буржуазной политической экономии, в истории и современной жизни Англии. Идентичность выводов, сделанных Марксом и Энгельсом на материалах разных стран, подчеркивала всеобщий характер этих выводов. Маркс высоко ценил «Наброски к критике политической экономии», считая их «гениальным наброском» новой экономической теории[202].

Статья посвящена критике буржуазной политической экономии в связи с анализом экономических отношений современного (преимущественно английского) общества. От отдельных критических замечаний в адрес буржуазных экономистов, содержащихся в его ранее опубликованных статьях, Энгельс переходит здесь к систематическому критическому освещению основных этапов движения буржуазной экономической мысли. При этом он следующим образом сформулировал свою задачу: «…критикуя политическую экономию, мы будем исследовать основные категории, раскроем противоречие, привнесенное системой свободы торговли, и сделаем выводы, вытекающие из обеих сторон этого противоречия»[203].

В процессе критического анализа буржуазной политической экономии Энгельс рассматривает экономические явления буржуазного общества, дает им собственное толкование. В фокусе его внимания находятся частная собственность и ее следствие – «раскол между капиталом и трудом».

Анализируя основные этапы развития буржуазной экономической мысли, представленные различными школами, Энгельс эволюцию политической экономии связывал с развитием торговли и частной собственности. Экономическая наука возникла как «естественное следствие распространения торговли»[204], из потребности заменить стихийно осуществляемое торгашество научным ведением дела, «наукой обогащения», которая при своем возникновении опиралась на наивные представления людей о богатстве, заключающемся якобы в накоплении благородных металлов. Уже на первом этапе отчетливо проявилась ее зависимость от личных интересов, корыстолюбия торговцев. Энгельс показывает, что на этом этапе наука сумела подняться лишь до «меркантилистской системы», что соответствовало раннему этапу капитализма. XVIII век – век революций – революционизировал политическую экономию. Меркантилизм уступил место новой политической экономии – «системе свободной торговли», обоснованной в трудах ее классика Адама Смита. Экономическая теория Смита, именуемая классической, была прогрессом по сравнению с меркантилизмом, но она не избавилась от противоречий, непоследовательности, абстрактности. Смит и его последователи не выяснили «вопрос о правомерности частной собственности»[205]. От классической Энгельс отличает новейшую, или «либеральную», политическую экономию. Достижением новейших экономистов он считает «разработку законов частной собственности»[206]. Но они не могут подняться до глубоких теоретических обобщений о сути частной собственности, вскрыть причины ее появления, понять необходимость ее уничтожения[207], то есть показать исторически преходящий характер частной собственности. Либеральные экономисты не способны дать научную критику своим предшественникам; они не могут правильно оценить меркантилизм, так как имеют общую с ним основу – апологетику частной собственности. Энгельс вскрывает зависимость экономической науки от интересов капитала. «Чем ближе экономисты к нашему времени, тем дальше они от честности. С каждым прогрессом времени необходимо усиливается софистическое мудрствование»[208].

Критический анализ основных категорий буржуазной экономической науки Энгельс начинает с торговли. Показав, что торговля является сферой жестокой борьбы частных собственников, именуемой конкуренцией, он охарактеризовал ее как узаконенный обман. Критики меркантилизма пытались скрыть этот характер торговли, превознося ее гуманное влияние. Энгельс же исходит, прежде всего, из действительных отношений торговли, которая влекла за собой обострение конкуренции, удушение мелких производителей более крупными. Безграничное расширение свободы торговли и конкуренция сделали вражду между людьми всеобщей, разрушили связи между ними и превратили их в изолированных индивидов. Иначе говоря, здесь, как и в других подобных случаях, Энгельс стремился выяснить объективное содержание анализируемой категории.

Ближайшей категорией, которая обусловлена торговлей, является, по мнению Энгельса, стоимость. Приводя определения стоимости, данные буржуазными экономистами, он не соглашался ни с одним из них. Энгельс понимает стоимость как отношение издержек производства к полезности, полагает, что обмен по стоимости может совершаться, если полезность покрывает издержки производства. Относясь в целом отрицательно к буржуазной политической экономии, он в это время не приемлет еще и трудовой теории стоимости классиков, проходя мимо и того ценного, что заключалось в ней; классики ставятся пока в один ряд с вульгарными экономистами.

Энгельс высказывает ряд мыслей относительно соотношения стоимости и цены, отмечает различие между ними, указывает, что цена в каждом данном случае находится под воздействием рынка, испытывает на себе влияние спроса и предложения. В I томе «Капитала» Маркс без всяких комментариев цитирует это место из «Набросков к критике политической экономии»[209].

Анализ экономических отношений в обществе, в котором господствует частная собственность, приводит Энгельса к выводу относительно определяющего значения конкуренции. Он ясно видит анархию производства и стихию рынка с их разорительными последствиями. Участники производства действуют на свой страх и риск. Из-за конкуренции торговля становится источником раздора между людьми, из-за конкуренции ни стоимость, ни цена не могут быть правильно определены сообразно отношению издержек производства к полезности. Конкуренция – неизбежное порождение частной собственности. Это война всех против всех за сохранение и увеличение участниками этой войны своего имущества. В этой борьбе побеждают сильнейшие среди капиталистов и землевладельцев.

В связи с конкуренцией Энгельс рассматривает и проблему кризисов. Если буржуазные экономисты говорили об автоматическом влиянии спроса и предложения на производство и рыночную конъюнктуру, считая, что спрос и предложение должны совпадать, то Энгельс, в противоположность распространенной точке зрения, подмечает, что, хотя спрос и предложение и стремятся совпасть друг с другом, в действительности они никогда полностью не совпадают, в результате чего возникают торговые кризисы. Происходит постоянное чередование расцвета и кризиса, перепроизводства и застоя. Энгельс подчеркнул, что сам механизм капиталистического общества предполагает кризисы: поскольку производство ведется ради наживы, а не для удовлетворения потребностей, то расширение его периодически прерывается сокращениями. Кризисы будут поражать общество до тех пор, пока производство осуществляется «нынешним несознательным, бессмысленным, предоставленным господству случая способом»[210], то есть пока господствует анархия производства.

В «Набросках» кризисы рассматриваются в качестве неизбежного явления, сопутствующего капитализму, как его «естественный закон», покоящийся на «бессознательной» деятельности участников производства. Кризисы – это наиболее существенная форма проявления несостоятельности капиталистической системы. При характеристике кризисов Энгельс справедливо подчеркнул относительный характер перепроизводства при капитализме. Вместе с тем он еще не постиг основного противоречия капитализма, а потому не смог до конца вскрыть глубинные причины экономических кризисов.

Усугубляя бедственное положение рабочего класса, кризисы накаляют социальные противоречия, ведут к обострению классовой борьбы и к социальной революции. «…Каждый последующий кризис, – писал Энгельс, – должен быть универсальнее, следовательно – тяжелее предыдущего, должен разорять большее число мелких капиталистов и увеличивать в возрастающей прогрессии численность класса, живущего только трудом; должен, следовательно, заметно увеличивать массу людей, нуждающихся в получении работы, что является главной проблемой наших экономистов, и, наконец, все это должно вызвать такую социальную революцию, какая и не снится школьной мудрости экономистов»[211].

Раскрытие внутренних противоречий системы частной собственности и связанных с ней экономических понятий укрепляло Энгельса в убеждении, что система эта, вопреки утверждению буржуазных экономистов, не может рассматриваться как разумная, вечная форма общества. Наоборот, неразрешимые, антагонистические противоречия буржуазной экономики определяют ее исторически преходящий характер. Анализируя различные экономические явления, соответствующие традиционным категориям буржуазной политической экономии, Энгельс выявлял противоречия в развитии каждого из них, подчеркивал, что в основе свойственных капитализму противоречий лежит частная собственность. С ее уничтожением будет преодолен неуклонно усиливающийся и обостряющийся раскол общества на капиталистов и рабочих, исчезнут классы-антагонисты, будут устранены основы для эксплуатации трудящихся масс, ликвидировано ограбление их капиталом и землевладельцами. «Раз мы устраним частную собственность, то отпадут все эти противоестественные расщепления»[212], – утверждал Энгельс.

Энгельс рассматривает также проблему централизации капитала. Централизация есть закон, неминуемо вытекающий из господства частной собственности. По мере централизации капитала сокращается число собственников, образуется пропасть между горсткой крупных предпринимателей и массой пролетариев, постоянно создается так называемое избыточное население, неразрывно связанное с избыточным богатством. Энгельс критикует тезис буржуазных экономистов о том, что избыточное население порождено якобы недостатком богатства. В действительности же избыточное население сосуществует с избыточным накоплением капитала. Энгельс, стало быть, не просто фиксировал факт обнищания рабочего класса (об этом писали еще Сисмонди, английские экономисты-утописты), но и высказал мысль о неразрывной связи обнищания рабочего класса с капиталистическим накоплением.

В этой связи в «Набросках» подвергнута критике мальтусовская теория народонаселения. «Если бы Мальтус, – отметил Энгельс, – не смотрел на дело так односторонне, то он должен был бы увидеть, что избыточное население или избыточная рабочая сила всегда связана с избыточным богатством, избыточным капиталом и избыточной земельной собственностью»[213]. Энгельс указал на несостоятельность доводов Мальтуса, объявившего бедствия народных масс следствием естественных законов природы, в частности пресловутого закона «убывающего плодородия почвы». Против утверждения Мальтуса он выдвинул такой аргумент, как развитие науки и техники, которое дает возможность неограниченного повышения производительной силы земли. «Производительная сила, находящаяся в распоряжении человечества, беспредельна, – писал Энгельс. – Урожайность земли может быть бесконечно повышена приложением капитала, труда и науки»[214]. Что же касается науки, то «ее прогресс так же бесконечен и происходит, по меньшей мере, так же быстро, как и рост населения»[215].

В «Набросках» Энгельс затрагивает и проблемы земельной ренты. Он рассматривает ренту как порождение монополии на землю, выступая против землевладельцев, которые, монополизируя землю, обращают ее в источник личной выгоды и присваивают плоды улучшения земли, достигнутого арендаторами. «В этом тайна все растущего богатства крупных землевладельцев»[216], – заключает Энгельс.

Таким образом, в противоположность буржуазной политической экономии, которая идеализировала капиталистический строй, Энгельс увидел в капитализме глубоко противоречивую систему, подметил тенденцию нарастания ее внутренних противоречий, неуклонного обострения социальных антагонизмов, уяснил объективную обусловленность враждебности между трудом и капиталом.

Ленин писал, что в «Набросках к критике политической экономии» Энгельс «с точки зрения социализма рассмотрел основные явления современного экономического порядка, как необходимые последствия господства частной собственности. Общение с Энгельсом бесспорно содействовало тому, что Маркс решил заняться политической экономией, той наукой, в которой его труды произвели целый переворот»[217].

Принципиальные идеи «Набросков» пронизывают и серию статей Энгельса «Положение Англии». Первая из них, помещенная в «Немецко-французском ежегоднике», посвящена критическому разбору памфлета Т. Карлейля «Прошлое и настоящее», который был напечатан в Лондоне в 1843 году. Энгельс отмечает, что даже представители господствующего класса английского общества не могут удержаться от критики существующих порядков. Правда, эта критика носит морализирующий характер, а предлагаемые средства исцеления от общественных язв также сводятся к моральным рекомендациям. Но Энгельс положительно оценивает нарисованную Карлейлем правдивую и впечатляющую картину бедственного положения трудящихся масс и падения нравов господствующего класса. Причину этих бедствий Энгельс видит в характере экономических отношений в обществе.

Таким образом, публикации в «Немецко-французском ежегоднике» отчетливо показывали сходство идейных позиций Маркса и Энгельса.

«Немецко-французский ежегодник», едва выйдя в свет, сразу же привлек к себе внимание. Весной – летом 1844 года в печати появились многочисленные отклики; как реакционная, так и либеральная пресса с разных сторон выступила против его революционно-критической направленности, вступила в полемику с положениями и выводами, сформулированными в статьях Маркса и Энгельса.

Так, консервативная газета «Allgemeine Zeitung» в номере от 10 марта 1844 года негодовала: «Критика, к которой прибег новый парижский журнал, не знает никакой пощады…» А реакционная лейпцигская газета «Die Eisenbahn» 4 апреля отметила, что целью редакторов и сотрудников журнала является «апофеоз пролетариата всех наций, и только на него они смотрят с надеждой и доверием».

Но журнал находил и отзывчивого читателя – как в Германии, так и в других странах. Так, например, великий русский революционный демократ В.Г. Белинский, ознакомившись с журналом, делился своим впечатлением с А.И. Герценом: «Истину я взял себе – и в словах бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут, и люблю теперь эти два слова, как следующие за ними четыре»[218].

Прусские власти запретили ввоз в страну журнала, часть его тиража конфисковали на границе, отдали распоряжение о задержании Маркса, Руге, Гейне и других причастных к изданию лиц при их появлении на территории Пруссии.